Леонид Влодавец - Без шума и пыли
— Это похвала?
— До определенной степени. Правда, у нас не было уверенности, что, помиловав Вредлинского в пятницу, вы не уничтожите его в воскресенье. Помните разговор, состоявшийся между вами и Вредлинским после посвящения последнего в масоны?
Прямо посреди виртуального кабинета возник плоский экран, точнее, нечто вроде окна, и на нем появились фигуры Вредлинского, испуганно вжавшегося в кресло, а также разъяренного Манулова, потрясающего перед носом старого приятеля фотографией, где Вредлинский был изображен в обществе Евсеева и Дяди Вовы. Павел Николаевич услышал собственный голос, так и пышущий яростью:
»— …Между прочим, эту фотографию ты дал Василисе, якобы для того, чтоб она могла его узнать на месте встречи. На самом деле Василису, уже после того, как она назначила свидание Евсееву, должны были перехватить и убить, а фотография должна была послужить ориентировкой для киллеров. И все концы в воду, вот что славно! Василиса ничего не скажет, Евсеев ничего не скажет, и даже киллеры ничего не скажут, потому что их тоже убрали. Фотография-улика, естественно, уничтожается, господин Вредлинский остается чистым и честным, а вот господин Манулов, визитку которого находят рядом с трупом, попадает под внимание органов, и не МВД, а ФСБ, поскольку я американо-израильский гражданин — ЦРУ и МОС-САД в одном флаконе!..»
— Это только фрагмент, мы вообще-то все записали, — ухмыляясь, заявил Борода. — Наши психоаналитики оценили ваше последующее «примирение» с Вредлинским как неустойчивое. Поэтому мы решили, что пора вас брать. Но, конечно, аккуратно, без применения грубой силы. Вошли в вашу компьютерную связь, послали липовый «e-mail» с приглашением на переговоры в Нью-Йорк, а затем, когда вы отправились в аэропорт, применили одно неизвестное вам спецсредство, которое управляет психикой гораздо лучше, чем препарат, за которым вы гонялись. И вы, и ваши сопровождающие прямо-таки сами, без принуждения приплыли к нам в руки. Причем в памяти у вас никаких следов не осталось…
УДАР ПО КРЫШКЕ ГРОБА
Борода внимательно посмотрел на Манулова, словно бы анализируя, какое впечатление произвело на мистера продюсера сказанное. Сказать, что Павла Николаевича данное сообщение ошеломило, значит ничего не сказать. Манулов был просто убит наповал, положен во гроб и закрыт крышкой. Теперь в эту крышку проворный гробовщик заколачивал последние гвозди. Именно таково было самочувствие претендента на российский престол.
Пожалуй, даже хуже, потому что убитые наповал, если придерживаться материалистического взгляда на мир, уже ничего не чувствуют и им глубоко по фигу, что с ними будет дальше. Граждане, верующие в бессмертие души, считают, будто ей, этой самой душе, тоже по фигу, что будет с прежней телесной оболочкой. Перед господом тело не отвечает, главное, чтоб его похоронили по обрядам, соответствующим религиозным воззрениям бывшего хозяина.
Манулов был скорее атеистом, чем верующим, поэтому на счет встречи с создателем не очень беспокоился. Но вот ощущение, что его живым заколачивают в гроб, а потом этот гроб еще и спровадят в кремационную печь,
— его не покидало. Вместе с тем Павел Николаевич чувствовал себя уже мертвым человеком. А как еще может чувствовать себя человек, осознавший, что все, к чему он стремился, все, что составляло его заботы, надежды, планы, — окончательно и бесповоротно пошло прахом?! Кроме того, после откровений Бороды Манулов отчетливо ощутил близость смерти. Так много рассказывают только тем, кого не собираются оставлять в живых. К тому же Бороде нет смысла еще что-то выпытывать у Манулова — он знает о нем ВСЕ. Вся эта беседа затеяна только с одной целью — поглумиться над побежденным, втоптать его в грязь, убедить Манулова в том, что он жалкий и ничтожный человек, несостоявшаяся личность с непомерно завышенным уровнем претензий.
Кое-как собравшись с духом, Манулов спросил:
— Вредлинский жив?
— Вас это очень волнует? — Борода ответил по-одесски, вопросом на вопрос. — А как бы вы хотели? Только откровенно!
— Вы можете мне не отвечать, — пожал плечами Павел Николаевич. — Или наврать что-нибудь… Вообще-то, я хотел бы, чтоб он остался в живых. В сущности, он безобидный, стареющий ребенок, по сравнению со мной — агнец божий, да и только.
— Все это, конечно, разговор для исповедальни, — поморщился Борода, — но я вас утешу. Жив Эмиль Владиславович и находится в достаточно безопасном месте. Хотя вчера, в воскресенье вечером, на него было совершено покушение, а сегодня в течение дня шла подготовка к налету на его дачу. Могу еще раз подтвердить: когда имеешь дело с женщиной — жди непредсказуемых последствий…
— Это Власта?!
— Конечно! Горяча старушка не по годам… Но в чем, в чем ей не откажешь, так это в хитрости. Она сразу же догадалась, что, убрав Вредлинского, подставит вас под удар правоохранительных органов, во всяком случае, привлечет их внимание к вашей персоне. Все, что вы говорили Вредлинскому в том фрагменте, который я вам показывал несколько минут назад, безусловно справедливо. Если вы не разделались с Вредлинским, Павел Николаевич, то именно потому, что понимали: тень подозрения обязательно ляжет на вас. А на Власту, божью старушку, никто и не подумает. Мы, грешные, хоть и предполагали, что она может на это решиться, но не думали, что это произойдет уже в воскресенье. Хорошо, что у Вредлинского оказался такой отменный телохранитель. Возможно, я ему еще предложу работу, этому Стасу… Отбил Эмиля Владиславовича от пятерых вооруженных боевиков, одного уложил, другого ранил, а потом еще и буквально из-под машины выдернул. Но после этого мне стало ясно, что от Вредлинского эти братки не отвяжутся. В общем, я его скрытно перевез в безопасное место, а на даче поставил засаду. Так что вскорости разберемся с вашей милой кузиной…
— Премного благодарен, — иронически произнес Манулов.
— Не за что. Меня сейчас больше волнует тот, кто увез шесть доз 331-го. Он ведь может и не в Москву податься, а в Киев или еще подальше, за кордон. Правда, есть надежда, что этот парень не совсем в курсе дела и полагает, будто заполучил в руки всего лишь новый наркотик. Но даже если 331-й попадет в руки обычных наркобаронов, есть опасность, что они сумеют разобраться в его свойствах и наладят его производство.
— Вы сказали, господин Борода, что приложили руку к его разработке. Неужели вы не понимали, какого джинна выпускаете из бутылки? Надеюсь, я, как человек обреченный, могу задать такой вопрос?
— Насчет того, что вы человек обреченный, я пока никаких заявлений не делал, — заметил Борода, — и насчет вашей судьбы у меня еще нет однозначного решения. Что же касается вопроса насчет «джинна из бутылки», то он носит морально-нравственный, а не технический характер, поэтому на него я ответил бы даже в том случае, если б собирался завтра же отправить вас домой, то есть в милую вашему сердцу Калифорнию.
— Но вы все-таки не собираетесь этого сделать?
— Уверен, что возвращения в Америку вы сейчас боитесь намного больше, чем пожизненного заключения в России. Но оставим это в стороне, вернемся к нашему «джинну».
Итак, начнем с того, что развитием науки и техники можно управлять только в социалистическом или, если хотите, в тоталитарном обществе. То есть там, где государство является главным и единственным заказчиком разработок и может сказать ученым: вот на это мы дадим деньги, а на это — нет, потому что, с нашей точки зрения, это вредная лженаука. Или еще проще: «Народу это не нужно!» Соответственно, если ученым не удастся убедить власть, что «народу это нужно», то они смогут заниматься той или иной проблемой только у себя дома, да и то если это не требует серьезной экспериментальной базы. Вместе с тем то же государство может сказать: «Народу нужен ракетно-ядерный щит! Сделать и доложить к такому-то съезду партии!» И, не считаясь ни с какими затратами, товарищи ученые сделают и доложат.
А в «рыночном» мире все не так. Можно побегать по бога-теньким господам, пообивать пороги и найти себе спонсора. Или даже всерьез заинтересовать грядущими прибылями. Конечно, в фундаментальные исследования, которые, грубо говоря, неизвестно чем закончатся, не всякий решится вкладывать деньги, но в прикладные разработки, основанные на новых принципах и с хорошим экономическим обоснованием, — от инвесторов отбою не будет. Причем этим господам важно одно: как будет продаваться то, что изобретено и сконструировано. А вредно это или полезно, опасно или нет, вопрос десятый. Даже если государство запретит производство и продажу какого-либо товара законодательно, наиболее отчаянных коммерсантов это не остановит. Потому как запрещенный товар дороже стоит. Те же наркотики, например, или оружие. Там, где запрещена их свободная продажа, на эти товары наворачивают самые высокие прибыли. Вместе с тем из любой, вроде бы совершенно безопасной вещи можно при желании сделать опасную. Кто бы мог подумать, допустим, в 50-х или даже 60-х годах, что при помощи персонального компьютера можно будет грабить банки, не выходя из собственной комнаты? Или воровать секретную информацию? Точно так же в те годы только-только подходили к пониманию, что средства массовой информации могут контролировать общественное поведение, причем не только на уровне сознания, но и воздействовать на подсознание, когда те или иные идеи, убеждения, оценки будут внедряться в психику множества людей на рефлекторно-инстинктивном уровне. Примерно так, как ребенка учат не писать в штаны.
