Леонид Влодавец - Без шума и пыли
— Его убили ваши люди?! — Манулов понимал, что терять ему уже нечего, и не боялся задавать нахальные вопросы.
— Не буду ни подтверждать, ни опровергать ваши предположения, — осклабился Борода. — Не скрою, что уход Дяди Вовы из большого бизнеса меня очень устроил. А вас, напротив, разочаровал. Тем более что именно в то время у вас более-менее четко оформилась идея сесть на Руси царем. Правда, осенью прошлого года главные надежды вы стали связывать не с препаратом, а с иным спецсредством, о котором вам намекнул ваш новый знакомый господин Антон Соловьев. Речь шла о так называемом нейролингвистическом программировании. Правда, сам господин Соловьев не соображал в этом ни уха ни рыла. Ему наскоро объяснили общие принципы такого рода воздействий на психику, а он, ничтоже сумняшеся, решил поискать компаньонов, ибо сильно поиздержался в период после 17 августа. В качестве возможных партнеров он рассматривал не только вас, но и некоего господина Мещерского (он же Мизевецкий), бывшего сотрудника моего старого, но не очень хорошего знакомого по фамилии Куракин. Надо сказать, что на тот момент эти господа очень близко подошли к обладанию препаратом, ибо нащупали связь с преемником Дяди Вовы, которого лучшие друзья знали под кличкой «Трехпалый». Увы, опять вкралась досадная случайность, и Трехпалый потерял возможность как-либо влиять на события. Это случилось минувшей зимой, когда люди, которым вы заплатили при посредстве Соловьева, попытались выкрасть принципиально новые нейролингвистические программы, разработанные одной милой девушкой под руководством более опытного и талантливого товарища. К сожалению, этого товарища нам уберечь не удалось, но программы к вам не попали. Насчет того, что программы конструировала девушка, вы узнали только через несколько месяцев. И вам даже удалось ее похитить.
— Я абсолютно не в курсе того, о чем вы говорите! — заявил Манулов тоном оскорбленной невинности.
— Да, — хмыкнул Борода, — согласно конституции США никого нельзя принуждать давать показания против самого себя. Я тоже не стану этого делать, тем более что мне нет нужды что-либо доказывать.
Павлу Николаевичу резко поплохело. И посадка на мордовскую инзону, и даже возвращение в Америку стали ему казаться чем-то вроде прекрасной, но несбыточной мечты. Борода, возможно, и состоял когда-то на госслужбе, но сейчас явно не был связан с российским законодательством. А это означало, что он поступит с Мануловым так, как ему это будет удобно.
— Идея, которую вы пытались осуществить, была проста, как юбка на крестьянке, — осклабился Борода. — Состряпать с помощью Вредлинского и Крикухи более-менее приличный фильм о судьбе Александра III и Николая II и вмонтировать в него несколько нейролингвистических программ, разработанных той самой приятной девушкой, от которой вы нынче открещиваетесь. Действительно, сейчас этой девушки у вас под рукой нет, но вы нашли нескольких программистов, которые попытались разобраться в ее антихакерских разработках. К сожалению, они потратят время зря, а при особом усердии приобретут психические расстройства, ибо нейролингвистическая компонента в этих программах как раз на то и рассчитана, чтобы знаковые комбинации, проникая в память хакера — не в компьютер, а непосредственно в мозг! — создавали устойчивые связи между знаками и образами, звуками, болевыми центрами и так далее. Грубо говоря, эти комбинации подобны хорошо известной: «тройка — семерка — туз», от которой свихнулся пушкинский Германн.
— Значит, меня надули с вашей помощью?
— Конечно! — улыбнулся Борода.
ПРОСВЕЩЕНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
— Более того, могу вас еще больше «ущекотить», — продолжал Борода, радуясь произведенному впечатлению. — Препарат, который вы ищете, был изобретен при моем непосредственном участии. Он действительно обладает рядом весьма неординарных свойств, но, к сожалению, до сих пор недостаточно изучен. Технологический пакет, который вам собирался продать Евсеев, — это подстава. Сам Евсеев, царствие ему небесное, об этом ни черта не знал. Ему втюхали рецепт производства одной из самых первых, очень опасных модификаций. Хотя после первой инъекции самостоятельность субъекта сводится к нулю и он беспрекословно подчиняется командам, примерно через пять-шесть часов наступает нечто вроде депрессии, когда субъект отключается от внешних восприятий и вообще не воспринимает никаких слов. Еще через пару часов эта депрессия переходит в крайне агрессивное состояние, когда субъект все крушит и готов разорвать любого себе подобного— этот аффект мы называем «берсерк», по аналогии с тем состоянием, в которое впадали некоторые древние викинги. Согласитесь, что приобрести эту модификацию препарата не менее опасно, чем поставить себе в автомобиль радиомину и подключить ее взрыватель к мобильному телефону.
— Значит, вы использовали Евсеева, а потом его убрали? Василиса была вашим агентом?
— Увы, нет. Тут, как часто бывает, вмешался случай. Стаса и Василису вы сами подобрали, для того чтоб шпионить за своим старым другом Вредлинским. Стас вообще был вне поля нашего зрения, а Василису мы знали, потому что она работала сперва у главы фирмы «Малекон» господина Колтунова, а потом у одного старого кавказского авторитета по имени Магомад. Колтунова весной этого года взорвали на одном из пустырей известного вам облцентра, а Магомад по не зависящей от нас причине потерял рассудок. Пытаемся его вылечить, но пока ничего не выходит.
— Василису мне рекомендовал Негошев! — не сумел сдержаться Павел Николаевич. — Так вот кто вас обо всем информировал!
— Это ваши личные выводы, — усмехнулся Борода. — У нас иная информация на этот счет. Негошев действительно имел в прошлом контакты и с Колтуновым и с Магомадом, мы о них знали. Но Василиса к этим делам никакого отношения не имела. Никаких особых обязанностей на нее не возлагали, разве что в бане спинку потереть. Послушная, исполнительная и безотказная девочка.
— Тем не менее она стащила у Вредлинского мою визитную карточку! И у нее откуда-то появился телефон Евсеева, которого не было даже у Вредлинского!
— На самом деле все происходило так, — досадливо поморщившись, произнес Борода. — Негошев, который во исполнение вашего поручения вел переговоры с Евсеевым, почуял за собой слежку. Не нашу, а людей некоего Гната, он же Гнатюк Петр Тарасович, старого друга господина Мещерского, о котором я имел честь вам докладывать. Причем Негошев случайно высмотрел и самого Гнатюка, обнаружив, надо думать, к собственному ужасу, что Гнат живет рядом с ним в 511-м номере гостиницы «Турист». Видимо, и Гнатюк догадался, что сосед к нему присмотрелся, и демонстративно «выехал» из гостиницы, чтоб усыпить бдительность Негошева. На самом деле он вскоре вернулся в гостиницу, пользуясь благосклонностью одной из дежурных по этажу, соврав, что, мол, случайно опоздал на поезд и не хочет лишний раз переоформляться на одни сутки, обещав, что заплатит лично дежурной. У него был свой ключ от номера, изготовленный по слепку, и номер числился пустым…
— Ну, а при чем тут Василиса? — недоуменно пробормотал Манулов.
— Не спешите, — строго сказал бородач, — и до нее дойдет. Так вот, Гнат, обеспечив себе алиби, решил тихо ликвидировать конкурента. Пролезть через нижнее отделение стенного шкафа, встроенного в общий проем — для этого требовалось только фанерку вынуть, — а затем выстрелить в Негошева иголкой с ядом. Но дружки Гната обломили, не пришли на условленное место, и он остался без авторучки, стреляющей ядовитыми иголками. Опасаясь ждать еще сутки, Петро Тарасович решил просто придушить своего тезку подушкой. В том, что это у него получится, Гнат не сомневался. Он был килограмм на двадцать тяжелее и намного здоровее физически. Однако пан Гнатюк не учел, что Негошев спит чутко и имеет на вооружении баллончик с очень крепким парализантом. Опять же Петро Тарасович решил загодя выдавить фанерку между шкафами, а Петр Петрович это приметил. В общем, когда Гнат сунул голову в обувное отделение шкафа, Негошев его встретил струђй газа и вырубил на двадцать минут. После этого он очень быстро сориентировался, перебрался в 511-й, затащил Гнатю-ка в ванну, раздел догола и перерезал глотку опасной бритвой. Тот, как видно, так и не успел очухаться. Налил в ванну горячей воды, протер бритву, а потом бросил в воду. Потом, выйдя из санузла, при помощи проволоки закрыл задвижку двери как бы изнутри, чтоб придать смерти вид самоубийства. Но все же чуть-чуть прокололся: вгорячах не заметил, что там, в ванной, у Гнатюка в стаканчике стояла безопасная бритва. И пол протер, потому что боялся оставить свои следы. Вообще-то, милиция этим обстоятельствам значения не придала, но Петр Петрович о них вспомнил и заволновался… Из гостиницы выехал, едва дождавшись утра, и начал мотаться по городу как неприкаянный. Наконец, он сел на первый попавшийся поезд и уехал в Москву. Там он спрятался на квартире, о наличии которой вы не знали, и чуть-чуть перевел дух…