Данил Корецкий - Меч Немезиды
В этот день с утра никого не было, только девушка одна прикатила, давление в шинах померить. Шлык управился за полминуты, потом до обеда сидел, курил, на небо смотрел, жизни радовался. А как только собрался идти «роллтон» себе заваривать, приезжает белый «Опель» на узком докаточном колесе. Мужик оттуда выпрыгивает:
— Пробило на луже где-то, — говорит. — Сколько тут у вас заклеиться?
Шлык сразу узнал его: Дюша-Дюшес, с Казанского. Дерзкий был, настырный, заднюю никогда не включал. Гуля его боялся.
— Для тебя, Дюша, — улыбнулся Шлык, — хоть и забесплатно.
Дюша тоже узнал его, обнял, как старого друга.
— Как ты? — спрашивает.
— Нормально, живой, — сказал Шлык. — У блатных я никто и звать меня никак. Самый задроченный барыга, толкающий ворованное барахло из морга, считает себя выше меня. Хотя я правильным пацаном был. Это разве по «закону»?
Дюша осклабился.
— Такой уж нынче «закон» пошел. Ты знаешь, что большой сходняк Лисицу на трон посадил? Он теперь Москву держит. Вот отсюда все и идет. Это ведь он Гулю твоего живьем закопал?
Шлык не стал отвечать. Он слишком хорошо помнил тот осенний день, тюканье топора, которым Гуле отсекали пальцы, запах горячей крови, собственной мочи и крики:
— Смотреть, я сказал! Смотри, сука, пока глаза есть! У него даже голова закружилась, пришлось прижмуриться, пока успокоится.
— Эй, Шлыков, кончай лясы там точить! — крикнул бригадир, стоявший на пороге мастерской с чашкой дымящегося кофе в руке. — Работать кто будет?
Дюша убрал руку с плеча приятеля, вразвалочку подошел к бригадиру, смерил его глазами:
— Что пьешь, братское сердце? Кошачью мочу? Дай проверю…
Он взял из рук бугра чашку и выплеснул горячую жидкость прямо ему в лицо. Бригадир заорал, прижал ладони к роже, запрыгал, заприседал. На крик вышли двое крепких рабочих, которые состояли при бугре вышибалами. Но Дюша и не подумал отступать, небрежно развел полы куртки, демонстрируя черную ребристую рукоятку «ТТ».
— Вот вы и будете работать, — спокойно заявил он. — А я пока что поговорю со своим корефаном…
Рабочие, к удивлению Шлыка, без лишних слов бросились домкратить его «Опель».
Дюша подмигнул и отвел Шлыка в сторонку.
— Дело такое. Пит — говно, ему даже парашу доверить нельзя, не то что общак. Он же беспредельщик. Скольких ни за что завалил, под молотки положил, разорил… Какой от такого смотрящего толк? Только словечками своими умными щеголяет, да это дело нехитрое. Многие им недовольны, даже образовалась такая типа оппозиция — слыхал такое словцо иностранное?
Дюша громко рассмеялся, показывая хорошие зубы, и быстро глянул на бригадира, который, протирая глаза и ошпаренное лицо, сквозь пальцы наблюдал за ними.
— А ну брысь, гнида! — рявкнул он.
Бригадир тут же исчез в своей каморке.
— Поэтому мы собираем сейчас бойцов, толковых смелых пацанов, вроде тебя… Слушай, на хер тебе копаться в этой грязи? Денег здесь кот наплакал, я ж вижу. Вон, «роллтон» жрешь, как китайский мигрант, желудок портишь…
Дюша презрительно ткнул пальцем в нераспечатанную пачку с лапшой.
— А у нас ты мясо будешь хавать, водку пить и баб накачивать, а не эти колеса. Пойдешь?
Шлык недоверчиво глянул на него, потом — на рабочих, которые уже успели залатать колесо и теперь проворно ставили его на место. Руки у них были грязными, как и всегда. Работа такая.
— Так что, прямо сейчас?
— А когда еще? — удивился Дюша. — До следующей недели ждать?
Он швырнул рабочим скомканную купюру и привычно опустился на водительское сиденье. Включил двигатель.
— Садись, поехали… Боец.
Шлык вздохнул. Еще минута, Дюша уедет, и он останется в этом сральнике, с грязными руками, роллтоном, обозленным бригадиром и его недовольными шестерками.
— Поехали!
Шлык прыгнул в машину и покатил в новую жизнь.
* * *Писк телефонного зуммера разрезал тяжелый сон, как изогнутый восточный клинок разрезает человеческое горло. Костя Шаура вывалился из забытья, обнаружив себя уже сидящим на кровати с трубкой в руке.
— Слушаю.
Голос прозвучал спокойно и твердо, без эмоций.
— Снегирь десять.
— Подтверждаю «Снегирь десять», — ответил Костя.
— Готовность пятнадцать минут.
Одеваясь, он глянул на часы. Три ноль шесть. Изрядная краюха земного шара — примерно от Омска до Рейкьявика — сейчас спит и видит сны. И продолжит спать, несмотря на то что в мире этой ночью опять что-то пошло не так. Охваченные пламенем машины, вонь бензина и горелой плоти. Заложники в провонявшем рыбой трюме. Бомба в багажном отделении авиалайнера. Захват дип-миссии… Что именно случилось, Костя пока еще не знал. Возможно, не узнает вообще. Он работает в небольшом, строго очерченном секторе, видеть общую картину ему совсем необязательно.
Уже обутый и одетый, он прошел на кухню, насыпал в маленький, похожий на серебряный патрон термос четыре ложки «Нескафе» и сахар, залил кипятком, завинтил крышку, засунул в «тревожный чемоданчик».
Три шестнадцать.
Он вышел на площадку, запер за собой дверь, ключи спрятал в дальний мелкий кармашек на застежке. Костя вышел из подъезда — машина еще не приехала. Он закурил и двинулся вдоль подъездной дороги к улице, чтобы шоферу не пришлось разворачиваться в забитом дворе, теряя лишние минуты. Обогнув дом, он увидел приближающиеся огни ближнего света и остановился.
Микроавтобус. Внутри тесно, темно, пряно пахнет сигарным дымком — значит, Борисов тоже здесь. Ближняя ко входу фигура — кажется, Мальцев — двигается в сторону, освобождая место. Костя молча садится. Приветствия, рукопожатия, внешние атрибуты вежливости в таких случаях необязательны, их даже старательно избегают. Костя не знает точно почему, но чувствует, что это правильно. В конце концов, занимая место в этой машине, каждый из них переступает какую-то границу, за которой не остается условностей.
— Шаура. Работаешь в первой группе вторым номером, в паре с Мальцевым. Старший — Анисимов.
Это голос Карпенко, он, как всегда, сидит впереди, рядом с водителем.
— Высадка на объект в девять ноль-ноль, с воздуха. Условия тяжелые. Штормовой ветер, волнение семь баллов. Установка на противника: максимум до плешки, исключения не предусмотрены…
Ну вот, уже что-то проясняется. «Максимум до плешки» — это значит, что любое живое существо на объекте подлежит немедленному уничтожению. Значит, особо опасные террористы, сто пудов, к другим категориям такие установки не применяются. А раз «волнение семь баллов», значит, операция будет проходить на борту судна, и скорее всего в океане, а не на море — на море такие сильные шторма редкость. Только какой океан — Тихий? Индийский? Атлантика?.. Если высадка в девять утра, а средняя скорость, с которой «Меч» движется к месту операции, составляет 500–600 километров, то получаем… Примерно три тысячи километров. Скорее всего — Атлантический. Итак, террористы захватили авианосец, команду уничтожили. Или команда взбунтовалась и захватила ракетный крейсер… Ну или что-то еще в этом роде…
— …Вторые номера отвечают за огневое прикрытие первых и руководителей групп. Время на операцию — двадцать минут. В общем и целом это всё. С подробностями старшие ознакомят каждого бойца в индивидуальном порядке.
Костя открыл термос, налил половину колпачка, обжигаясь, выпил. Кофе немного бодрил, но был кислым. Растворимый, одним словом. Если бы у него была жена, она бы варила настоящий кофе, из зерен. Да, неплохо… А сын бы помогал укладывать «комплект-ноль» на случай ночного вызова, проверял батарейки, сроки хранения лекарств в походной аптечке и всякое такое. Просил бы подержать пистолет. Дал бы он мальчишке оружие? Костя не знал. Как не знал, хочет ли он вообще, чтобы семья ждала его дома, волновалась, плакала и сходила с ума, если случится беда. Слишком сложно все это.
— Полковник спецназа с холодным лицом… — тихо замурлыкал он. Никто не обрывал, не говорил, чтобы он заткнулся, что он всем надоел… Это будет на обратном пути. Если, конечно, все останутся живы…
Шаура снова наполнил колпачок. Краем глаза успел заметить, что машина свернула на Кутузовский проспект. Дальше будет Можайское шоссе, и, скорее всего, грузиться они будут на военном аэродроме под Жаворонками.
Проехали под огромной неоновой вывеской — казино «Алмаз». На крыльце, несмотря на поздний (или ранний?) час, толклись какие-то люди, стояли припаркованные дорогие авто. Салон на короткий миг залил яркий малиновый свет, неестественный, неживой, какой-то потусторонний.
И Костя увидел лицо сидящего перед ним бойца. Новичок, лет двадцать пять, не больше. Офицер-десантник. Поставлена задача на омоложение группы, вот и омолаживают. Понятно, у молодых мышцы эластичней, растяжка лучше, «дыхалка»… А вот нервы, выдержка, опыт «старикам» проигрывают. Глаза у новенького широко открыты, ноздри расширены, рот сжат в узкую линию, напряжен, как взведенная боевая пружина. Конечно, тактика действий в ВДВ отличается от задач «Меча». Вот и переживает. Да и коллектив незнакомый, он здесь вроде пока как чужой.
