Владимир Смирнов - Граф в законе. Изгой. Предсказание
Но тут словно птица вспорхнула сзади в кустах. Вгляделся. Прислушался. Тишина. Снова повернулся к водосточной трубе и даже не понял, откуда выпрыгнули, лишь почувствовал, как повисли на нем два тяжелых пыхтящих тела. Рванулся, сбросил их и помчался к спасительному лазу в заборе.
Видел, видел же этот проклятый лакированный ботинок, но не успел среагировать на подножку, растянулся во весь рост. Теперь уже на него обрушилась груда сопящих, рычащих тел. Ругнул себя обессиленно: «Вот вляпался, идиот!»
Его привели на второй этаж в комнату, отделанную парчой, толкнули к пухлому бархатному дивану. Под старинной картиной, где сатир гонится за испуганными нимфами, сидел в разлапистом кресле Пан. На нем был расшитый диковинными узорами синий японский халат.
— Смотрю и глазам своим не верю, — заговорил он с пафосом. — Прославленный Кондор ночью, как тать, пробирается в святая святых — частное владение, грубо нарушая ревниво оберегаемые им законы. Он даже не подумал о том, что его, как грабителя, могут просто застрелить.
— Не надо паясничать! — остановил его Кондауров.
— Да разве я смею! Майор Кондауров — личность неприкасаемая. — Он повернулся к дюжим охранникам. — Мне надо поговорить по душам с нашим дорогим незваным гостем.
Когда они остались одни, Пан отбросил свой иронично-враждебный тон, продолжил почти дружески:
— Извините за неласковый прием… Но вы сами напросились… И я имею право спросить: что вас интересует?
Кондауров стал внимательно, демонстративно разглядывать убегающих нимф.
— Не хотите отвечать? Тогда я скажу. Вас интересует то же, что и меня: загадочное убийство Хозяина и Зуба.
— Вас ложно информировали, — ответил Кондауров. — Этим занимаются другие. Поэтому напрасно вы посылали мне предупреждение, устраивали взрыв в квартире…
Многоопытного Пана выдало лицо. Быстрой чередой пробежали по нему недоумение, облегчение, радость. Такого ответа он явно не ожидал. Поэтому сам предоставил себе время осмыслить сказанное, предложив любезно:
— Чай? Кофе? Что-нибудь выпить? Или поесть в удовольствие? Я знаю, что работники милиции не имеют возможности себя иногда побаловать. А у нас здесь все самое лучшее…
— Ничего не надо.
— Как хотите, — искренне посожалел Пан, — Вернемся к нашему разговору. Зачем же вы тогда расспрашивали об этом в институте, в общежитии, в ресторане? Зачем смотрели фильм про похороны?
— Откуда вам это известно? — удивился Кондауров.
Теперь уже Пан избрал покровительственный тон.
— Дорогой гость, мы не бандиты, не рэкетиры, мы честные бизнесмены. Поэтому работаем рука об руку с милицией. Могу добавить. Вчера вы открыли тайный ход в ресторане «Три толстяка». Допрашивали моего бедного Стинга. Кстати, спасибо вам, он действительно не виновен. Потом у вас дома взорвалась газовая колонка.
Кондауров слушал пораженный.
— Да-а, — наконец вымолвил он, — от Пана секретов нет. Только в одном вы умышленно сделали ошибочку. Не колонка взорвалась, а ваш личный сувенирчик пытался размазать меня по стенам.
Пан молитвенно сложил у груди ладони, как бы говоря: «Обижаете», и воскликнул:
— Мой? Клевета! Грязная клевета!.. Но я слышал, виновные наказаны за то, что ошиблись адресом.
Это было почти признание. Кондауров уже не сомневался, что перед ним сидит его несостоявшийся убийца. Странно. Ни гнева, ни злости, ни раздражения. Будто глянул в окно и увидел, что солнце затмил белесый туман.
Пан говорил что-то назидательно и вкрадчиво. Кондауров прислушался.
— …ищете Гипнотизера. Я тоже…
— Вы тоже? — наступила пора усомниться Кондаурову.
— Да, хочу высказать ему свое недовольство.
— Чем?
Пан повернул голову вправо. На этот раз он стал демонстративно разглядывать убегающих нимф.
— В расчете, — усмехнулся Кондауров. — Догадываюсь, что сатиры преследуют нимф совсем не в идеальных целях.
Пан весело рассмеялся.
— А мы начинаем понимать друг друга…
Он наклонился вперед, тронул пальцами запястье кондауровской руки. Это прикосновение, показавшееся майору липким и осклизлым, вызвало вдруг омерзение и резкую неприязнь к тому, что было перед ним в расшитом японском халате.
Между тем укутанное в халат продолжало высокопарно разглагольствовать:
— А вот зачем мы с Гипнотизером нужны друг другу — скажу. Он поможет провести задуманную мной революцию в коммерческих делах. А я (заметьте — только я, больше никто) создам ему идеальные условия для применения своих способностей. Слава, деньги, свобода, все будет у него. И у меня. — Взгляд Пана фанатично блуждал по комнате, скулы подергивались мелкой судорогой. Как бы случайно в своих сияющих грезах он увидел Кондаурова, — И у вас. Если вы захотите вступить в наш союз. А что, разве плоха идея? Мы втроем будем такие дела вершить!.. Назовите свою сумму. Не стесняйтесь. Вы дорого стоите.
Опять не обиделся, не вспылил Кондауров, ответил, делая ударение на каждом слове:
— Знаю, деньги у вас — весомый аргумент.
— Еще какой! — воодушевился надеждой Пан. — Они могут менять не только мнения, но и убеждения людей.
— Менять зубы на клыки, пальцы на когти, — добавил Кондауров.
Но Пан, все еще пребывая в мечтательном запале, отмахнулся рукой, вроде бы не от брошенной реплики, а от подлетевшей назойливой мухи. И спросил, раззадорившись:
— Хотите омаров из Южно-Китайского моря? Свежие. Вчера мне доставили…
— Нет, спасибо.
— А альбомчик с девочками? Каждое утро мне приносят новый. Полюбуйтесь… Выберите по вкусу.
— Благодарю. Выбираю в других местах.
— Кстати, в Анталии у меня уютная вилла. Хотите отдохнуть? За вами будут ухаживать, как за президентом. Опять нет? Да у вас, Кондауров, все чувства атрофированы. Вам предлагают жизненные радости, а вы упрямо лезете в свою монастырскую келью.
И на этот раз Кондауров сдержался, хотя неприязнь уже обернулась злостью, она бушевала, требуя выхода. Но все неодномерно в кипении человеческих чувств: что-то азартно забавляло его, как игра, в которой пока верховодил Пан. Он спросил тихо, заставляя Пана прислушаться:
— А вы когда-нибудь задумывались, почему люди вышли из пещер и начали объединяться в родственные кланы, племена, в национальные союзы, в государства?
Пан затих, лукаво прищурившись.
— Чтобы не погибнуть поодиночке в борьбе с природными стихиями. Сообщества сделали их сильнее, богаче. Они даже стали обуздывать эти стихии. Но постоянно появляются люди, которые не хотят жить в сообществах, для них более привлекательна идея разрушительной вседозволенности. Причин тут много — и властолюбие, и жадность, и обиды… Эта социальная патология как хроническая болезнь, всегда разъедала общественные связи… Но люди не хотят возвращаться в пещеры, поэтому отстраняют, изолируют зараженных социопатов, чтобы они не мешали жить другим…
— Разъяснили, — посуровел Пан, — Я социопат, а вы санитар, который спасает общество от заразы.
— Примерно так, — невинно отреагировал Кондауров. — Мне поручено наводить порядок в доме. Это моя профессия, моя моральная обязанность…
— Все расписано. Никаких полутонов. — Ядовитый сарказм окрасил интонацию Пана, — А не кажется ли вам, что эта работа с каждым годом становится все бессмысленнее?..
— Почему? — удивился Кондауров.
— Да потому, что вы, сыщики, не способны осознать криминалистический вызов времени.
— Осознаем, — уверенно сказал Кондауров, чувствуя, что теперь уже он главенствует в беседе. — Но сдаваться не собираемся. Мы ответственны за общество..:
— Вы или ортодокс, или… — Пан не выбросил грубого слова, сдержал в себе вместе с раздражением. — Представьте, обложили вы меня, повязали. Но на мое место придет другой…
— И его обложим, чтобы сохранить общество… Ваш век недолог…
— Вот вам! — взорвался Пан. Перед лицом Кондаурова закачалась, как кобра, внушительная фига. — Посмотрим, кто кого!
— Посмотрим, — почти равнодушно ответил Кондауров. Но это равнодушие несло в себе грозное обещание.
Он поднялся, шагнул к дверям. Пан с нервной торопливостью остановил его:
— Не спешите. Знаю, что за забором прячутся ваши. Но здесь командую я. Мне решать: подвесить вас вверх ногами на сук, отдать на усладу какому-нибудь пидору или отпустить.
Кондауров пренебрежительно скривил губы.
— Перестаньте болтать! Ничего вы со мной не сделаете…
Открывшуюся дверь перегородил усатый охранник.
— Пусть идет, — сказал Пан, разглядывая на картине сатиров. — Вернется через неделю с повинной.
Пан не был в этом уверен, и сатиры, кажется, мчались, не надеясь на успех…
Глава 23
Прозрение
Мрачные времена? Ерунда! Нет мрачных времен, есть мрачные люди.
