Михаил Климман - Вечерний день

Несколько лет Владимир Павлович следил за судьбой «своего» Фаберже, за тем, как они росли в цене. Последняя продажа, насколько он знал, привела их все-таки к кандидату, правда, совсем за другие деньги. Но возможности его за эти годы, Платонов это знал точно (поскольку общались они не редко), неизмеримо возросли, да и все привыкли к огромным ценам на антикварном рынке. Владимир Павлович отвернулся от фальшивой улыбки своего старого знакомого и повернул за угол. До дома Лериной, кирпичной хрущобы, оставалось пройти метров шестьсот.

Он поднял голову, посмотрел вперед и остановился. У знакомого подъезда стояла толпа народа, суетились милиционеры и сотрудники МЧС. Рядом он заметил две «скорые», а окна старушечьей квартиры на четвертом этаже были без стекол и рам и с обгоревшими краями. Пожарные, видимо, уже закончили свою работу и уехали.

«Не зря меня так крутило с утра.» - подумал Платонов.

Нужно было уходить, вряд ли Лерина, даже если она осталась жива, выскочила из дому, сжимая заветный конверт с письмом. Но ноги сами несли его к подъезду.

Как бабахнуло. - услышал он взволнованный женский голос. - Было почти шесть, мы еще спали, а тут повыскакивали все. Они говорят, что газ, а я уверена - террористы это.

Платонов замедлил шаг, остановился, делая вид, что он - зевака, рассматривающий покалеченный дом. Справа от него стояли три женщины, судя по торчащим из-под набро­шенных пальто халатам, жительницы соседнего дома. История про взрыв, похоже, расска­зывалась сегодня уже в который раз.

А ты ее знала, Нюрку-то? - спросила одна из женщин, которой, видимо, надоело слушать одно и то же.

Знала, конечно, муж у нее был Святослав Петрович, помер с год назад от сердца, мужчина умный, в бухгалтерии работал, а она при нем, хоть и не понимала в его делах, состояла.

Дети остались? - поинтересовалась третья.

«Значит, померла старуха.» - понял Владимир Павлович и продолжал слушать, глядя на отсутствующие окна.

Нет, детей не было, - ответила словоохотливая вторая женщина, - был племяш, но он уже взрослый, год, может, два, как с ними не живет.

А почему вообще племянник должен был с ними жить? - прервала ее первая. - У него что, своих родителей нет?

Нюрка говорила, что где-то есть, но они живут далеко, семья большая, а Святослав Петрович очень сына хотел, а дети у них не жили, помирали быстро, и они договорились, взяли Русланчика к себе и воспитывали.

Приезжал он сегодня? - опять спросила первая.

Не знаю, я не видела, - отозвалась вторая. - Не ладили они последнее время, да, боюсь, и не найти его сейчас.

«Придется теперь самому племянника искать.» - подумал Палыч.

Глава 10

Платонов недоуменно смотрел в глазок на незнакомого ему человека. Когда раздался звонок, сердце его подпрыгнуло, потому что, кроме Плюща, звонить могла только соседка, а с Виктором они были почти в ссоре, и прийти тот вряд ли мог так быстро.

Владимир Павлович вернулся домой часа полтора назад хмурый, оставив за спиной, как герой Киплинга, выгоревшую квартиру старухи Лериной. Скудная информация о пле­мяннике не сильно улучшила его состояние, потому что он не имел ни малейшего предста­вления, что с ней делать. Где и как искать в Москве человека, даже фамилия которого была ему неизвестна?

Он неприязненно посмотрел на стоящую посреди стола шкатулку. Надо было бы опре­делить ей место для «проживания», но пока он ее не открыл и не увидел, что внутри, было неясно, как к ней относиться. Почему-то, выбирая между средней полкой книжного шкафа и одинокой консолью у окна, Платонов никак не мог принять решение.

Ампирная ореховая консоль, которая поселилась здесь лет десять назад в ожидании пары, раздражала его своей некомплектностью. Хозяева продали ее за небольшие деньги, и он обещал им тогда, что заплатит втрое больше за вторую, потому что в паре такие предметы стоили бы немалых денег. Но владельцы пары по непонятной причине больше не появи­лись. Когда Владимир Павлович после нескольких месяцев ожидания приехал к ним домой, выяснилось, что в квартире живут другие люди, которые никогда не слышали о предыдущих хозяевах.

Он хотел продать консоль по дешевке, но Наташа, которая уже сильно болела к тому времени, попросила ее оставить, сказав, что привыкла к ее светлому коричневатому цвету. Поставить на нее сверху было нечего, громоздких предметов Платонов не любил, а малень­кие - терялись.

Теперь ларцу тут было бы самое место, но Владимир Павлович медлил, его почему- то тянуло убрать его в шкаф, за стекло, и он считал, что не может принять решение, потому что не понимает, что там внутри.

Палыч сидел в пальто посреди комнаты, смотрел на шкатулку и размышлял, куда ее деть и вообще, зачем она появилась в его жизни в тот момент, когда в дверь позвонили. Он обрадовался, посчитав, что это соседка, на секунду показалось, что что-то мало-мальски приличное проклюнулось в этом отвратительном дне.

Но за дверью стоял незнакомый мужчина на вид лет сорока.

Кто? - расстроенно спросил Платонов.

Владимир Павлович? - спросил мужчина.

Букву «о» в слове «Павлович» человек произнес четко как «о», а не как «а». «Не москвич.» - решил Платонов.

Да, что вам угодно? - недовольство в голосе скрыть почти не удалось.

Откройте, пожалуйста, - вежливо попросил мужчина, - у меня к вам серьезное дело.

Платонов топтался у дверей, не зная, что предпринять. С одной стороны, впускать

никого не хотелось, с другой - мужчина выглядел вполне благообразно и никаких опасений не внушал. Правда, за свою долгую жизнь Владимир Павлович привык, что честнее всего выглядят как раз жулики.

И это было понятно, честному человеку не надо никого убеждать в своей порядочно­сти. Самый благообразный член Совета Федерации, которого часто показывали по телеви­зору, был в прошлом, Платонову это было известно доподлинно, съемщиком лохов на Кур­ском, а проще говоря, валютным мошенником.

Владимир Павлович вздохнул и открыл дверь. Человек внимательно рассматривал его. Только сейчас Платонов сообразил, что он в пальто и в тапочках и должен выглядеть довольно странно.

Ну, слушаю.

Не сочтите ситуацию анекдотической, - замялся мужчина, - но, похоже, вы в неко­тором роде мой отец.

Платонов задумался на несколько секунд, потом жестом пригласил гостя в квартиру.

И как же вас зовут, сынок? - саркастически спросил он.

Мы в коридоре будем разговаривать? - не обращая внимания на тон, спросил муж­чина.

На кухне.

Они оба сняли пальто, Владимир Павлович отрицательно покачал головой на немой вопрос гостя, снимать ли ботинки, и двинулись по коридору на кухню.

А зовут меня Сергей, - в спину хозяину сказал гость.

Чай будете пить, Сергей. - Платонов на секунду замялся, потом все-таки добавил, постаравшись, правда, придать тону максимально иронический окрас, - .Владимирович? Или кофе предпочитаете?

Не надо так, п. пожалуйста, - мужчина тоже запнулся, похоже, хотел сказать «папа», но не смог.

Владимир Павлович включил чайник, поставил на стол чашки, сахарницу, банку рас­творимого кофе, положил чайные ложки, насыпал в хлебницу сухари с маком.

У меня, уж извините, кофе декофеинизированный, другого нет. Может, все-таки чайку?

Все-таки - кофе.

Эти две фразы были единственными, прозвучавшими на кухне, пока вскипел чайник. Снимая его с подставки, Платонов вдруг оглянулся - никакого багажа у «сына» не было.

А где же ваши вещи? - подозрительно спросил он.

Оставил на вокзале в камере хранения.

Ладно, рассказывайте. - себе Владимир Павлович заварил чаю, добавив листочек душицы, недавно купленный на рынке у метро.

Хотите, паспорт покажу? - спросил гость.

Пока не надо, - покачал головой Платонов.

Мама умерла полгода назад, - начал свое повествование Сергей Владимирович, - и только перед смертью рассказала, про. вас. Я из Северодвинска, - добавил он и подул на кофе.

Платонов, услышав название города, поднял глаза и коротко взглянул на приезжего. В этом городе он служил полгода из своих армейских трех лет. Ничем примечательным служба в памяти не осталась, и вспоминал он ее редко. Ну, почти ничем.

Я вижу, вы поняли, о ком я говорю, - обрадовался гость. - Маму, как вы помните, звали Марией.

Владимир Павлович потер виски. Машу он старался не вспоминать. Она была его пер­вой женщиной, почти незнакомой, почти не увиденной в темноте подвала, куда они с Ген­кой Поздняком привели случайных подружек. Бутылка «Рымникского», пачка вафель и два яблока были угощением, а куча песка и наброшенные сверху гимнастерки стали, по выра­жению Цветаевой, «брачной кроватью».

Никакого представления, как это делается, у Платонова тогда не было, Маша оказалась более опытной, и у них все получилось, а через час, не проводив своих дам, они с Генкой рванули в часть на вечернюю поверку. Дежурил по батальону в ту ночь старший лейтенант Олей-ник, последняя сволочь и садист, и «спалиться» на самоволке за несколько дней до дембеля было просто глупо. В лучшем случае пошлет в наряд, в худшем и наиболее реальном - задержат на месяц отъезд домой. Они, к счастью, успели.