Леонид Влодавец - Приговоренный
Как-то незаметно перешли ко второй бутылке. Закуски было уже немного, а Надежда вошла в раж. Сперва она начала рассказывать о своей семейной лизни, причем поначалу довольно связно. Она даже не забывала обращаться к Клыку за подтверждениями: Верно, Андрюшенька?» А Клык солидно поддакивал. хотя до сего дня очень мало знал, как там у Надьки на семейном фронте. Насчет того, что у нее двое детей, он слышал, но, как их зовут, не помнил. Надежда, конечно, ничего особо не придумывала. Она просто рассказывала о себе и о своем натуральном муже. Поскольку тема ее завела, она постепенно начала крыть своего «алкаша» нехорошими словами. Клык, конечно, не обиделся, но забеспокоился, из-за того что Надя уже не очень придерживается сценария и может наговорить лишнего.
— Ну ладно, ладно! — сказал он, налив себе и ей до полному стакану, из которых до того пили пепси-колу. — Чего ссориться на людях? За мир и дружбу!
Надежда махнула стакан одним духом, и вышел перебор. Клык особо не почуял хмеля и вполне оказался в силе дотянуть Надежду до постели, выделенной им на двоих хозяйкой. Правда, предварительно ему пришлось оттащить ее в туалет. Надежду слегка вывернуло, но не настолько, чтобы отрезвить. Поэтому, едва повалившись на подушку, она отрубилась и захрапела.
Клык вернулся к столу и обнаружил, что Вера прилегла на диван, подложив подушку, и задремала. А Инна обнаружилась на кухне, где мыла посуду.
— Помочь? — предложил Клык.
— Протирай! — отозвалась Инна.
На пару работали быстро, но молча. Клык все чаще поглядывал на хозяйку с очень больших: интересом. Конечно, насчет того, что у нее нет отбоя от мужиков, поверить было трудно. Во всяком случае Клыку показалось, что от мужиков она не только не отбивается, но и должна, по идее, сама их ловить Как известно, не бывает некрасивых женщин, а бывает мало водки. Клык уже рассказывал за столом известный анекдот о том, как мужик сказал: «Я столько не выпью!», но было не об этом конкретном случае. Клык выжрал ровно столько, чтобы находить в Инне привлекательные черты. Поскольку она и за стол села все в том же халатике, то в течение всего мероприятия Клыка интересовал все тот же вопрос: есть под ним что-нибудь или нет. Во время обеда от экспериментальной проверки он воздерживался, поскольку опасался, что Надежда скандал устроит. Кроме того, он еще не принял той дозы, которая начисто лишает скромности. Теперь эта доза уже была принята, моральные устои ослабли, а вот в физическом плане ощущался кое-какой подъем. Аппетит приходит во время еды. Ну, была сегодня днем Надежда, так уж сколько времени прошло. Опять же после всех этих постов одной палкой не насытишься. Не виноват же Клык, что Надька ужралась и была ни на что не пригодным человеком. Опять-таки не он виноват, что у этой рыжеватой московской телки так много всего интересного и под таким маленьким халатом. И поскольку за окном уже темнело, а обе постоянные спутницы пребывали во сне, то Клык приступил к делу…
Поставив очередную тарелку на сушилку и обтерев руки полотенцем, он приблизился к Инне, стоявшей у раковины, и осторожно прижался к ней сзади, обнял за плечи и положил руки на обтянутую халатиком высокую пышную грудь.
— Не надо… — пробормотала Инна, отдавая дань — традиции. — Отпусти, пожалуйста… Зачем тебе это?
— Интересно, — прошептал Клык тоном змея-соблазнителя и осторожно лизнул правое ушко собеседницы, украшенное маленькой золотой сережкой. — Динь-динь…
— Хулиган… Неужели не стыдно? У тебя здесь жена. а ты… Боже мой, ну зачем?
Клык в это время ласково покружил ладонями по пухлым мячикам, чуть-чуть, легонечко так тиснул их, а потом воровато расстегнул верхнюю пуговку на халатике. Не пискнула, только грудь завздымалась почаще. Ладони Клыка тут же юркнули туда, где свободно, безо всякой упаковочки покачивались беленькие, гладенькие сисечки.
— Бесстыдник!
Клык расстегнул вторую сверху пуговку, подсунул ладони под зыбкие, влажные снизу половинки бюста, взялся двумя пальцами за один сосочек, потом за другой, плавно, небольно оттянул, чуть покрутил…
— Ох-х…
Он ощутил, как Инна задрожала и откинула голову ему на плечо. От волос ароматно пахло какой-то парфюмерией, подкрашенные глаза зажмурились, а губы чуть слышно произнесли:
— Ладно… Только не здесь… В моей комнате…
Своя ноша рук не тянет. Клык ловко подхватил добычу под спину и коленки. Инна обвила его руками за шею, уткнулась носом в шею, словно бы пряча лицо от стыда, и дала себя унести в темную, зашторенную спальню.
Клык осторожно опустил ее на покрывало кровати, а сам торопливо стал стягивать с себя одежду. Инна лежала неподвижно, тяжело дышала в темноте, запрокинув голову. Ждала.
Голый, как младенец, он залез к ней на кровать, одним рывком сорвал с нее халат. Пуговица отлетела, щелкнув по полу.
— Милый! — Зовущий шепот пьянил и дурил хуже водки. Горячее гладкое тело обдавало жаром. Глухо рыча, Клык навалился сверху, частые сдавленные выдохи обдали его запахом водки и сигарет, смешанным с каким-то импортным «освежителем», но помогли найти рот, липкие сладковатые помадные губы. Языки лизнули друг друга, ладони Клыка зарылись в ее прическу, пальцы ее рук сомкнулись у него на спине, хватко притянули, притиснули к припотевшим, липко-ласковым грудям.
Вильнула вправо-влево сперва плечами, потом бюстом, наконец, животом, сладко потерлась о мужицкую мохнатую кожу, не то мурлыкнула, не то простонала сумасбродным шепотком:
— Ты чудо, чудо… — Руки ее расслабленно упали вдоль тела, а Клык нашел их, взял за запястья, поднес ко рту. Они пахли земляничным мылом и дулами, и кожа на них была нежная, совсем не такая, как у заскорузлой огородницы Надежды. Клык прижал эти нежные ладошки к подбородку, где имелась заметная щетина, пощекотал. Потом тихонько ущипнул губами за мягкие бугорки там, откуда пальцы растут, и кончиком языка описал мокрый кружок…
— Ах! — блаженно простонала Инна.
— Сладко? — шепнул Клык тихонько, словно в ухо подул.
— Ага… — отозвалась она и поцеловала Клыка в плечо.
Хватит играться! Пора покрепче пощупать! Привстав на локти, Клык сгреб ее груди, вжался в них лицом, щипнул губами один сосок, другой, потом раздвинул в стороны, провел ими по щекам, ощущая, ал сладко корчится под ним это ласковое, тугое тело. Еще поцелуй, еще… Ее голова со сладким вздохом мотнулась из стороны в сторону, разметывая волосы по подушке. Клык оттянулся назад, проехав ладонями и лицом по телу и лизнув по пути пупок округлого животика, после чего лицо его уткнулось в душноватый, колючий, мохнатый провальчик между влажными, мягкими, неплотно сомкнутыми ляжками…
— Пи-ися… — пробормотал Клык, вдавливая лицo туда, во все это подъюбочное хозяйство.
— Ой, сумасшедший! — пискнула Инна. — Не зало…
Клык что-то промычал, ворочая языком и носом в чем-то солоноватом, скользком, нежном, горяченьком. Он сейчас был псих психом. Если б сам прокурор Иванцов с бригадой ОМОНа сюда явился, и то ас обратил бы внимания. Так бы и продолжал елозить щеками по нежненьким белым ляжкам — пусть убивают на хрен!
Но поскольку ни ментов, ни прокурора не появилось, а шишка у Клыка уже заждалась, надо было дело делать.
Выпростав лицо, Клык вновь проехался им по Инниному телу, но уже снизу вверх, постепенно протаскивая свои бока между ее ногами, а затем, схватив ее, уже совершенно безвольную и расслабленную, жадно рванул на себя…
Кольнуло мохнатое, мокрое замочило, горячее приятно обожгло. А кровать скрипом отозвалась, громким и бесстыжим.
— О-о-ох… — восторженно простонала Инна. — Андрюшенька!
Клыка сейчас можно было хоть горшком называть, тем более что он уже в печке был, кипятился полным ходом. То есть трахал эту застоявшуюся и заждавшуюся бабу, которую знал всего-то первый день…
…Вера, задремав на диванчике в столовой, проспала недолго, и сон у нее был беспокойный, тревожный. Чего только не мерещилось: и бег го ночному лесу, и стрельба, и гонка на катере, и вагоны, и самолет, и еще черт-те что из пережитого наяву за последние дни. Только все было гораздо страшнее, потому что мозг, оглушенный спиртным, дополнял реальные картинки всякими небывальщинами, достойными фильма ужасов.
Например, когда Вере снилось бегство из «центра отдыха» на броневичке, то заднюю дверцу, через которую они выпрыгивали, вдруг загораживал огромный чемодан, похожий на тот, который лежал сейчас под кроватью у Надежды, но только раза в три больше. Во сне Вера исступленно колотилась в этот чемоданище руками, ногами и головой, но он не поддавался. Потом машина загоралась и Веру окружал огонь, в котором она вроде бы сгорала, но через пять секунд оказывалось, что не совсем, потому что начинала видеть себя бегущей по ночному лесу, где росли какие-то невероятные, ни на что не похожие деревья, с какими-то жуткими, рукоподобными, хватающими и цепляющими ветками, в которых Вера запутывалась, как в паутине, и начинала задыхаться. Но тут проносился поезд, неведомо откуда взявшийся, Веру подхватывали чьи-то руки и тащили в вагон, где стояли ящики и коробки, из которых вдруг начинали, шипя, выползать змеи. Эти змеи, длинные, толстые, омерзительно холодные и скользкие, обвивали Веру со всех сторон, опутывали по рукам и ногам, начинали душить, а она даже крикнуть не могла от страха. Правда, потом вдруг оказывалось, что это не змеи, а невероятных размеров мужские органы. В этот момент страх проходил, но появлялось чувство гадливости, брезгливости, начинало тошнить, и Вера выпрыгивала из вагона прямо в бездонную черноту, будто вагон летел по небу. Со страшной скоростью — ей даже свист в ушах слышался, правда, постепенно преходящий в гул турбин самолета — Вера падала в какой-то огромный, не похожий на реку водоем, вонзалась в черную и непрозрачную, как тушь, воду, оказывавшую замогильным холодом, начинала тонуть, захлебываться. Ее опять хватали не то какие-то мерзкие земноводные или пресмыкающиеся, не то осьминоги или кальмары, щупавшие ее за грудь и иные интимные места, потом появлялся катер, Вера цеплялась за него, забиралась внутрь и ощущала спасение, но тут катер превращался в броневик, и все крутилось по новому кругу.
