Инна Тронина - Ночь с четверга на пятницу
Нелли Гнутова стояла тут же, и лицо её покрывалось красными пятнами. Нижняя губа упрямо выпятилась вперёд. Вот ведь чёрт побери, оказывается, он и не убивал никого! Но ведь по телевизору объявили, и должны за это отвечать. Теперь мальчишка всем разболтает, как мать Гнутова сдала его ментам за просто так. «Поспешишь — людей насмешишь!» — верно говорят люди; и нечего было ввязываться в это дело. Только перед сыновьями оскандалилась, теперь каждый день по сотне раз припомнят…
— Принесите его одежду! — приказал Ермолаев.
И по его тону было видно, что не благодарность заслужила добровольная помощница, а одно только презрение. Правда, у этого майора ещё есть начальство, которое иначе оценит поступок гражданки Гнутовой.
Всё так же выпятив губу, Нелли принесла мятый сырой ком и бросила его прямо на пол. Туда же полетели раскисшие от воды и соли ботинки. Их никто и не думал сушить.
— Проверьте, все ли ваши вещи на месте, — велел Ермолаев, переговорив о чём-то со своими спутниками.
Тем временем Стефан сунул руки в карманы, в напоясную сумку.
— Закончили? Всё цело?
— Не хватает смартфона «Ренуар», — невозмутимо ответил Стефан. — Он находился во внутреннем кармане куртки, а теперь его там нет.
— Позвольте?.. — Ермолаев протянул раскрытую ладонь к Нелли Гнутовой.
Та хлопнула себя по лбу и рысцой побежала в спальню.
— Вот, вот, пожалуйста! Я боялась, что промокнет. Вытащила и забыла…
Вадим сжал кулаки так, что заболели даже плечи, и лицо его перекосила судорога. Только что мать шептала ему, что о смартфоне, может быть, в суматохе и не вспомнят. По крайней мере, он обязан молчать.
— Теперь всё?
Ермолаев прошёлся по квартире. Отметил, что евроремонт сделан недавно, но потолок в кухне уже закопчён небольшим возгоранием, да и порядок в трёх больших комнатах хозяйка не в состоянии поддерживать.
— Поскольку ты парень, а не женщина, одевайся прямо здесь. Отвезём тебя сейчас домой, а то у домработницы сердечный приступ. Она ведь объявление по телевизору тоже услышала. Человек пожилой, как бы чего не вышло… — Ермолаев заметил, что его фраза угодила в «яблочко», и продолжал: — Само собой, все предыдущие заявления будут опровергнуты. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Верно ведь?
— Да, конечно, — кивнул Стефан. — У меня кое-какие вещи в ванной остались. Можно забрать?
— Забирай.
Ермолаев знал, что мальчишка вряд ли станет обострять ситуацию, но всё же мигнул Чижову. Тот поставил ногу в створ двери, и Стефан теперь не мог её захлопнуть.
Он натягивал на чисто вымытое тело грязную пропотевшую одежду, и именно это обстоятельство огорчало больше всего. Теперь, когда ситуация почти прояснилась, к Стефану вернулись мужество и хладнокровие. Не удалось пока выяснить лишь имя его жертвы…
Итак, Нелли Александровна сообщила о нём в милицию, приняв за убийцу, что в какой-то степени извиняет её. Правда, слишком уж легко поверила, даже не усомнилась. Нельзя же покорно внимать всему, что передают СМИ. Это может быть ложь — особенно здесь, в России.
— Готовы? — весело спросил Ермолаев. — Ну, пойдёмте тогда. Стефан Силинг ни в чём не виноват. Он стал жертвой оговора. Произошло недоразумение. Вор всегда кричит: «Держи вора!». Так же поступил и убийца той женщины. Ну, а Стефан подлил масла в огонь, скрывшись с места происшествия, да ещё таким экстравагантным способом. Но всё хорошо, что хорошо кончается, если только можно так сказать в данном случае. Благодарю вас за бдительность и помощь милиции, — всё-таки отметил Ермолаев заслуги Гнутовой. — Но в данном случае парень оказался не причастен. И попрошу вас никогда более ему не напоминать об этом случае, не распространять ложную информацию. Теперь нас ещё и начальство взгреет за такой облом. Ну, ничего, не впервой… Идём, Стефан?
— Я готов. — Силинг, уже в который раз за сегодняшний вечер, надвинул кепку на лоб.
С тех пор, как он ушёл из квартиры на Каланчёвке, прошла уже целая вечность, а февральский вьюжный день всё никак не мог кончиться. Проходя мимо оцепеневшего Вадима Гнутова, Стефан подумал, что никогда больше не встретится с ним, так как верить ему нельзя.
— Силинг, я не хотел! — вдруг заорал Вадим, перекосив лицо, и из его глаз фонтанчиками брызнули слёзы. — Это она! Всё она! — Он указывал пальцем на онемевшую от такой наглости мать. — Я сразу не поверил, что ты тётку на Каширке замочил! Знай, что я не верил, и Глебка тоже! Мы просили не звонить, а она сказала, что умрёт, с собой покончит! Что мы не сыновья ей будем, если откажемся… Ненавижу её! Проклинаю! Параша ты! — И Вадим, увернувшись от предназначавшейся ему материнской затрещины, бросился к Стефану. — Силинг, ну прости же! Матери трудно отказать — ты что, сам не знаешь?! Я трус, я чмо, но всё равно прости!
— Я прощаю. — Стефану хотелось, чтобы Вадим наконец-то замолчал. — Прощаю всех, и твою мать тоже. Пусть Бог её судит. Я никого не убивал, я это знаю, и потому ничего не боюсь.
— Всё, идём! — Ермолаев торопился поскорее закончить это дело, отчитаться перед генералами и передать Стефана по назначению.
Он зверски устал и думал только о широкой мягкой постели, где ему было разрешено назавтра понежиться дольше обычного. И ещё о том, что посланная на задержание Артура Тураева группа вернулась ни с чем; и это сильно огорчить покровителей.
Стефан вместе со всеми спустился вниз по лестнице, ещё ни о чём не подозревая и радуясь, что всё так удачно закончилось. Но когда вместо милицейского «козлика» его провели к блестящему чёрному лимузину с тонированными стёклами, он сообразил, что всё самое страшное ещё впереди. Люди такого ранга попусту ночными дворами не шляются. И, значит, он, Стефан Силинг, стоит сейчас слишком дорого для того, чтобы уповать на закон…
«Гелендваген» Артура стоял в пробке на Садовом, неподалёку от Зацепы, и сигнальные огни передних автомобилей еле пробивались сквозь снежную вертящуюся муть. Фары встречного потока светили бледными лунами. И трудно было представить, что где-то совсем рядом здесь дома, люди, вокзалы, станции метро.
В таком месиве невозможно было даже драться и ругаться, как это обычно случилось в глухих заторах. Оставалось лишь ждать, когда стихнет снегопад, и гаишники систематизируют движение. Только вот о том, чтобы вовремя вернуться на смену в Дорохово, не могло быть и речи.
Я не советский,
Я не кадетский,
А я куриный комиссар -
Я не расстреливал,
Я не допрашивал,
Я только зёрнышки клевал!
Артур слушал залихватскую старинную песенку по магнитоле и вспоминал, как под неё же договаривался в гриль-баре с Пашкой Бушуевым о совместной работе. Тот недавно прислал привет, сообщил, что жив-здоров. Прятаться приходилось не «оборотням в погонах», не отморозку Аргенту, а законопослушному Пашке, да ещё малолетней Полине Возыховой, которая, наверное, и таракана раздавить не может.
Теперь, после встречи с Владиславом Пирожинским, Артур окончательно понял, что влез в шестерни адского механизма, где уже не один искатель правды был перемолот в фарш. Влипли они, как тот цыплёнок, увязли, запутались. Теперь придётся освобождаться, продумывая каждое движение, чтобы силки не затянулись ещё туже.
Артур, стараясь погасить неизбежную в этом случае «дорожную ярость», пытался перевести мысли в более приятное русло. На этот случай он всегда имел травяной настой и плитку горького шоколада. Сейчас он устроил себе ланч, отламывая от неё по кусочку и запивая чаем. На Каланчёвке поесть не довелось, а после лыжной прогулки по Кузьминскому парку голод властно заявил о себе.
Как там Стефан, сынок дорогой? Встретился он с «мамкой» или только пока оцениваешь обстановку? Нет, должен уже освободиться, если там ничего не произошло. Обычно передача материалов происходила быстро, почти без слов — проговаривались только пароли. Но там были приличные люди, а здесь — продажная тварь, которой даже собственного тела не жаль, не то что какого-то мальчишку. Такие особой твёрдостью убеждений никогда не отличались, и взять их на понт было легче, чем других. Эта ступенька — наиболее скользкая на лестнице, по которой они уже почти два месяца упрямо, неуклонно поднимаются к цели.
Артур давно уже привык расслабляться в пробках, даже прокрутил на дисках много классических музыкальных произведений, до которых прежде не доходили руки. Бывало, что слушал и «аудиокниги» — то ли давно позабытые, то ли никогда не читаные. В «бардачке» у него копилась целая библиотечка, но сейчас все мысли роились вокруг Стефана, и воспринимать текст было трудно.
Включил попсовую «дорожную» волну, не требующую умственных усилий, и слушал её, глядя на приборную доску. Бывало, что очередной шлягер прерывался, и передавались экстренные сообщения — о чрезвычайных происшествиях или тех же пробках. А потом снова играла бодрая музычка, чтобы водилы не дремали за рулём.
