День мертвых тел - Николай Иванович Леонов
Нужно признать, что как бы ни готовили жизнь и обстоятельства Гурова к встрече с этой уникальной женщиной, он оказался не готов.
Дворик, в котором полковник вышел из такси, оказался крохотным, буквально погребенным под сетью ветвей могучих кленов — солнечный свет в него почти не проникал. Гуров обратил внимание на нескошенную траву газонов и детскую площадку с горками и турниками в хлопьях облезлой краски. Здесь было сумрачно и влажно. Внезапно Гуров подумал, что именно в таких условиях чувствовала бы себя комфортно плесень. Как выяснилось, не только она.
На скамейке у подъезда, развалившись по-хозяйски, компания парней от двадцати до двадцати пяти культурно выпивала, заняв отходами своего торжества всю подъездную площадку и вторую скамью, стоявшую напротив. Крячко назвал бы их гоблинами: бесполезные, трусливые, недалекие. Боятся солнечного света, но могут быть опасны, сбившись в стаю.
Приблизившись, Гуров разглядел, что обе урны на детской площадке переполнены, и количества бутылок хватит даже для вечернего времени, а был только обед. Полковник остановился, решив послушать, о чем нынче беседует просвещенная молодежь.
— …я говорю ему: «И что?» А он грудь так выпятил, лицо сделал серьезное, будто истину вселенскую откроет мне сейчас, и говорит: «А то. Настоящий художник, чтоб вы знали, юноша, всегда даст натурщице на аборт!»
Компания зашлась хохотом, а Гуров ощутил разочарование. В городе с такой яркой культурной жизнью темы для анекдотов у гопников могли бы быть и разнообразнее. Увы, чуда не произошло.
Мужчина негромко кашлянул, привлекая к себе внимание, и, когда все лица обратились к нему, ласково произнес:
— Доброго дня, молодые люди. Хотя, как я вижу, утро тоже было добрым. Отмечаете что-то?
После паузы ему ответил огненно-рыжий крепыш в видавшем виды спортивном костюме и домашних шлепанцах. Видимо, заводила. Кроме него, с комфортом угощались только двое, прочие располагались на корточках рядом.
— Чего надо, дядя? Отмечаем, что день вчерашний прожит. И тебе советуем, жизнь коротка. Ты шел бы, куда идешь.
— Мне надо, чтобы вы исчезли отсюда, прямо сейчас. В чудеса не верю: пить не бросите. Абстинентный синдром — не шутки, его пережить — силы нужны. Физические и моральные. А ваш потолок — в песочницы испражняться. Домашние питомцы встречаются умнее и сильнее вас, — фыркнул Гуров, решив, что к административной ответственности ребят привлекать даже не попытается. Хотя распивают в общественном месте, за что могли бы ответить по закону. Но мороки, пожалуй, значительно больше, нежели эффекта.
Провокация вошла в сознания гоблинов превосходно. Некоторое время нетрезвые мозги с явной натугой обрабатывали сложное словосочетание «абстинентный синдром». Потом рыжий, маскируя неуверенность ленью, поднялся со своего места и оказался ниже Гурова на полголовы.
— Иди куда шел, высокий, повторять не буду. В тебе роста сколько, метр восемьдесят? Не боишься с такой высоты упасть? Иди куда шел, говорю. — Он сделал пару небольших шагов и оказался у полковника перед самым носом. Разило от парня, как от помойки за гаражами. Добавляя веса словам старшего, четверо поднялись с корточек.
«Впечатляюще, — подумал Гуров. — Стариков, детишек и мамочек с колясками пугать — самое оно. Потому вы и не отсыпаетесь сейчас после ночного грабежа и не тягаете железо в качалке, а двор загаживаете с утра — на большее неспособны».
Полковник поймал рыжего двумя пальцами за ухо и отвел от себя на расстояние, позволяющее не чувствовать запах. Детина озадаченно моргнул, а потом взвыл в голос, хватаясь за руку незнакомца. Удивился, наверное, в пальцах силы не заподозришь.
— Уже повторяешься, — не дав тому открыть рта, заговорил Гуров, как и прежде, спокойно и доброжелательно. — Чтобы не повторять одно и то же, как попугай, нужно новые слова учить, а ты не учишь. Нехорошо это. Но я здесь не для того, чтобы тебя воспитывать.
Когда он дотянулся до нагрудного кармана, компания шарахнулась в стороны так, будто в легкомысленной летней рубашке с короткими рукавами можно спрятать оружие. Гуров не имел привычки показывать документы без нужды, но он и правда приехал в Онейск не ради воспитательных маневров в стиле Макаренко. Авторитет и уважение к порядку в головах великовозрастных оболтусов ему были нужны здесь и сейчас. Не тратя времени на прочих, поднес удостоверение к глазам рыжего, выждал, раскрыл корочки. Вернул в карман.
— Безобразие прекратить. Убрать бардак, на игровой площадке тоже.
— На площадке не мы, это Егор!
— Я не спросил кто. Я сказал, убрать. Сейчас я войду в этот подъезд и через час из него выйду. Чисто должно быть, как на душе у пионерки. Если не будет, я всех вас найду, и этот разговор продолжится. Доступно?
Рыжий кивнул, краснея, как умеют краснеть только рыжие, кривя лицо от боли и унижения. Когда Гуров отпустил его, он отошел немного назад и несколько мгновений, тяжело дыша, смотрел на незнакомого мужика с опасным удостоверением и стальной хваткой. Мужественно проглотил обиду, наклонился и принялся собирать бутылки и обертки от закусок в пакет. Собутыльники нехотя, по одному, присоединились к лидеру.
Поднимаясь по лесенке с покатыми ступенями, Гуров ждал, что хулиганы бросятся врассыпную. Не бросились, продолжили порученное. «Значит, не все еще потеряно, — думал полковник, следуя на четвертый этаж. — Неплохие ребята. Жаль, ни отцов в семьях, видимо, нет, ни толкового мужского примера рядом. Вести себя по-человечески они хотят, только не знают как. Ладно. Через час вернусь к этому. Сейчас вспомнить бы, какой у Капитолины Сергеевны номер квартиры…»
Вспоминать не пришлось. Нужная дверь оказалась распахнута, и на пороге Гурова ожидала та, кого по рассказам он представлял себе совсем иначе. Пожилая женщина со строгими глазами, на которых сходство с воображаемым обликом былой наставницы Маши и завершалось, была высока, стройна и осанку имела воистину царственную. Аккуратно наложенный макияж оживлял красивое некогда лицо, платье в пол не казалось чрезмерно просторным, но и гордости хозяйки прекрасной физической формой не скрывало. Руки, выдающие обычно возраст, были облачены в высокие перчатки. Одна лежала на ручке двери, другая небрежно сжимала тонкий малахитовый мундштук с незажженной сигаретой.
Гуров, оторопевший от неожиданности, открыл было рот, но ни слова так и не произнес. Первой заговорила она:
— Имела удовольствие наблюдать ваше выступление с балкона. Приветствую и благодарю за удовольствие, уважаемый Лев Иванович! Добро пожаловать, проходите скорее в дом.
Лев Иванович, смутившись, выдавил растерянное
