Реквием по братве - Афанасьев Анатолий Владимирович

— Мы сейчас где с тобой?

— У Гены Кампертера в больнице.

— Давно мы тут?

— Четвертый день.

— Нас ищут?

Десять минут назад Кныш, наверное, усомнился бы, говорить ли ей все, как есть, но сейчас перед ним лежала прежняя принцесса, хитроумная и уверенная в себе. Амазонка из московских джунглей. Хотя еще неизвестно, сумеет ли она встать на ноги.

— Рашид-оглы-бек награду назначил. Сто тысяч баксов за твою рыжую голову. Вся милиция на ушах. Надо валить отсюда как можно скорее. Пока не повязали.

— Куда, Володечка, валить?

У Кныша был план, он им поделился.

— Если твой полковник поможет с документами, то пока в Европу. Отсидимся где-нибудь.

— Как ты узнал про Милюкова?

— Он сам на меня вышел. Помог тебя вытащить.

Таина опять задумалась, но глаз не закрывала, бодрствовала.

— Тина!

— Что, Володя?

— Давай сейчас оставим этот разговор… Я позову доктора?

— Позови… Подожди! Поцелуй меня, пожалуйста, если тебе не противно.

Кныш прикоснулся к ее губам, ощутив себя так, будто нырнул в омут.

— Володя, ты сможешь меня простить?

— За что?

— За мальчиков, за все остальное. Что втянула тебя.

Кныш искренне удивился:

— При чем тут ты? Кто в эту игру ввязался, тот сам за себя ответчик.

— Это не игра, Володечка. Это война.

— Пусть война… — он уже был у двери, она снова его окликнула:

— Володя!

— Да, маленькая?

— Ты хочешь удрать? Выходит, вся эта сволочь взяла верх? Будет праздновать победу?

Чего-то подобного он ожидал с самого начала, но не думал, что она так быстро придет в себя. Безумие вернулось к ней с первым осмысленным вздохом.

— Потом, — сказал он. — Потом обсудим, хорошо?

— Хорошо, любимый, — отозвалась с показным смирением, которому он давно знал цену.

В последующие дни она начала потихоньку расхаживаться. Под бдительным оком Кныша послушно выполняла дыхательную гимнастику с постепенным увеличением нагрузок. Много и с аппетитом ела. На второй день выпила вина. По ее виду трудно было догадаться, что ее двое суток подряд пытали и насиловали, это больше всего беспокоило Кныша. Он сам не раз спасался от смерти и помнил, какого это требует напряжения. Кампертер тоже видел, что она затаилась, и подозревал, что в ней тикает бомба с заведенным часовым механизмом. Она никого не пускала к себе в душу, а это очень опасно, если учесть, какие испытания выпали на ее долю. Он привел к ней психиатра, ста-ричка-боровичка со странным именем Шустик Хасанович Куроедов. Таина согласилась с ним встретиться, но с условием, что при беседе не будет никого постороннего. Кныш изобразил обиду:

— Разве я тебе посторонний?

— Ты — нет. Но я буду стесняться.

Такой ответ его удовлетворил: это было все равно, что услышать от футбольного мяча, что он краснеет от стыда, влетая в ворота, — то есть вполне в ее духе. Шустик Хасанович пробыл в палате около двух часов и вышел оттуда задумчивый, как Будда, хотя до этого строил рожи, игриво потирал сухонькие ручки, сверкал позолоченными окулярами и походил на старого идиота, что соответствовало представлению Кныша о знаменитых психиатрах, почерпнутому в основном из кино. Он проводил его в кабинет к Кампертеру. Там они уселись в кружок, и сестра Наталья подала кофе со сливками и сдобное печенье.

— Как вы ее находите? — поинтересовался Кампертер.

— С точки зрения психиатрии — вполне здоровый экземпляр. — Шустик Хасанович энергично подергал себя за ухо. — Однако ее фантазии… — он обратил подозрительный взгляд на Кныша. — Простите, юноша, вам лично кем она приходится?

— Невеста, — сказал Кныш.

— Ага… Вот вы и просветите меня, старика… Она утверждает, что она девица. Соответствует ли это действительности?

— В каком смысле?

— В самом прямом.

— Об этом мы еще не разговаривали, — промямлил Кныш, с трудом подавляя улыбку. Профессор дернул себя за ухо с явным намерением его оторвать.

— Милый юноша, не заставляйте меня думать о вашем поколении еще хуже, чем я о нем думаю.

Кампертер поспешил вмешаться — подлил в чашку сливок, пододвинул ему печенье.

— Если я правильно понял, профессор, вы не заметили у нее никаких отклонений?

— Повторяю, коллега, она здоровее каждого из нас. Да это и немудрено.

— Что вы имеете в виду?

— То самое, коллега, — профессор перешел ко второму уху, убедясь, что первое держится крепко. — При ее внешних данных, да при таких родителях… Девочка призналась мне под секретом, но вы, разумеется, в курсе?

Кампертер переглянулся с Кнышем.

— Разумеется, — осторожно согласился Кампертер. — А кто ее родители?

Профессор с уважением ткнул пальцем в потолок.

— Или у вас есть сомнения?

— Совершенно никаких, — чуть ли не хором ответили Кныш и Кампертер.

…В тот же день он позвонил полковнику Милюкову, единственному человеку, который мог им помочь. Если по каким-то причинам тот откажется, то дело швах.

Кныш начал разговор обиняком, но полковник понял его с полуслова.

— Паспорт у тебя с собой, капитан?

— Да.

— В девять вечера подскочит мой человек, передашь ему.

— А-а?..

— С ней все в порядке… Ее документы у меня… Ты уже говорил с ней об этом?

— Пробовал.

— Упирается?

— Вы же ее знаете. Ее сразу не поймешь.

— Ты все правильно делаешь. Другого пути нет. Каждый день промедления чреват… Как она?

— Ничего. Оклемалась. Гимнастику делает, — не удержался, пожаловался: — С головой у нее не совсем. Собирается дальше воевать.

Полковник ответил авторитетно:

— Не падай духом, капитан. С головой у нее всегда было неладно. Это ее уязвимое место… Значит, так. Когда будешь готов, дай знать. Билеты, визы и все прочее получишь в аэропорту… Передай от меня Тинке… — вдруг он замолчал, и Кныш его не торопил. Он сам размышлял над двумя важными вещами: почему полковник так свободно говорит обо всем по телефону, не опасаясь прослушки, и откуда у него документы принцессы?

— Передай ей, что это ненадолго, — голос полковника смягчился, — Покантуетесь полгодика — и вернетесь. Еще скажи, пусть не волнуется, все ее здешние проблемы я улажу.

— Почему бы вам самому ей это не сказать? Раз уж у вас такие доверительные отношения?

— Не задирайся, капитан, — беззлобно одернул собеседник. — Сейчас не время выяснять, кто есть кто. Главное, ее спасти. Ты согласен?

— Вполне.

В палате медсестра Наталья хлопотала возле принцессы, сидящей за столом перед зеркалом, но когда Таина обернулась, он ее не узнал. На него смотрела какая-то нацменка с короткой прической, с волосами, как смоль, и с раскосыми, подведенными к вискам глазами. За три-четыре часа, пока он отсыпался у себя в каморке, произошло полное перевоплощение. Женщины самодовольно улыбались.

— Ну, как тебе? — спросила Таина.

— Слов нет… У тебя турок не было в роду?

— Не хами, парниша!.. — Таина прошлась перед ним по палате, откуда-то у нее взялась темно-синяя длинная юбка и тонкий шерстяной свитерок. — У вас просто талант, Наташа. Гримерши с телевидения вам в подметки не годятся.

— Вы уж скажете… — медсестра зарделась, такой возбужденной Кныш ее раньше не видел. Только непонятно, чему они обе радовались. Впрочем, много ли женщинам надо? Таина взяла его под руку.

— Скажите, Наташа, похожи мы на секретных агентов?

— Похожи на двух голубков.

— Особенно он, да? — Таина отстранилась от Кныша, всплеснула руками. — Ух ты! Володечка, как же тебе идут темные очки! Еще бы тросточку и котелок. Прямо лондонский денди.

Ее показушная смешливость пугала Кныша больше, чем заторможенность. Когда Наталья ушла, пообещав вскоре вернуться, чтобы сделать укол, он строго, голосом Кампер-тера, сказал:

— Приляг, Тина, надо поговорить.

— Говори так, я постою.

— Не паясничай, это серьезно.

— У тебя кончились деньги?

— Хватит, прошу тебя.

Он действительно начал раздражаться, но дело было не в ней. Все эти дни он чувствовал себя так, будто его стреножили, как коня на лугу. Ночные бдения, внеурочные трапезы, короткие пробежки от каморки до ее палаты, много пустых разговоров с доктором, — все проходило как бы мимо сознания, на самом деле он зациклился на одной-единственной мысли: ее убили, ее убили! Она живая, смеется, говорит разные слова, делает гимнастику, но это уже не она. Ту, прежнюю, убили… С той, прежней, он не успел объясниться в любви и теперь никогда не успеет. Мысль была настолько абсурдная, что он пугался ее, как мальчиком однажды испугался гадюки, выползшей из-под камня, когда он нагнулся, чтобы сорвать землянику. Ее убили! Господи, только бы она об этом не догадалась.