Реквием по братве - Афанасьев Анатолий Владимирович
Кныш и старшина торкнулись в одну дверь, в другую — заперто. На третий раз повезло: фонарик старшины высветил на кровати человеческую фигуру, прижавшуюся к стене. Кныш щелкнул выключателем: на кровати копошился пожилой мужчина в розовой пижаме.
— Пожалуйста, пожалуйста, — мужчина загородился руками. — Не убивайте меня!
— Ты кто? — спросил Кныш.
— Я повар, больше никто. Просто повар.
— Одна секунда, — сказал Кныш, направив пистолет ему в лоб. — Где прячут девушку?
— Какую девушку? Здесь много девушек… Может быть, Зузу?
— Пленница, где пленница?!
— Не знаю, я не знаю… Может, Федор знает.
— Быстрее, капитан, — поторопил старшина, наблюдавший за коридором. — Что-то слишком тихо.
— Вставай, — приказал Кныш. — Отведешь к Федору.
Только вышли втроем в коридор, освещенный люминесцентными лампами, с другого конца выскочил танцующий ферт с автоматом и послал в их сторону с десяток железных гостинцев. Петров ответил короткой очередью, стрелок шмякнулся на пол лицом вниз. Но и у них не обошлось без повреждений. Повар упал на колени, прижимая руки к животу, у Петрова на левом плече расцвела алая роза.
— Где Федор?! — рявкнул Кныш. — Какая комната?
— Через две двери, вон там, — повар оторвал руку от живота, показал направление и тут же повалился на бок, жалобно скуля.
Федор встретил их посреди комнаты с ножом в руке — здоровенный, мускулистый детина в майке. Кныш, не целясь, навскидку прострелил ему руку с ножом выше локтя. Детина завертелся волчком, его повалило на кровать. Кныш подскочил.
— Где девка, ну?!
— Какая? Террористка? Рыжая?
— Рожай, сука, пристрелю!
Детина оказался сообразительным. Объяснил: в подвале, в камере. Смотрел со злобной ухмылкой. Кныш понял: спиной поворачиваться нельзя.
— Как туда попасть?
— Можно по лесенке, здесь, за углом. Можно на лифте.
— Сколько там охраны?
— Никого там нет.
— Ну, прости, Феденька, — Кныш с размаху опустил ему на череп рукоятку пистолета.
Старшина покачивался в дверях, побледнел до синевы.
— Что, сильно зацепило? Дай посмотрю.
Рана аккуратная, без выходного отверстия. Пуля засела в мышечной ткани, крови немного.
— Потерпишь или перевязать?
— Потерплю, чего уж теперь.
У Санька с Климом свои проблемы. Кое-как раскурочили балконную дверь — разбить стекло не удалось, какой-то хитрый пластик, прострелили замок, — и в комнате застали целую обкуренную компанию: двое чернобровых парней и трое телок. Валялись на полу, на кроватях в живописной композиции, на всех пятерых из одежды — черные высокие сапоги на одной из девиц.
— Надо же, — позавидовал Клим. — И мы с тобой, Саня, могли бы по-человечески отдыхать, а не носиться по ночам с автоматами.
У них с Саньком задача простая — наделать как можно больше шуму. Отвлекающий маневр. Парней, так и не продравших зенки, наскоро приковали к кроватям наручниками, а телок, кое-как растолкав, выволокли на этаж. Раскатали в разные стороны по коридору по «лимонке», устроили классную иллюминацию. Взрывы, вопли обезумевших голых девиц — лучше не придумаешь.
— Знаешь, Санек, — заметил Клим, — а мне нравится. Весело здесь. Напомни только, мы зачем сюда пришли-то?
Санек не успел ответить, за него это сделал спокойный жестяной голос, прозвучавший, казалось, отовсюду:
— Ну-ка, ребята, аккуратно пушки на пол и руки за голову. Вы оба на мушке. Рыпнетесь — и хана!
Непонятно было, откуда голос, а также где эти самые, которые держат их на мушке: по обе стороны пустой коридор, впереди деревянные перила и темный провал. Сверху — плохо различимые балки потолочного перекрытия, смыкающиеся куполом. Вот что значит оказаться в незнакомом месте. Девки притихли у ног, будто получили по очередной дозе. Санек с Климом одновременно нагнулись и положили на пол автоматы.
— Сумку туда же, — приказал голос. Санек снял со спины рюкзак, поставил рядом с автоматом.
— Где они? — спросил тихо. Клим грязно выругался и шагнул к перилам. В ту же секунду сверху из черноты полыхнуло огнем. Вся грудь у Климушки оказалась разворочена, словно он поймал пушечный снаряд. Выплыли наружу голубоватые внутренности, и кровь хлынула рекой. Остолбенело он уставился на друга.
— Чего скажу, Сань… Я ведь больше всего за глаз переживал. Хуже нет слепачом мыкаться.
— Больно, Клим?
— Ничего, терпимо, — это были его последние слова. Слабо пожав руку друга, он прикрыл глаза и отбыл восвояси. С тихим всхлипом устремилась ввысь беззаботная душа, будто серебряный зайчик мелькнул мимо уха Сани.
Санек набрал в легкие побольше воздуху, спружинил-ся, сгруппировался — и покатился по коридору, кувыркаясь и подпрыгивая, как резиновый мячик. Ничего не видел и не слышал, ни пальбы, ни огня, только один раз почувствовал, как по левой ноге словно проехало бревно. Благополучно добрался до лестницы и обрушился вниз, пересчитал сотни ступенек, пока твердо не уселся задом на ковер. Не теряя минуты, отполз вбок, к призрачно мерцающему шкафу, будто к нависшей скале. Втиснулся в простенок, затаился, вытянув раненую ногу. Достал из-за пазухи подвешенный на ремешках пистолет, повредивший ему ребра при падении, взвел предохранитель и попытался отдышаться. Подумал: ладно, еще повоюем, козлы вонючие! А к кому обращался, и сам не знал.
…Кныш легонько постучал в дверь рукояткой пистолета.
— Входи, чего надо? — отозвался мужской голос. Толкнул дверь, вошел. Таина лежала на кровати, прикрытая простынкой. Странно на него посмотрела, словно не узнавая. В хрупком свете единственной лампочки ее лицо казалось выточенным из серого воска, неживым, лишь угольный блеск глаз выдавал, что она в сознании. Рядом стоял высокий молодой кавказец, безоружный. У Кныша по позвоночнику скользнул червячок страха.
— Тина, ты меня видишь? Что с тобой?
— Ничего, Володечка… Ты немного опоздал. Познакомься, это Арчи. Не убивай его, это мой друг.
Кныш стволом пистолета указал парню, чтобы тот отодвинулся в угол, не упуская его из поля зрения, склонился над девушкой.
— Встать сможешь?
— Нет, Володечка. Я пробовала, ножки не держат.
Кныш повернулся к кавказцу:
— Что с ней?
— Пытали, — лаконично ответил Арчи. — Наверно, помрет. Перестарался Муса.
— Не каркай… Помрет — и ты помрешь. Все помрем.
Осторожно стянул с девушки простыню, покачал головой — и опять накрыл до шеи.
— Ужасно, да, Володечка?
— Пустяки… Бывает намного хуже. Кампертер тебя мигом вылечит. Только бы до него поскорее добраться… — опять обернулся к Арчи. — Поможешь уйти, абрек?
— Ты за ней пришел?
— Не за тобой же.
— Кто она тебе?
Что-то удержало Кныша от честного ответа.
— Она мне как сестра, а тебе?
— Мне тоже, — усмехнулся юноша. Кныш не мог понять, что таится в его черной башке, это его беспокоило. Но недолго. За дверью, где остался старшина, загремели выстрелы, раздались гортанные крики, но через секунду все стихло. Кныш выглянул, держа пистолет наготове, и увидел печальную картину: трое бойцов раскинулись на полу в живописных позах, посередине сидел Петров с залитым кровью лицом, похожий на поваленное дерево с разбитой молнией верхушкой. Его единственный уцелевший глаз горел циклопическим светом.
— Куда тебя, куда, Петров? — подлетел Кныш. Но мог и не спрашивать: старшина был весь в дырках, как решето.
— У-у-у, — промычал тупо.
— Сейчас, сейчас, — засуетился Кныш, — сейчас перевяжу…
Старшина поднял руку с зажатым в ней пистолетом. Устремленный на Кныша глаз просиял невыносимой мукой.
— Не вини себя, капитан… Достали духи, мать их!..
Донес пушку до виска и дернул пусковой крючок.
Кныш видел много смертей, эта была не самая страшная, даже благостная, как всякая смерть в бою, но сердце сдавило свинцом.
— Прости, старшина, — прошептал. Петров ничего не ответил.
В комнате Арчи, добывший откуда-то, видно, из шкафа, зимнее мужское пальто, закутывал в него Таину, да так старательно, что слюнки на губах появились.
