Мертвяк - Илья Владимирович Рясной
Артемьев задумался. Пожал плечами:
— По-моему, стоит. Если у кого-то что и получится, то у Глеба… А Мечников, если мы его найдем, будет козырной картой, выброшенной в решающий момент.
— Хорошо. Пусть работает… Только учтете — сейчас опять затишье. Сколько оно продлится — неизвестно. Нужно шевелиться…
— А мы что делаем?
⠀⠀ ⠀⠀
*⠀⠀ *⠀⠀ *
Мертвяк не стал выстраивать особенно сложные комбинации. Он пошел по старым связям подполковника Мечникова, уже протоптанным оперативниками милиции и госбезопасности и людьми «Синдиката». Только пер он, как танк, не заботясь ни о чем. Наружное наблюдение, микрофоны, хитроумные комбинации и ловушки — к чему это? Мертвяк просто наносил визиты. И развязывал языки. И ему говорили то, что утаили от его предшественников. Мертвяк выжимал всю информацию, даже ту, которую люди давно позабыли или не придавали ей значения. Он знал цену информации, даже той, которая казалась неважной и ни на что не годной.
Ему удалось расширить круг связей беглого подполковника. Мертвяк проводил дни и ночи, в самолетах, машинах, поездах, оставляя за спиной один город за другим. Его снабдили железобетонными «ксивами», он хорошо поработал над своей внешностью, так что был уверен — никакой, даже добросовестный, милиционер не тормознет его где-нибудь на спецконтроле в аэропорту и не всплеснет руками — ах, как похож на беглого рецидивиста, пожалуйте на проверочку. Мертвяк не хуже Артемьева знал, насколько трудно наити человека, если нет достоверной информации, пусть даже на каждом углу красуется его портрет.
От избитого, изуродованного, молящего о пощаде человека — старого армейского приятеля Мечникова — Мертвяк узнал то, что не фигурировало ни в одном протоколе, ни в одной справке.
— Была у него любовь, — прохрипел мужчина, сидя на влажной земле. Ночной лес — прекрасное место для разговора по душам.
Мертвяк стоял над ним и слушал его излияния. В стороне маячили двое быков, заслуживших славу прирожденных мокрушников, — толстокожих, равнодушных, готовых без малейшего душевного напряжения мучить, терзать, стрелять кого угодно. Но даже они давно уже прокляли тот миг, когда им велели работать с Мертвяком. Его общество наполняло их какой-то холодной жутью, а смотреть на его художества было выше даже их сил. Кроме того, Мертвяк работал так, будто никакой опасности вообще не существовало. Он врывался в дома. Вытаскивал из постелей и из ванных нужных ему людей. Приглашал их прогуляться… За время работы на «Синдикат» быки привыкли к тому, что необходимо тщательно продумывать свои действия и всегда принимать во внимание существование милиции или конкурентов. Действовать аккуратно. Те, кто лезет напролом, долго не живут… Мертвяк собирался жить вечно. И быки не понимали, что он лезет очертя голову не от безумной самоуверенности. Просто Мертвяк прекрасно ощущал грань дозволенного, знал, что у него пройдет, а на чем он может поскользнуться. И грань эта для него была совершенно иная, чем для других. У него получалось все. И еще ему везло. Это везение, способность преодолевать любые преграды, какую-то мистическую силу прекрасно ощущал в нем генерал Кунцевич. Генерал знал, что Мертвяк может то, чего никогда не смогут другие. Поэтому и приблизил его, осознавая, что работать с таким типом все равно что дрессировать африканскую мамбу, от укуса которой наступает моментальная смерть.
— Что же зд баба такая? — холодно спросил Мертвяк..
— В Питере… У него с ней отношения сложные были… Давно знались. — Человек сплюнул кровавый сгусток. — И еще… У них ребёнок.
Мужчина знал, что не должен был этого говорить. Что это предательство. Честно пытался некоторое время хитрить, юлить. Но очень скоро понял, что это бесполезно. Все равно из него выжмут всё.
— Имя.
— Елена.
— Все? — усмехнулся Мертвяк, кладя руку на шею человека.
— Елена Крушня.
— Может, адрес вспомнишь.
— Не знаю.
— А все-таки…
Он вспомнил улицу.
— Ну вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул Мертвяк.
— Не убивайте… Пожалуйста. Я не проговорюсь.
— Ты же слюнтяй. Сейчас ты торгуешься за свою жизнь. Но стоит тебя отпустить, и тут же побежишь телеграфировать этой мадам. Нет, ты сам себя приговорил.
— Я же все сказал:
— Вот именно.
Мертвяк вздернул его за шиворот. Отошел от него, будто любуясь. Тот еле стоял, готовый рухнуть.
— Ничтожество, — процедил Мертвяк.
Крутанулся волчком, и его пятка угодила точно в шею жертвы. Человек упал на землю. Страшный удар оборвал его мучения.
— Ну что уставились, дуболомы? — обернулся Мертвяк к быкам. — Спрячьте труп.
⠀⠀ ⠀⠀
*⠀⠀ *⠀⠀ *
Глеб становился заправским коллекционером. За несколько дней он посетил все тусовки филокартистов — так называются коллекционеры открыток. Он побывал в Армянском переулке, где в уютном особнячке собираются филателисты, нумизматы, филокартисты, где заседают их общества, происходят обмены, заключаются сделки, оцениваются предметы. Зашел на книжные аукционы в «Фотоцентре» у Кропоткинской и в Калашном переулке — там шел торг старинными книгами, автографами, открытками. К его удивлению, дороже всего стоило все связанное с футуристами, которых Глеб и поэтами-то считал с большой натяжкой. Завсегдатаи этих торгов, с которыми он познакомился в перерыве, нудно вводили его в тонкости конъюнктуры.
— Сейчас мода на автографы композиторов, — твердил худосочный бородач, теребя пуговицу на рубашке Глеба. — Почему? Западу интересно. Кому нужны наши поэты, кроме футуристов? Другое дело — Рахманинов. Его автограф недавно ушел за тысячу долларов. «Страдальцы» сталинские почему-то в цене. Вон, автограф стихотворения Хармса за полторы тысячи улетел… Открытки? Не, дорогих мало. Художественные открытки шестнадцатого года еще неплохо шли. А так…
Глеб без оглядки тратил деньги, обменивался открытками, втирался в доверие, наводил контакты с наиболее видными филокартистами и, наконец, набрел на искомое. Нашел людей, знавших Мечникова и имевших, с ним дела. Так он оказался в доме Абрама Яковлевича.
— Проходите, молодой человек, проходите, — шаркнув протертыми тапочками, пожилой седой мужчина освободил проход и пропустил Глеба в однокомнатную квартиру.
— Я от Вячеслава Федоровича, — представился Глеб.
— Как же, как же. Звонили. Приятно видеть, так сказать, смену. Чаек?
Чай был жиденький. Квартира бедная. В углу догрызала кость тощая собака. Везде царил беспорядок. Единственное место, где был относительный порядок, — полки с бесценной коллекцией.
— Ну-с, что вы можете предложить?
— Вот, — Глеб открыл кейс и положил пакет на стол.
— Очень интересно. А что хотите взамен?
— Как сторгуемся.
Сторговались. Глеба этот мусор совершенно не интересовал. Глеба интересовало другое.
— И давно занимаетесь этим делом? — на этот раз хозяин, весьма довольный выгодным обменом, приготовил чай чуть крепче и вытащил тарелку с засохшим печеньем курабье.
— Недавно. Еще не слишком хорошо разбираюсь.
