Кит Холлиэн - Четыре степени жестокости

Силы потихоньку возвращались ко мне. Я почувствовала, как вновь обретаю утерянное было мужество. Просто удивительно, насколько стойким может быть человек. Душевные силы возвращаются к тебе, как прилив, даже если ты думаешь, что навсегда потеряла их. А вместе с ними пришел гнев. Презрение. И возможно, одиночество — великая сила, которая заставляет нас тянуться друг к другу.

— Ты сказал им, что Хаммонд здесь? — спросила я. — И почему они поверили?

— Потому что это правда, — ответил Джош. — Он был здесь все это время. Кроули знал об этом. Именно это он и пытался нам сказать.

Я плохо соображала. Тьма давила на меня, и я с трудом могла сосредоточиться.

— Хаммонд — это Рой? — спросила я, уцепившись за фразу «все это время».

Он закашлялся. В груди у него что-то захлюпало, но звук так и не вырвался из горла.

— Нет, — ответил он. — Все это зашифровано в слове «копай». «Dig»[9].

Я ждала.

— Буква «g» означает шестерку. «Di» — Дитмарш. Шестая камера лазарета Дитмарша. — пояснил Джош. — Я сидел в комнате номер три. Кроули — во второй. Хаммонд находился в шестой камере. Я понял это.

Я попыталась подумать и понять. Шестая камера? Мысленно отсчитала двери и остановилась на той, за которой находился человек без пальцев и без лица. Он сидел на краю своей койки и тихо ждал своего конца.

— Это и есть Хаммонд?

Руддик говорил о том, что внутри тюрьмы может существовать еще одна тюрьма. Меня потрясла мысль о том, что Хаммонда вернули в Дитмарш. Возможно, он пытался застрелиться. Или кто-то стрелял в него. А когда он стал беспомощным и безобидным, они не могли придумать, куда поместить бедолагу, поэтому отправили обратно. Уничтожили всю информацию о нем и оставили его здесь влачить свое немое и одинокое существование.

— Я не знал, что это Хаммонд. Не догадывался до самого последнего момента. Но Кроули проводил с ним много времени. И Рой понял, что я прав, как только я ему все рассказал.

Нас окружала тьма. Мы превратились в два бестелесных голоса. С таким же успехом мы могли бы разговаривать по телефону.

— А что с братом Майком? — спросила я. — Что они с ним сделают?

Я услышала, что Джош пошевелился, затем его голос зазвучал тише, словно он опустился на пол.

— Они забрали его с собой, — прошептал он. — Я просил их не делать этого. Я должен был получше продумать нашу сделку.

— Почему они сбросили тебя сюда?

Он не ответил, и мне снова пришлось привыкать к тишине.

— Мне холодно, — пожаловался Джош. Его голос звучал откуда-то издалека.

Как я жалею теперь, что тут же не ответила ему, не постаралась немного приободрить моего спасителя, лечь рядом с ним, обнять и согреть. Как бы я хотела сказать, что немедленно поддалась этому естественному порыву, проявив немного человечности. Но это не так. Я даже не пошевелилась, и Джош долго лежал в одиночестве.

Его дыхание стало тяжелым и прерывистым. Когда Джош вдруг затих, я подождала, пока он снова начнет дышать, и заплакала. Заставила себя оторваться от стены и склониться над ним. Я увидела, что он лежит на земле, на спине, и вытянулась рядом с ним на мокром камне. Сначала положила руку ему на грудь, затем провела ладонью по его лбу и лицу, коснулась предплечья. Мой рот был рядом с его ухом. Когда он вздрогнул, я опустила руку и сжала его ладонь.

— Я чувствую, что он рядом со мной, — произнес Джош.

Меня удивили его слова. О ком он говорит? О Кроули или о своем отце? Но это был явно кто-то, находящийся по другую сторону бытия. Я почувствовала, что он хочет объясниться. Возможно, это была исповедь, или в тот момент его посетили призраки. Мысли, надежды, сожаления… Он столько всего собирался высказать мне, но не смог — сознание стало покидать его. Поэтому вместо того, чтобы выслушивать, я сказала Джошу, что у него все будет хорошо.

Что чувствует человек в момент смерти? Остается ли один на один с бесконечными мыслями и воспоминаниями и ожиданием загробной жизни, или ощущает присутствие тех, кто рядом? Достаточно ли осознавать это? Или человек испытывает непреодолимое желание поквитаться с теми, кто причинил ему боль? Неужели вечный покой — это свобода, возможность избавиться от боли, которую приносит любовь, и способность понять безграничность ее силы?

Я услышала шаги и голос, зовущий меня. Мое тело напряглось. Я со страхом подумала, кто бы это мог быть.

— Кали… — позвал меня кто-то. — Кали, ты здесь?

Шаги приближались. Смотритель Уоллес звал меня по имени. Мои глаза привыкли к темноте. Когда дверь открылась, я увидела в проеме его силуэт. Он был один, в руках винтовка. Винтовка ударилась о камень. Он склонился надо мной, обхватил мою спину, и я почувствовала, что поднимаюсь.

— Обними меня за шею.

Я обхватила руками его шею. Мы поднялись по лестнице, и я съежилась от яркого света.

— Джош, — вспомнила я. — Мы должны принести Джоша.

— Все в порядке, — вздохнул Уоллес. — Мы скоро спустимся за ним.

Прошло несколько секунд, прежде чем мое зрение восстановилось. Я увидела лежащего на полу Стоуна, на груди у него валялась скомканная розовая тряпка. Потом заметила сидящего у стены Катлера.

Утро выдалось солнечным и особенно ярким. Затопленный водой из пожарных шлангов, Дитмарш превратился в ледяной замок. Застывшая прозрачная лава покрывала пол. Толстые сосульки свешивались с решеток и перекладин, словно оплывший свечной воск. И все это сверкало и переливалось в лучах восходящего солнца. Никогда в жизни не видела такого блеска.

Навстречу нам шли солдаты. Они двигались медленно, группами, держа винтовки наготове и осторожно ступая по льду.

49

Вот она, проселочная дорога, и знакомый поворот на узкую, изрытую колеями тропинку. Снег почти стаял, но деревья и кусты по-прежнему были голыми. Я попыталась представить буйство весенних красок и спутанные зеленые ветви, закрывающие путь. Мечтала увидеть, как дом брата Майка превращается в подобие сказочного жилища, где хочется поселиться навечно.

Когда я въехала во двор, там стояла удивительная тишина. Я вышла из «лендровера» и поднялась по ступенькам на крыльцо. Тишина раздражала, и я с нетерпением постучала в дверь. Ответа не последовало. Я повернула ручку и толкнула дверь. Когда она распахнулась, я позвала брата Майка и услышала слабый голос, ответивший мне из глубины дома.

Я рассчитывала попить чаю, возможно, с печеньем, которое превосходно готовит брат Майк, но, похоже, он был не в состоянии принимать гостей. Когда я позвонила и сообщила, что хочу проведать его, он сказал, что «неважно себя чувствует». Теперь я убедилась, что дело плохо. В душной комнате стоял кисловатый запах. Брат Майк, бледный и осунувшийся, явно был нездоров. Похоже, он очень мало ест. Я поздоровалась и села напротив него.

— Как поживаете? — спросил он наконец.

— Мне уже лучше, — ответила я.

Пускай пока это ложь, но я уже знала, что в скором времени все действительно наладится. В конце концов, мне станет лучше, возможно, я смогу окончательно оправиться. Меня по-прежнему мучили стыд и горечь, гнев и страх, но они уже не причиняли нестерпимую боль. Я больше не просыпалась каждую ночь и не глядела до утра в потолок с пытающимся вырваться из груди сердцем. Это прекратилось в тот момент, когда я поняла, что Джош всегда будет со мной. Теперь, когда он умер, я чувствовала, что он стал мне особенно близок. Это ощущение вызывало тревогу. Мне было горько и нелегко осознавать, что теперь навсегда связана с ним, но я ничего не могла с этим поделать.

— Я рад, — произнес брат Майк. — А я вот все никак не оправлюсь.

Я хотела задать ему столько вопросов, но не знала, с чего начать. Возможно, поиск ответов причинит ему еще больше боли? Что бы ни мучило его, я знала: это имеет отношение к вере. Моя собственная вера была хрупкой и ненадежной. На нее легко было повлиять. Я уже попыталась обрести ее, чтобы осознать смысл вещей, в которые не верила всего несколько месяцев назад. Но он пережил куда более серьезное и тяжелое потрясение, чем я. Основы, на которых стояла его вселенная, были разрушены, и теперь ему трудно заново приспособиться к жизни.

— Я давно хотел сделать одно дело, — сказал он, — однако все откладывал. Но раз уж вы здесь, я подумал, вы могли бы мне помочь.

Он говорил это так, словно речь шла о засорившейся раковине, которую нужно прочистить, или о завещании, которому требовалась подпись свидетеля.

— Конечно, — кивнула я.

Мне показалось, что он немного взбодрился. Брат Майк поднялся с большим трудом, словно страдал от серьезного недуга, и вышел на кухню. Я последовала за ним. На веранде он нашел большой молоток и велел мне взять его.

Мы надели ботинки и пошли через двор к печи для обжига.

— Мне трудно сгибаться, — сказал он. — Вот я и думаю… Может, вы зайдете внутрь и принесете оттуда мои гончарные изделия. Боюсь, это будет грязная работа.