Картер Браун - Том 28. Исчезнувший мертвец. Блондинка. Труп. Прекрасная, бессердечная

— Знаю, — сказал я утомленно. — Поэтому и не пускаю вас к той, которая еще дышит. Мне бы не хотелось, чтобы она перестала это делать.

Я прошел в гостиную и увидел, что Джуди стоит неподвижно перед нетронутым бокалом вина. Руки она положила на стойку бара, крепко сцепив пальцы.

— Я все еще не могу поверить, лейтенант, — проговорила она запинаясь. — Это как страшный сон.

— Понимаю, — сказал я. — Как вы себя чувствуете? Мне придется задать вам несколько вопросов. Вы сейчас в состоянии отвечать?

— Конечно, — сказала она отрывисто.

— Когда вы ее видели в последний раз?

Она на секунду задумалась:

— Руди ушел около восьми. Мы с Барбарой почти сразу же сели смотреть телевизор. Затем она ушла к себе, сказала, что хочет лечь пораньше. Это было около десяти вечера, но точно не помню.

— Вы ее после этого не видели?

— Нет. Я выключила телевизор примерно в половине двенадцатого, не дожидаясь Руди, затем решила выпить. Но вы мне помешали.

— Вы ничего не слышали? Никаких звуков — стонов, криков?

Джуди покачала головой.

— Нет, не помню. Двери были закрыты, так что я в любом случае ничего бы не услышала.

— Доктор установил, что смерть наступила между одиннадцатью и двенадцатью ночи, — сказал я.

Она вздрогнула:

— Барбару убивали, когда я сидела здесь и спокойно смотрела телевизор! Чудовищно!

Хлопнула входная дверь. Через несколько секунд в гостиную вошел мужчина и, увидев нас, остановился.

— Что здесь, черт побери, происходит? — спросил он крайне любезно.

Он был высок ростом, хорошо сложен. Волнистые черные волосы были, на мой взгляд, немного длинноваты и придавали его лицу мальчишеское выражение, а тонкая линия усиков была подстрижена особенно тщательно. На плечи он небрежно накинул белую шелковую спортивную куртку, так что рукава болтались по сторонам, а руки глубоко засунул в карманы брюк. Черная с монограммой рубашка без галстука была застегнута до последней пуговицы. Сигарета пиратски свисала с нижней губы. По одному его виду можно было сказать, что это капитан Блад, и никто другой.

— Руди… — Голос Джуди сорвался. — Произошло ужасное.

— Налоговый инспектор? — Он высокомерно улыбнулся. — Пусть только попробует сунуть нос в мои счета! У меня в Калифорнии такие юристы…

— Руди, ты не понимаешь! — задыхаясь, сказала она. — Барбара… умерла.

— Умерла? — коротко повторил он.

Глубоко затянувшись сигаретой, он медленно выпустил дым через ноздри. Его глаза сузились, стали проницательными, вдумчивыми. «Не хватает звукового сопровождения, — решил я. — Звон шпаг на заднем плане при упоминании о налоговом инспекторе как раз сейчас должен смениться музыкальной темой, сопутствующей размышлениям главного героя».

— То есть как это умерла? — тихо спросил он.

— Руди, — ее голос дрожал от ярости, — может, ты прекратишь наконец корчить из себя героя. Ты не на сцене! Барбара мертва, ее убили всего несколько часов назад!

Его лицо побледнело.

— Кто?

— Я не знаю, — сказала Джуди. — Это лейтенант Уилер из управления шерифа. Кто-то позвонил им и сообщил, что меня убили. Лейтенант настоял на осмотре дома и… — Она опять расплакалась.

Секунду Руди Равель глядел на меня безумными глазами, затем успокоился, — видимо, тоже услышал музыкальную тему, — и в его взгляде снова появилась мудрость и проницательность.

— Кого вы подозреваете, инспектор? — спросил он, делая ударение на каждом слове.

— Пока никого, — сказал я. — И я лейтенант, мистер Равин.

— Равель! — отрезал он. — Но вы должны кого-то подозревать! У вас должны быть улики! Это уголовное дело, а вы никого не подозреваете!

— Верно, — сказал я. — Думаю, вы правы. Мы всегда должны подозревать. Пожалуй, начнем с вас.

У Руди отвисла нижняя челюсть.

— Меня? — В горле у него булькало.

— Конечно. Где вы были сегодня вечером?

— Я выходил, — сказал он. — Вы не имеете права…

— Выходили? — удивленно сказал я. — Выходили куда? Прогуляться и по дороге пырнуть какую-нибудь женщину ножом?

Он нахмурился:

— Я не обязан выслушивать эти грубости! Учтите, я человек влиятельный и этого так не оставлю! Я не намерен терпеть… этот допрос!

— Хорошо, мистер Шопен, — вежливо сказал я. — Но пока я попросил бы вас покинуть эту комнату. Мне надо поговорить с вашей женой наедине.

— Мое имя Равель! — проскрежетал он. — Клянусь дьяволом, вы мне заплатите за это!

— Какая знакомая фраза, — сказал я задумчиво. — В кино я не хожу, так что, должно быть, я читал ее в книге, а?

Судя по выражению его глаз, я через секунду должен был стать трупом, но он просто повернулся и выбежал из комнаты.

— Пожалуйста, не обращайте на него внимания, — сказала Джуди Мэннерс. — Он такой ребенок. Для него не существует ничего, кроме сцены.

— У каждого свои неприятности, — сказал я вежливо. — Вам не повезло с Руди, мне — с человеком по имени Лейверс.

— Я думаю, бедной Барбаре все это не поможет, — тихо сказала она. — Но вы хотели меня о чем-то спросить, лейтенант?

— Просто расскажите мне о Барбаре Арнольд, — попросил я. — Как долго вы ее знали?

— Три месяца, — ответила Джуди. — Мы наняли ее по объявлению в Голливуде. Она была хорошей секретаршей, и, когда мы сняли этот дом, взяли ее с собой. Я немного знаю о Барбаре, лейтенант. Как-то она призналась мне, что она сирота и что у нее нет даже дальних родственников.

— Она была замужем? Может быть, встречалась с мужчиной?

— За все время, что она была с нами, я никого с ней не видела, — сказала Джуди.

— Она не жаловалась на какие-нибудь неприятности?

— Она никогда ни на что не жаловалась, и я не верю в то, что у нее могли быть враги. Это была хорошая женщина и хороший секретарь. Жаль, что я больше ничего о ней не знаю.

— Но может быть, вы постараетесь вспомнить хоть одну причину, по которой кто-нибудь мог желать ей смерти? — спросил я с надеждой.

Джуди не ответила. Она подняла бокал и выпила виски одним длинным глотком, Секунду он глядела рассеянно на опустевший бокал, затем поставила его на панель бара.

— Я могу назвать только одру причину, лейтенант, — сказала она бесцветным голосом.

— Да? — Я просиял. — Говорите.

— В комнате было темно, туда проникал только лунный свет, помните? — прошептала она.

— Конечно, — кивнул я головой. — И?..

— Она была голой, лейтенант. В темноте, даже при лунном свете, одно голое тело мало отличается от другого, а она была блондинкой, как и я.

Я начал улавливать суть. Джуди нервно вертела в пальцах пустой бокал, возвращала его на панель бара, снова брала в руки.

— Я думаю, — сказала она, закрывая глаза, — убийца сделал большую ошибку. Это не Барбару он хотел убить, а меня.

Глава 3

Всего было три письма, адресованных Джуди Мэннерс и отправленных на Парадиз-Бич. Адрес был аккуратно отпечатан на машинке. На всех конвертах стоял штемпель Пайн-Сити. Первое письмо было получено десять дней назад, второе — два. В первом письме на белой карточке было отпечатано:

«Я сплел ей траурный венокИз нежно пахнувших цветов.И перед тем Как умереть,Она дрожала, как листок».

Я прочитал и взглянул на Джуди. Ее глаза стали в два раза больше, она смотрела сквозь меня невидящим взглядом.

— Это четверостишие из поэмы Китса «Прекрасная бессердечная дама», — сказала она слабым голосом. — Изменено только одно слово: «полюбить» на «умереть».

Во втором письме на такой же карточке было написано:

«Прекрасная бессердечная дама умрет в своем Раю[2]».

Чуть ниже следовали еще две строчки:

«И дикие глаза закрылУдарами ножа».

— «Ударами ножа» вместо «целуя их», — не дожидаясь моего вопроса, сказал Джуди.

Третье письмо было несколько длиннее остальных.

«Прекрасную даму, — говорилось в нем, — похоронят в ее родном Окридже. Покоиться она будет между усопшими Элиас Фрай и Пирл Коулмен. На памятнике ее будет надпись: „Здесь покоится Джуди Мэннерс, школьная подруга Пирл Коулмен и Сандры Шейн. С глубокой скорбью Джонни Кей“. Эпитафию ей сочинят такую: „И птички не чирикают“».

Я внимательно перечитал все три письма.

— Вам это о чем-нибудь говорит? — спросил я.

— Да, — сказала Джуди. — Я потому-то и обратила внимание на эти письма, хотя сообщения такого рода я получаю довольно часто. Все дело в именах. Я знаю, точнее, знала всех этих людей. Я родилась и выросла в Окридже. С Пирл и Сандрой мы вместе ходили в школу, они были моими лучшими подругами. Пирл погибла, когда мне было шестнадцать. Кто бы ни написал эти письма, он достаточно хорошо меня знает.