Софи Ханна - Комната с белыми стенами
– Если я правильно вас понял, – произнес Пруст, приглаживая лацканы кителя, – вы хотите сказать, что Пол Ярдли убил жену и Джудит Даффи, потому что хотел наказать кого-то за свою сломанную жизнь, при этом не знал, на кого из них обеих ему взвалить вину?
Гиббс кивнул.
– Может быть. Но можно взглянуть на это дело иначе: не или – или, а обе. Он винит обеих в равной степени: Хелен – за смерть сыновей. Даффи – за утрату жены и дочери.
Саймон подумал, что это объяснение слегка притянуто за уши, однако был рад, что Гиббс решился его озвучить. По крайней мере, хотя бы у одного из коллег с воображением всё в порядке.
– Смотрю, тут у вас целая команда психологов, – улыбнулась Тина Рамсден и повернулась к Прусту. – Вы уверены, что я вам нужна? Хотя, скажу честно, я не согласна с тем, что в этом деле мы имеем двоих человек. – Посмотрев на Саймона, она виновато пожала плечами. – Зато я твердо уверена, что иррациональность действий преступника идет по нарастающей. Отправитель карточек как спокойный, собранный «ум» неубедителен, хотя бы потому, что раздает он их без всякой закономерности – иногда без какого-либо насилия, отправляет по почте или пересылает «сканы» по электронной почте, в других случаях кладет в карман убитых им жертв.
– Знай мы, что значат эти числа, это помогло бы нам установить его личность, – произнес Саймон. – Задачка не из легких. Он шлет карточки тем, кого считает равными ему в интеллектуальном плане, кто, по его мнению, способен разгадать придуманный им код. – Заметив, как Селлерс открыл рот, Саймон жестом велел ему молчать. – Ты хотел возразить мне, что Хелен Ярдли была домохозяйкой, а Сара Джаггард – парикмахерша. Мол, не велик ум, особенно в глазах Умника, и все же они тоже получили по карточке?
Селлерс кивнул.
– Дело в том, что они их не получали. Ни Хелен Ярдли, ни Сара Джаггард. Кстати, Джудит Даффи тоже. – Саймон на миг умолк, слушая гул растерянных голосов. – Эти три карточки предназначались не им. Тем более что Даффи получила свою, когда была уже мертвой. Три этих карточки предназначались нам, полицейским. Наша работа заключается в том, чтобы понять, что происходит, не так ли? Работа Лори Натрасса и Флисс Бенсон заключается в том, чтобы откопать правду, которая кроется за тремя неправосудными приговорами.
Воцарилась тишина: присутствующие слушали его, затаив дыхание.
– Думаю, нам пора начать рассматривать эти две вещи – убийства и карточки – по отдельности. В первой категории две женщины были убиты, а третьей угрожали ножом. Все трое так или иначе связаны с убийствами младенцев. Во второй категории были отосланы пять карточек – три, пусть косвенно, полиции, две – создателям документального фильма. Все пятеро получателей, по мнению Умника, способны разгадать придуманный им код. Не вижу в этом ничего иррационального, – добавил Саймон, повернувшись к Тине Рамсден. – Наоборот, все предельно ясно. Это означает, что ни Флисс Бенсон, ни Лори Натрассу, как и нам, нет поводов опасаться за свою жизнь.
Выбор жертв тоже вполне понятен. Хелен Ярдли и Сара Джаггард были выбраны не случайно, хотя причина не сразу бросается в глаза. Умник хотел показать, что мы его недооцениваем. Именно поэтому следующей его жертвой стала Джудит Даффи, а не Рей Хайнс. – Саймон ничуть не сомневался в своей правоте. – Мы сами подтолкнули его руку. В субботу слова Сэма были процитированы буквально каждой национальной газетой: мол, в своем расследовании мы исходим из того, что, нападая на женщин, которые, как ему кажется, избежали наказания за содеянные преступления, убийца видит себя этаким вершителем правосудия. Но его мотивация иная. И в тот же день он это нам продемонстрировал, убив Джудит Даффи. Я говорю «он» для краткости, вместо «он или она».
– Сексист, – проворчал недовольный женский голос.
– Возможно, у него вообще не было причин убивать Даффи, кроме как доказать нам, что им движут иные мотивы, – продолжал Саймон. – Он не только скрупулезен – каждый раз аккуратно рисует свои четверки и семерки, но и объективен. По крайней мере, ему кажется, что он разумен и справедлив. Он хочет, чтобы мы заметили эту его черту. Возможно, в его представлении бдительность равна крайней глупости. Это удел немытых, озлобленных, читающих исключительно таблоиды пролетариев. Она не в его вкусе, ибо он умен и, если хотите знать мое мнение, типичный представитель среднего класса. Он хочет, чтобы мы поняли: любой самосуд, который он вершит сам или руками Лысого, – это благородное правосудие, а не примитивная месть. Убив полководцев двух противоборствующих армий – Хелен Ярдли и Джудит Даффи, – он показал нам, что он непредвзят и справедлив.
Все молчали. Никто не решался заговорить первым. Пруст стоял, сложив на груди руки, и, вывернув шею почти под углом в девяносто градусов, смотрел в потолок. Не иначе как медитировал.
– Если никто не желает высказаться, давайте это сделаю я, – заявила Тина Рамсден после десяти секунд мертвой тишины. Взяв со стола свои заметки, она высоко подняла их, чтобы все видели, и разорвала пополам, а половинки – еще раз пополам. – Вы даже не представляете, как нелегко мне это сделать, после того как я провела весь предыдущий вечер, пытаясь свести концы с концами. Но я хочу быть честной и потому скажу: в моих услугах нет необходимости, – заявила она. – Я готова снять шляпу перед глубоким, вдумчивым анализом детектива Уотерхауса.
– Перед чем? – переспросил Пруст, отрывая взгляд от потолка.
Рамсден посмотрела на Саймона и сказала:
– Я отдаю предпочтение вашему психологическому профилю.
* * *– То есть ты считаешь, в его планы входило подхватить тебя на руки и потом хорошенько трахнуть? – с энтузиазмом спросила Оливия Зейлер.
Бросив все дела, она примчалась в Спиллинг позаботиться о сестре. Первым делом Оливия убедилась, что у Чарли нет серьезных травм, которые потребовали бы санитаров, носилок и наложения швов.
– Понятия не имею, – ответила Чарли. – Знаю одно: он прислал мне любовное письмо. Вернее, клочок бумаги с просьбой вернуться в субботу как можно раньше.
– Но когда он увидел тебя, то даже не шелохнулся. – Оливия в расстроенных чувствах сморщила носик.
– В следующий раз он увидел меня через несколько минут после того, как к моей голове было приставлено дуло пистолета, из которого убийца застрелил Джудит Даффи. Я была слишком потрясена, чтобы вспомнить про секс. Саймону же не терпелось опросить меня про человека, которого они называют Лысым.
Оливия фыркнула.
– Его баланс «работа – жизнь» похож на детские качели, на одном конце которых намертво пристегнут бетонный носорог. По крайней мере, он прислал тебе любовную записку. Согласись, что это уже прогресс.
Чарли кивнула. Они с сестрой сидели за ее кухонным столом и пили чай, хотя Оливия захватила с собой бутылку розового шампанского.
– Отпраздновать, что ты осталась жива, – пояснила она.
Солнце сияло так, как будто забыло разницу между зимой и летом. Чарли была вынуждена опустить на окне жалюзи. С того момента, как Саймон прислал ей те одиннадцать слов, солнце сияло не переставая, хотя всякий раз, когда она включала местные новости, ей твердили про низкую серую облачность. Но Чарли предпочитала доверять собственным чувствам. А телевизионщики ошибались.
– Я едва не скрыла от тебя любовную записку, – сказала она.
– Что? – ужаснулась Оливия Зейлер, для которой не было ничего страшнее, чем не узнать очередную новость.
– Я подумала, что ты сочтешь это жалким клочком бумаги. Ведь на нем даже не было слова «люблю».
– Прекрати! Неужели я в твоих глазах такая бессердечная?
– У нас с ним небольшие разногласия по поводу медового месяца, – призналась ей Чарли. Неужели она так привыкла цапаться с сестрой, что ей в срочном порядке понадобилось нечто такое, к чему та могла бы придраться, а ей самой при этом занять привычную оборонительную позицию? – Родители Саймона жутко боятся летать самолетом, и он начал с того, что лучше поехать куда-нибудь в пределах страны.
– Скажи родителям Саймона, что им не нужно сопровождать вас во время вашего медового месяца.
– Ты, как всегда, шутишь? Да у них сердцебиение, стоит им пройтись до конца сада. Нет, они боятся за Саймона. Мать заявила ему, что не сомкнет глаз в течение двух недель, если узнает, что он решил воспользоваться, как она выразилась, «аэропланом».
– Глупая клуша, – сердито ответила Оливия.
– Беда в том, что она это серьезно. Саймон знает: мать и вправду не сомкнет глаз и не будет ничего есть, пока сын не вернется домой жив и здоров. У него же нет желания возвращаться к мертвой сушеной голове, которая еще недавно принадлежала его матери. Согласись, это испортило бы кайф от медового месяца. Хотя лично я, если честно, не заметила бы особой разницы, – сказав эти слова, Чарли на минуту умолкла, чтобы проверить уровень своего стыда. Ноль. – Мне же не хотелось провести медовый месяц в какой-нибудь сельской гостинице, что на полном серьезе предлагал его отец.
