Виктория Платова - Хрустальная ловушка

И дочь — Звягинцев понимал это.

Наверняка они долго не общались, наверняка отец был для Ольги всем, а потом она его лишилась. То есть оставались какие-то отношения, но это были уже не те — прежние — отношения. Это несколько сдвинуло и без того нестабильную психику Ольги. У нее замечательный муж, но муж не может заменить отца. Только отец может быть для дочери всем…

Не то что для сына.

Звягинцев горестно вздохнул: они никогда не были близки с Володей — ни его жена, ни он сам. Темные, косные люди, приехавшие в Питер из провинции. Володя был совсем другой, из другого теста, непохожий на них, толстых и обрюзгших. Самый настоящий питерец с тонкой костью. Он писал стихи, а потом начал писать сказки, он всегда немного стыдился своего милиционера-отца…

Бедный Володя. Бедный он сам. Так они друг друга и не нашли…

А Ольга — Ольга любила отца. А потом они приехали в «Розу ветров».

Лучше бы они сюда не приезжали.

У Ольги действительно что-то не в порядке с головой, как жаль, такая милая, такая хорошая девушка, вот и Ионе она понравилась, и Запесоцкая ее пожалела, летучая мышь. Сначала вынужденная ночевка в скалах и фантастический рассказ о пещере с телами. Сам-то тоже хорош, чуть не пошел на поводу у чужих галлюцинаций…

Потом этот ледяной городок — лед преследует ее, является воплощением зла, которое необходимо уничтожить… Она этого не помнит, но это совсем не значит, что она этого не совершала. Быть может, именно в этот момент в ней говорит полная ярости материнская половина?

Звягинцев вытащил из кармана платок и вытер им вспотевшее лицо: трудно даются психологические выкладки капитану в отставке. И зачем он сказал Ваське, что был майором ФСБ? Еще и пропавший Васька, тридцать три несчастья сразу…

И это убийство!

Шмаринов прилетает потому, что ему сообщают — с его женой случилось несчастье. Интересно, от кого исходила инициатива? От Ольги, Марка или самой Инессы? Нужно бы спросить об этом Марка.

Шмаринов прилетает и наверняка устраивает сцену родственникам: и почему вы, такие-сякие, так плохо следили за моей женой. Она упала и разбилась. На дочь, конечно, ноль внимания — это в лучшем случае. Та не выдерживает и срывается: почему это мы, такой-сякой, должны следить за твоей женой, нам за это деньги не платят. Ну и обозвала ее для блезиру каким-нибудь пакостным словцом. Отец, для которого жена есть смысл жизни, естественно, хрясь любимой дочери по морде.

И планка сбилась окончательно.

Планка сбилась окончательно, но отец-то этого не знал.

Может быть, перестал ждать, что какие-то психические отклонения проявятся у его дочери, а может, ему на это было уже наплевать. Конечно, Марк мог ему рассказать обо всех параноидальных неприятностях с малышкой. Но это уже ничего не меняло.

Отец возвращается к себе в номер, к спящей жене. А потом туда приходит Ольга. Безумная пленница своей безумной половины, знающая только одну эмоцию: ярость. Видящая перед собой только одну цель: уничтожить зло.

Зло — это отец, который предал ее, который ее ударил.

Она уже невменяема, она уже не помнит, что творит. Отец не может понять, что происходит с дочерью, — до тех самых пор, пока в ее руках не оказывается нож. Именно поэтому он так вяло защищался, смехотворная подушка, только и всего!

Не станешь же убивать собственную дочь, если ты в сознании… Но почему он хотя бы не постарался выбить этот чертов нож — ведь их физическая сила несопоставима? Или беспамятство и ярость делают кроткую Ольгу фурией?

Вскрытие покажет, плоско пошутил Звягинцев сам с собой.

Психиатры с ней поработают в любом случае.

Ей хватило очень короткого времени, чтобы расправиться с отцом. Портье видел, как она входила и как выходила. Ее видели несколько любителей поздних ночных прогулок. Нет, она не шла — это отмечают все, — она бежала.

Она металась.

Теперь понятно происхождение крови на снегу.

Она вернулась в коттедж и легла спать. Чтобы проснуться настоящей Ольгой. Ольгой, а не своей безумной матерью.

Она проснулась с руками, полными отцовской крови. Она не знала, что это такое, откуда это взялось. Она потому и спросила у Марка — что это за пятна на комбинезоне?

Но Марк — Марк все понял. Сейчас он попытается спасти жену. Он уже попытался, когда навязывал Звягинцеву версию с Инессой. Инессу он ненавидит, это могут подтвердить люди, которые наблюдали их близко. Именно так — опосредованно — он решил насолить ей, помотать нервы несчастной вдове. Он понял, что произошло на самом деле. Он прошел по тому же пути, по которому сейчас идет сам Звягинцев.

Но он прошел гораздо раньше.

Интересно, на что он надеется? На то, что Ольга выйдет сухой из воды? Ее все равно будут лечить: но одно дело, когда тебя лечат в хорошей клинике за хорошие деньги. Может быть — даже за границей. И совсем другое — когда ты проходишь муторную экспертизу в институте Сербского. И потом полжизни гниешь в психушке при тюремной больнице.

Он тоже любит свою жену. И это достойно уважения.

Звягинцев поднялся с кресла и подошел к залепленному снегом окну. Буран не прекращается, и это даже хорошо. Пока не закончится метель, пока не очистятся перевалы, Ольга находится в относительной свободе и относительной безопасности. Марк не может не понимать, что рано или поздно следствие выйдет на его жену. Должно быть, он уже попытался избавиться от запачканной в крови одежды. Это бессмысленный ход: в таком случае он выступит пособником убийцы. Пусть убийца безумна, но он-то в здравом уме. Но нож, который бросила Ольга, — наверняка там именно ее отпечатки пальцев. Все это будет установлено сразу же.

Интересно, придут они или нет?

Если Марк умный человек, а он умный человек, — они придут.

Звягинцев снял трубку и набрал номер портье.

— Иван?

— Да.

— Пришли ко мне, пожалуйста, пару ребятишек из охраны. Да потолковее. Сейчас.

Положив трубку на рычаг, Звягинцев с грустью подумал о том, что Иван наверняка подошлет к нему Радика с Колей.

«Иначе и быть не может, с моим-то еврейским счастьем».

…Через десять минут в дверь постучали.

— Войдите, — сказал Звягинцев.

Так и есть. В комнату протиснулись Радик и Коля. С возрастом ты становишься провидцем. Пал Палыч.

— Что делать, шеф? — придушенным басом спросил Радик.

— Ничего, душа моя. Ждать.

«Я готовилась убить. Я убила. Я убиваю».

Дорога от коттеджа к отелю заняла гораздо больше времени, чем предполагал Марк. Ольга не могла идти. Она не могла идти, она все время падала в снег и терла, терла, терла им руки.

— Марк? — жалобно просила она. — Марк, посмотри, на них больше нет крови?

— Ну что ты, кара! Абсолютно чистые руки… Не выдумывай!

— Марк… По-моему, у меня на куртке пятна… Это кровь, да?

— Нет никакой крови!

— Марк, она есть… Я стираю ее, а она снова появляется.

— Не говори глупостей! Если ты еще скажешь что-либо подобное, я просто тебя изобью!

— Отец жив, это не правда, что он умер.

— Кара… Я понимаю, как тебе тяжело…

— Марк! Только скажи мне правду, откуда эта кровь?

— Я же говорил тебе…

— Если ты мне еще раз скажешь про кровотечение из носа, я сама тебя ударю… Ты что-то скрываешь от меня. Зачем приходил Звягинцев?

— Он приходил сообщить обо всем.

Ольга снова упала в снег и зарыдала. Марк лег рядом с ней и уткнулся губами в холодную, помертвевшую щеку жены.

От Ольги сильно пахло валерьянкой. Последние часы он только то и делал, что отпаивал ее. Иногда она впадала в страшное молчание — и это пугало Марка больше всего. Лучше бы она кричала, билась головой об пол и рвала на себе волосы.

Роскошные, длинные, иссиня-черные волосы, которые он так любил.

Наконец ему удалось хоть немного привести Ольгу в чувство. Именно тогда, когда они безнадежно опоздали к Звягинцеву. Хорошо еще, что толстый отставник не вручил им повестку с точным указанием времени, а передал все на словах. Вернее, попросил.

Со Звягинцевым нужно быть осторожнее. Осторожнее, осторожнее, повторял про себя Марк. Этот толстый, отвратительно пахнущий пивом и застарелым одиночеством человек вовсе не такой лох, каким хочет казаться. Не такой лох и не такой простак.

С ним еще придется повозиться.

— Вставай, кара! Не нужно лежать на снегу, ты простудишься…

— Марк… Все последнее время я только то и делаю, что лежу на снегу, ночую на снегу, ем этот дурацкий снег, вытираю им руки… Он все время вокруг меня — этот снег.

— Пойдем. Нас ждут.

— Зачем нас ждут? Чтобы мы опознали папу? Но ведь тело уже не может быть папой, правда… Я так и не помирилась с ним. Я так и не попросила прощения… Он, наверное, думает, что я плохая.

— Кара!

— А я всегда была очень хорошая… Я так любила его… Он — единственный, кто был рядом со мной.

— А я? Я ведь тоже рядом с тобой. Всегда был и всегда буду.

— Да, конечно.