Кит Холлиэн - Четыре степени жестокости
Джош по-прежнему вызывал смешанные чувства. Меня беспокоило, почему ему разрешили покинуть тюрьму, и я не могла забыть о том, какое потрясение он испытал, узнав о болезни отца. Его образ — совершенно подавленного и разбитого этим известием человека — до сих пор стоит у меня перед глазами. Обычно меня мало интересуют зэки, но однажды вечером, когда я потягивала уже третий стакан мерло и проходила занятия на онлайн-курсах по правам заключенных, я не удержалась, отвлеклась от тестирования и решила поискать в Интернете сведения о Джоше.
С появлением Интернета тюремная информация стала более доступной. По заведенному порядку в тюрьме нельзя говорить, за что тебя посадили. Подобная скрытность порождает множество слухов и намеков, которые превращаются к своего рода валюту, способную повлиять на репутацию того или иного заключенного. Большинство зэков — прирожденные лгуны и законченные подонки, они склонны врать о своей жизни, подчеркивать свои заслуги и скрывать самые отталкивающие эпизоды. Если, к примеру, ты скиннер — насильник-педофил, но никто об этом не знает, ты открыто заявляешь о своей ненависти к тем зэкам, которых подозревают в изнасилованиях, чтобы о тебе не пошли нехорошие слухи. Если окажешься слабаком или невзлюбят сокамерники, то на тебя навесят ярлык, над тобой будут издеваться или даже опустят, в зависимости оттого, какие сведения о тебе станут всеобщим достоянием. Если только не сможешь их опровергнуть или постоять за себя. Но теперь, когда кто-то из зэков хочет разузнать побольше о своем соседе, которого посадили в последние пять или десять лет, ему всего лишь нужно попросить знакомых на воле поискать информацию в Интернете и сообщить результаты поиска во время следующего визита. Нам постоянно приходится иметь дело с последствиями подобных «медвежьих» услуг.
Я довольно быстро смогла составить собственное досье на Джоша, ориентируясь на статьи, которые удалось отыскать. Он осужден на двадцать пять лет за убийство первой степени. Вердикт показался мне очень суровым, учитывая возраст парня и то, что многие рецидивисты за подобные преступления получают в два раза меньше, но я видала и четырнадцатилетних, осужденных на пятьдесят лет. Иногда молодым преступникам выносят жестокий приговор, словно желая сказать миру — берегитесь, правосудие не дремлет и каждый получит по заслугам.
Жертву звали Стефани Патчет — его девушка, или, по некоторым сведениям, бывшая девушка. Рифф застрелил ее из пистолета своего отца вечером, после ссоры в доме ее родителей.
Я сразу представила эту картину. Несчастный случай. Драка. Пистолет случайно выстрелил. В ранних версиях это называли трагедией, позже в статьях все описывалось как преднамеренное, ужасное и заранее спланированное убийство, которое преступник пытался списать на юношеские переживания. Подобное утверждение возникло позже, когда в машине Джоша был найден блокнот с рисунками порнографического характера, которые доказывали его преступные намерения. Примеров рисунков приведено не было, но я увидела фото погибшей — милое, улыбающееся лицо в обрамлении светлых волос. Журналисты часто выбирают подобные фотографии, когда хотят канонизировать жертву.
Я была потрясена, узнав, что Джош убил свою девушку и что его рисунки сослужили ему такую дурную службу. Учитывая его робкий нрав и относительно благополучную обстановку в семье (не считая того факта, что отец скрыл от него свою смертельную болезнь), я совсем не удивилась, что его преступление не имело ничего общего с деятельностью организованных группировок или торговлей наркотиками. И все же эта новость разозлила. Уоллес, не предупредив, послал меня сопровождать лживого опасного труса, склонного к психологическим манипуляциям и отбывающего срок за убийство женщины. Я ненавижу убийства, совершенные из-за страсти. Почему несчастная любовь часто заканчивается так плачевно? Меня тошнит or молодых мужчин с их больным воображением и неумелыми попытками взять ситуацию под контроль, которые приводят к ужасным последствиям.
Или мне просто нравится ненавидеть на расстоянии? Моя работа предоставляла такую возможность. Презрение — один из видов нашего оружия. Строгие правила, которым все должны следовать, в какой-то степени лишают тебя индивидуального подхода, но меня это устраивает.
В чем-то я похожа на Джоша. В моей жизни также было много неопределенности. В свои тридцать девять лет я все еще оставалась довольно хорошенькой, правда, один глаз у меня был чуть ниже другого, но я носила челку, которая закрывала его. Я могла постоять за себя, но не знала определенного боевого искусства. Два раза в неделю занималась йогой, любила бурбон и знала, как попасть дубинкой в болевую точку на локте. Когда-то я была замужем, но брак не оставил видимого следа в моей жизни. Я старалась следовать правилам, но никогда не цеплялась за них. Окончательное понимание всего этого пришло ко мне лишь в тот момент, когда бутылка с вином опустела.
Неудивительно, что на следующее утро меня тошнило, а мое внимание было рассеянно. Тогда и случилась эта драка.
Мне поручили дежурство в смотровой башне. Я должна была следить за двором, а также осматривать покрытые шифером и окруженные колючей проволокой крыши корпусов и даже нелепый стеклянный купол. В мои обязанности входило: отслеживать любые подозрительные перемещения, наблюдать за территорией, не видной с земли, предупреждать коллег-надзирателей, если им грозила опасность; открывать предупредительный огонь, если замечу, что началась потасовка. Проще говоря, я исполняла роль строгого и неусыпного глаза Божьего. Большинство надзирателей обожают такие дежурства — вся масть в твоих руках, но при этом ты в абсолютной безопасности и можешь позволить себе роскошь немного поскучать. Но меня выматывала подобная изоляция наверху. Я наблюдала за зэками, надзирателями, а также за гражданскими и думала о том, что для тех, кто снизу, я кажусь такой же маленькой, как они для меня сейчас, и ругала себя за подобные мысли.
Наверху башни имеется кабинет, заставленный серой мебелью и обитый голубоватым металлом. Но я предпочитала оставаться на свежем воздухе, даже в такой мороз. Я стояла на платформе на высоте шести этажей над землей и старалась сохранять бдительность, насколько это возможно при таком тяжелом дежурстве. В ясный день ты можешь видеть все, что происходит за стенами тюрьмы. Ты видишь леса, поля, узкую извилистую реку, фермерские земли за ней и вдалеке смутные очертания города. Но в этот день видимость была плохой. Небо заволокли низкие облака. Все вокруг потемнело, и каждый звук казался приглушенным, будто двор был котлом, который накрыли крышкой. Затем пошел снег, первый в этом году, и Дитмарш превратился в сказочный замок.
В такие минуты очень трудно сосредоточиться. Именно это со мной и случилось. За первыми снежинками последовал настоящий снегопад. Снежинки словно не падали с неба, а возникали из молочно-белой мглы. Отплясывали передо мной экзотический зимний танец, пробуждая поэтический настрой, хоть и давно забытый, но не чуждый мне. Снег падал тяжело и быстро наметал сугробы. Красота, глаз не оторвать. Зрелище так захватило меня, что я забыла об осторожности и о необходимости следить за перемещениями во дворе. Башня казалась мне замком. Канава во дворе — рвом, окружающим крепостную стену. Купол — хрустальным дворцом. А кто же я? Вряд ли принцесса — моя униформа не соответствовала этому сентиментальному образу.
Я полностью погрузилась в мечты, и вой сирен, внезапно разорвавший воздух, застал меня врасплох. Сначала никакого ответа на сигнал не последовало, но через несколько секунд двери распахнулись, и зэки высыпали во двор, как мальчишки, выбегающие из школы во время перемены. Неожиданно они замерли, пораженные сменой погоды. Вытягивали руки и раскрывали рты, пытаясь поймать снежинки. В эту минуту они вели себя непосредственно, как дети, и свирепый внешний вид этих людей казался совершенно неуместным и даже прискорбным в снежной романтике зимнего дня. Да, это правда — иногда начинаешь смотреть на них как на старых знакомых.
Я заморгала, чтобы лучше разглядеть их сквозь метель. Зэки уже не двигались обычным размеренным шагом по строго определенному маршруту. Казалось, никто не обращает на это внимания, но вызванное снегом замешательство встревожило меня: ситуация складывалась нештатная и требовала особой бдительности. Движение восстановилось через двенадцать минут — ровно на две минуты позже, чем обычно, и я наконец-то с облегчением вздохнула. Во двор из образовательного центра, расположенного в старом корпусе, вышла группа заключенных. Какие-то занятия закончились, и «прилежные студенты» пошли на прогулку. Они уже не вызывали у меня тревоги, поскольку группа была небольшая. Было даже забавно наблюдать, как они начали сгребать снег, а затем в воздухе полетели снежки, как стрелы из осажденной крепости. Я взяла в руки бинокль, чтобы лучше все рассмотреть, и с удивлением заметила в этой группе Джоша. Он выглядел немного смущенным, хотя игра была совсем детской, и стоял в стороне, засунув руки в карманы.
