Наталья Александрова - Розы для киллера
Так и сидела Нина Ивановна дома, выбираясь только в магазин за продуктами да два раза в месяц в свою фирму за скудной зарплатой.
Этим утром Нина Ивановна проснулась довольно рано — ее разбудило смутное беспокойство. Она вышла на кухню вскипятить чайку и еще застала свою соседку Гертруду Болеславовну — интеллигентную женщину, которая почти весь день проводила со своей скрипкой в переходе метро. Однако сегодня Гертруда собиралась к своей дочке ждать там сантехника, потому что дочка с мужем работали с утра до вечера. Закрыв за ней двери и выпив чашку чая, Нина Ивановна занялась мелкими домашними делами, которые никогда не кончаются, сколько времени на них не трать. Телефон у нее был в пределах досягаемости, так что она как бы уже работала.
Но зазвонил неожиданно не телефон, а звонок на входной двери. Нина Ивановна вытерла руки фартуком и глянула в глазок. Время беспокойное, и хоть красть в их квартире было нечего, потому что скрипку Гертруда взяла с собой, собираясь вечером постоять немного в переходе, но, как говорится, береженого Бог бережет.
На лестничной площадке стояла незнакомая женщина средних лет, так же, как Нина Ивановна, по утреннему времени непричесанная, в халате и домашних шлепанцах. Вид у нее был весьма недовольный.
— В чем дело? — недоуменно осведомилась Нина Ивановна.
— В чем дело? Откройте! Вы меня заливаете!
Нина Ивановна испуганно загремела замками.
Протечки были ее кошмаром. В их доме такие ненадежные перекрытия, что достаточно было пролить на пол стакан чаю, чтобы у соседей снизу на потолке появилось пятно. Правде, эту женщину Нина Ивановна раньше вроде бы не видела, но кто знает, внизу квартира населенная, люди меняются часто, наверное, это новая жиличка…
Нина Ивановна открыла дверь, и женщина сразу направилась к ванной. Нина Ивановна шла следом, горячо оправдываясь:
— Я сегодня вообще воду не включала, даже пол не мыла!
— Не знаю, не знаю! У меня такая протечка, что просто ужас! Прямо под вами! Не верите, сейчас ко мне пойдем! Наверняка у вас в ванной протекло!
Они открыли дверь ванной комнаты, и Нина Ивановна, опередив соседку, встала на четвереньки, чтобы осмотреть пол. Пол был совершенно сухой.
— Ну посмотрите сами! — сказала она незнакомке. — Совершенно сухо!
Женщина наклонилась к ней и неожиданно быстрым движением прижала к ее лицу тряпку, смоченную остро и неприятно пахнущей жидкостью.
Нина Ивановна пыталась оттолкнуть ужасную женщину, ее возмущению не было предела. Она старалась убрать от лица пахучую тряпку, но у мнимой соседки оказались неожиданно сильные руки, а сама Нина Ивановна почувствовала вдруг сильнейшую слабость. Руки не слушались ее, в глазах потемнело, по темному полю замелькали радужные пятна… и сознание ее оставило.
Мнимая соседка убрала в карман халата пахучую тряпку и достала пузырек с прозрачной жидкостью. Она запрокинула голову жертвы, приоткрыла ей рот и капнула на язык несколько светлых капель. Затем она взяла стакан с полочки возле раковины, налила в него немного воды и вылила эту воду в приоткрытый рот Нины Ивановны.
Тело судорожно дернулось и замерло навсегда. Женщина придала трупу более естественное на ее взгляд положение, вытерла тряпкой все, к чему прикасалась в ванной комнате, сняла халат, надетый поверх обычной одежды, привела в относительный порядок волосы и, еще раз оглядевшись и убедившись, что никаких следов ее пребывания в квартире не осталось, ушла. Замок в двери защелкивался автоматически, ей не пришлось искать ключи. Ее зимняя одежда и уличные сапоги были припрятаны в укромном месте на площадке нежилого верхнего этажа.
Переодевшись, невзрачная женщина средних лет неторопливо спустилась по лестнице и вышла из дому. Даже если бы кто-то ее и увидел в парадной, то не обратил бы внимания и не запомнил.
Дома ее ждал муж, не находя себе места от волнения.
— Ну как, Машенька, как все прошло? — встретил он ее традиционным вопросом прямо в дверях квартиры.
— Не волнуйся, Митенька, все в порядке. Как планировали, так все и получилось, никаких сбоев, никаких неожиданностей.
— Ну слава Богу! Чайку выпьешь, или кофе тебе сварить?
— Да что-то у меня, Митенька, аппетит разыгрался. Давай-ка прямо сейчас пообедаем. У меня борщ вчерашний остался, и по котлетке…
— Давай, милая. Никто тебя в доме не видел?
— Никого я не встретила. Да если бы и встретила, кто меня запомнит?
— Ну что ты, — улыбнулся муж, — ты же у меня красавица!
— Только для тебя, милый. Только для тебя.
Двое немолодых людей жили душа в душу. Детей у них не было, как-то так, не было, и все. Они этим не интересовались, им и вдвоем было хорошо, и жили они друг для друга. У них были общие интересы, общие увлечения, даже отчество у них было одинаковое, она Марья Дмитриевна, он — Дмитрий Дмитриевич, так что люди малознакомые даже спрашивали иногда, кто они — муж и жена или брат и сестра. Что касается общих интересов, главным у них был горячий интерес, можно сказать — страсть, — к старинному немецкому фарфору. Если бы к ним зашел гость, он был бы поражен стройными рядами фарфоровых драгун и гренадеров, живописными группами торговцев и пастушек, чудными берлинскими тарелками, развешанными по стенам, и меисенскими невесомыми чашечками в горках. Даже часы, мелодично отбивавшие время у них в гостиной, были из белопенного саксонского фарфора, даже зеркало в спальне обрамляли фарфоровые вычурные рамы.
Правда, гостей у них не бывало: боялись хозяева за свою бесценную коллекцию, поставили двойные бронированные двери с немецкими сейфовыми замками и жили за этими дверьми по принципу «Мой дом — моя крепость».
Именно коллекция требовала больших денег, в остальном супруги жили скромно, вели жизнь незаметную, тихую, одевались неброско, что, впрочем, объяснялось в значительной степени их необычной профессией.
Сначала, конечно, только Дмитрий Дмитриевич занимался «выполнением заказов». Марья Дмитриевна долго не догадывалась о происхождении его заработков, а когда узнала — очень переживала, ночей не спала… Но она была так привязана к мужу… все, что он делал, казалось ей правильным и достойным, а хорошие заработки позволяли с уверенностью смотреть в завтрашний день.
Годы шли, Дмитрий Дмитриевич был еще далеко не стар, но здоровье выкинуло с ним отвратительную штуку: у него начались головокружения и даже обмороки. При его профессии это было чрезвычайно опасно: обморок мог случиться в самый ответственный момент, когда нужно нажать на спусковой крючок или замкнуть разрядник взрывателя. Высокая профессиональная репутация оказалась под угрозой.
И тогда верная жена предложила принять на свои хрупкие женские плечи часть профессионального груза, надо сказать, наиболее ответственную часть.
Дмитрий Дмитриевич получал заказ, изучал объект, место проведения операции, выбирал способ, подготавливал необходимое оборудование, тщательно продумывал план проведения операции — и затем на сцену выходила Марья Дмитриевна.
Скоро они поняли, что такой метод работы имеет свои неоценимые преимущества: скромная немолодая женщина может войти туда, куда мужчину зачастую не пропустят; ей доверяют гораздо больше; ее совершенно не запоминают свидетели, и даже если кто-то и обратит на нее случайно внимание — она все равно не вызовет никаких подозрений.
Так и пошло у них дело — муж занимался всей подготовительной работой, а потом, волнуясь, ждал жену с операции, встречал ее с заботой и нежностью. Их семейная жизнь наполнилась еще большей теплотой и любовью, чем прежде, — ведь теперь они работали вместе, делали одно общее дело.
За обедом Дмитрий Дмитриевич сказал жене:
— Машенька, вчера на Пестеля такой Хёхст видел — сказка! Дама с собачкой, состояние изумительное! Надо бы поехать, посмотреть.
— Хорошо, Митенька, съездим. Сейчас-то денег нет, а вот с этого заказа, может, и сможем себе позволить… — В ее голосе зазвучали мечтательные нотки.
В ближайшую среду после выполнения заказа Дмитрий Дмитриевич поехал к Финляндскому вокзалу.
Неподалеку от вокзала, на улице Комсомола, висел на стене дома обычный почтовый ящик. Все в нем было обыкновенное, кроме того, что его не существовало по документам учреждений связи. Он висел на границе территорий, обслуживаемых соседними почтовыми отделениями, и сотрудники девятого отделения считали, что письма из него вынимает седьмое, а сотрудники седьмого — что девятое. В действительности письма из него вынимал раз в неделю Дмитрий Дмитриевич. Он подъезжал к ящику на своих скромных «Жигулях», подсоединял к нему холщовый мешок, такой же, как у настоящих почтовых работников, открывал ящик специальным ключом и забирал почту. Если бы по какой-то причине настоящий почтовый работник попробовал вынуть письма из этого ящика, у него ничего не получилось бы — к ящику подходил только ключ Дмитрия Дмитриевича.
