Реквием по братве - Афанасьев Анатолий Владимирович
— Зачем товар портить, дядюшка? У меня покупатель есть. Отвалит сто кусков.
— Ах, Арчи, Арчи… — Рашид-борец вылез из-за стола, разминаясь, прошел по ковру. У Таины появилось ощущение, что вся эти троица кружит вокруг нее, как жирные навозные мухи возле падали.
— Что-нибудь не так, дядюшка?
— Все не так, дружок. За обиду деньги кто берет? Только слабый человек, ишак. Сильный обиду кровью смывает. Это закон. Его нельзя нарушать. Один раз нарушишь, будешь сам скотиной. Плохо, раз до сих пор не понял.
— Как может обидеть великого хана обыкновенная шлюха?
— Ох, хитришь, Арчи… Пожалел ведьму, да? Приворожила тебя, да?
— Прости, ата! Ты прав, как всегда. Я просто не подумал как следует. Прости.
Рашид-борец с близкого расстояния уставился на Таину. В выпученных глазах тусклый огонек любопытства.
— Страшно тебе, сучка?
— Нет, Рашид Львович, не страшно. Не верю, что вы на такое способны.
— Почему не веришь?
— Вы благородный человек, у вас репутация гуманиста. Я про вас много читала. Больше скажу, вы идеал моей мечты. Если бы все бандиты были похожи на вас, мы давно бы жили как в Америке. Вам надо обязательно баллотироваться в президенты. Рашид Первый — неплохо звучит. Народ за вами пойдет, я уверена…
Слушая нелепую болтовню, ловя издевку ярких, темносиних очей, Рашид-борец почувствовал странное недомогание, словно зрение замутилось катарактой. С ним такое редко случалось. От дерзкой девицы тянулся морок, и он хорошо понимал племянника, который сидел на диване и, отрешившись от всего, вливал в себя подряд третью жестянку пива. Рашид-борец немало встречал мужественных людей, которые умели преодолевать страх и продолжали оказывать сопротивление даже тогда, когда это становилось бессмысленным, но все-таки это были мужчины. Он представить себе не мог, что встретит женщину, которая будет веселиться в присутствии допотопного чудовища, но это было так. В рыжей ведьме таилась какая-то загадка, которую следовало разгадать, чтобы не попасть впросак.
Он поднял насмешницу на руки, перевернул и положил на пол, ощутив ответное трепетание упругой плоти. Сел рядом, не отрывая от нее глаз.
— Почему ненавидишь? — спросил он. — Ты же меня раньше не знала.
— Господь с вами, господин Рашид. Как я могу вас ненавидеть, если мы из разных миров?
— Из какого же мира ты?
— Там вам никогда не бывать, так что и говорить не о чем.
Рашид-борец сделал знак, и Акимыч, в нетерпении облизывающийся и урчащий, как закипающий чайник, подполз к девушке, захватил в волосатые лапищи ее тонкую кисть и, утробно, сладко вздохнув, сунул себе в пасть.
— Медленнее! — повелел Рашид, утирая рукой внезапно вспотевший лоб. Он жадно вглядывался в прекрасное женское лицо, надеясь увидеть, как под натиском боли и жути потухнет лукавая улыбка и на ее место явятся отчаяние и мольба, которые успокоят его душу. Акимыч осторожно зачавкал, хрустнули хрупкие фаланги, но девица не издала ни звука, лишь по зрачкам промелькнула смертная тень, и она мгновенно уплыла туда, откуда он уже не мог ее достать.
— Выплюнь, сволочь! — грозно взревел хан — и наотмашь врезал Акимычу в ухо. Волосатик от мощного удара отлетел аж к самой двери и там успокоился, поскуливая, слизывая кровь с губ.
Рашид взглянул на племянника: тот, побледневший, с безразличным видом откупоривал четвертую банку.
ГЛАВА 2
Очнулась в прежней комнате, под тем же самым пледом. Левая рука спеленута бинтом, похожа на белый кулек. Таина с удивлением поднесла ее к глазам. Неужто это был не сон: настоящий каннибал, отгрызающий конечность? Значит, жизнь еще забавнее, чем она о ней раньше думала. Жаль, что там не было Володечки, ему полезно посмотреть. В его характере слишком много романтического, он верит в сказки с хорошим концом, когда-нибудь это выйдет ему боком.
Тут она заметила, что в комнате не одна. Бледный племянник Рашида-борца сидел на стуле и смотрел на нее так печально, словно провожал в последний путь.
— Я тебя презираю, — сразу сообщила ему Таина. — Тоже мне рыцарь! На его глазах красивую девушку чуть не слопали, а он даже пальцем не пошевельнул. Знаешь, как больно?
— С дядюшкой не поспоришь.
— «Подари мне ее, дядюшка», — передразнила Таина. — А если бы подарил, что бы ты со мной сделал? Тоже съел бы?
— Не съел бы, — насупился Арслан. — Не о том думаешь, девушка.
— О чем же я должна думать?
— Зачем дядюшку ограбила? Зачем меня в сарай посадила?
Таина подняла глаза к потолку.
— Нас слушают, Арчи?
— Нет. Не слушают. Я отключил.
— Сейчас ночь или день?
— Ночь. Половина ночи.
— Так чего мы ждем? Давай вместе убежим. Не убьет же он тебя за это? В ресторан поедем, гулять будем. Не пожалеешь, Арчи. За добро я добром плачу.
Молодой человек скривился в усмешке.
— Пустой разговор. Отсюда не убежишь.
Таина покачала ноющую, пульсирующую кисть. Убедилась, что халатик по-прежнему на ней.
— Значит, мне крышка? Никакой надежды?
— Не знаю. Ты дядюшку смутила. Я его таким раньше не видел.
— Что значит — смутила?
— Он ничего не боится, а тебя испугался. Ты же ведьма, да? Он так думает.
— Нет, Арчи, я не ведьма. Ты влюбился в меня, что ли?
— Не надо так, девушка. Я не идиот. Я тоже думаю, что ты ведьма.
— Хватит причитать. Мыслитель. Они думают. Послушай, но нет же такого места, откуда нельзя сбежать.
— Это как раз такое место. Охрана. Сигнализация. Все на виду… Покушать могу дать. Хочешь покушать?
— Хлеба с горчицей?
— Зачем горчица? Хорошей еды дам. Вина принесу. Это можно. Дядюшка разрешил.
— Чего же сидишь? Неси. Прихвати еще пару таблеток анальгина.
Его долго не было — или так ей показалось. Она успела задремать — и увидела во сне матушку с раздутым зобом, пьяного отца и еще кого-то из подруг, и со всеми, кого видела, попрощалась. В ответ слышала ласковые слова, утешительные речи. Она была виновата перед родителями, потому что, умирая, оставляла их без присмотра, но что поделаешь? Она так и не успела понять, откуда в ней, столичной штучке, у которой все было для нормальной жизни, вдруг родилась эта лютая ненависть ко всем богатеньким, сытеньким, вороватеньким, к их ухмыляющимся рожам, к загребущим рукам, к бесчувственным душам — откуда? Жила бы как все, рубила бабки, снималась на журнальные обложки, завела кучу любовников, потом выбрала себе мужа, нарожала детей, а что теперь? Чего добилась со своим игрушечным пистолетиком? И вот уже пора собираться… От жалости к себе Таина заплакала во сне — и тут издалека ей улыбнулся Володечка, угрюмый и непогрешимый. «Продержись немного, — попросил он. — Скоро я приеду за тобой».
Испугавшись, что его услышат, дернулась, проснулась, прижала к груди больную руку. То был не сон, любимый подал ей весточку, она не сомневалась в этом. Лежала тихо, как мышка, вслушивалась в волшебное слово — лю-би-мый!
Арслан застал ее улыбающейся, насторожился:
— Не чокнулась, нет?
Таина отрицательно помотала головой.
— Чего тогда лыбишься?
— Акимыча вспомнила. Какой он все-таки смешной — маленький, несчастный людоедик. Как ему одиноко. Никто не пожалеет, не приголубит. Где вы его взяли такого?
— Из камеры смертников. Казнить теперь нельзя, Европа запретила. Камеры переполнены, маньяков сажать некуда. Вот дядюшка и купил по случаю для забавы. Многим гостям нравится. Особенно оттуда, из-за границы. Говорят, у них там такого нету. Там их газом травят, на стул сажают. А у нас нельзя. Дядюшка за него десять штук отвалил.
— Он действительно может меня съесть?
— Вряд ли. Бахвалится. Пожует немного и выплюнет. Но мыша живого на моих глазах проглотил.
Арслан расставил на тумбочке припасы, которые принес в пластиковом пакете: бутылка водки, батон колбасы, хлеб, кисти винограда, сыр. Водка — запотевшая, из холодильника. Поставил серебряные стопки.
— О-о! — обрадовалась Таина. — То, что надо. Какой же ты молодец, Арчи. Сейчас выпьем — и рука пройдет.
