Вячеслав Денисов - Три доллара и шесть нулей
И представьте себе, молодой человек, Гранцеву все сошло бы с рук. Он рассуждал в тот момент так же, как вы о том случае с проституткой и половым. Нет доказательств – нет вины. Плевать даже на то, что Орехова-младшего потом убили, а банк Орехова-старшего перевернули вверх дном. Ничего ведь не нашли, верно? Ни картины, ни доказательств того, что в банке была произведена сделка! Чистота – залог здоровья. И свободы.
Но ровно одну неделю назад тот Гранцев ошибся точно так же, как ошиблись уже набившие мне оскомину проститутка и половой. Гранцева пригласили в прокуратуру перевести тексты Бауэра, и он, прочитав их, понял, каким образом зачинатель всей этой истории собирался травить Хорошева. Воспоминаниями о его миротворческой деятельности в Югославии! И за гарантии молчания попросить у подполковника картину. Понимая, что правильный перевод отведет от него подозрение, Гранцев переводит тексты правильно, но... совершает ошибку. Услышав, что в расследовании дела участвует оперативник по имени Эйхель, он решает запутать следствие еще сильнее. И в результате на честнейшего милиционера падает тень подозрения. К счастью, этот славный парень умер, даже не догадавшись об этом. К счастью, черт...
Видите ли, слово Eichel пишется почти точно так же, как слово Eichelhдher. Но обозначает не «желудь», как сознательно перевел Гранцев, а «сойка». Гранцев никогда в жизни не сделал бы этого, если бы знал, что Сойка – это школьное прозвище Хорошева, тянущееся за ним всю жизнь...
Не знать, что такое Eichelhдher, слово, которое изучается на немецком языке с первого класса, переводчик просто не мог. Все это мы выяснили позже.
Автобус давно проехал город, и сейчас за окнами мелькали, точно изгородь, одинаковые по размеру деревья лесополосы. В салон через открытые крышевые люки врывался лишенный городского перегара свежий воздух. До ближайшей остановки – Ярково – оставались считаные минуты.
Еще издали молодой белокурый пассажир увидел проблесковые маячки милицейских машин. Две белых «шестерки» с синими полосами на бортах стояли рядом, перед бетонной остановкой, а рядом с машинами стояли люди.
– Что мне может сейчас помочь? – спросил молодой человек, вглядываясь в приближающиеся, блистающие опасностью огоньки.
– Подробный пересказ только что услышанной истории. С уточнением того, о чем я, по незнанию, не упомянул. Разумеется, этот пересказ должен вестись от первого лица.
Двери зашипели, словно разбуженный питон, отъехали в сторону, и молодой человек увидел, как по ступеням поднялся в салон и встал, всматриваясь в его лицо, хорошо знакомый ему прокурор по фамилии Пащенко...
Эпилог
– Давай, давай, подсекай!! – завопил Пащенко.
На его левом ухе сидела сбитая на бок рыболовная панама. Широко расставив кривые сильные ноги, которые торчали из широких шортов, он как завороженный стоял в лодке и смотрел на то место, где совсем недавно стоял поплавок удочки Антона.
– Медлишь, Струге, медлишь!.. Подсекай!!
Струге дернул лесу, и она легко взмыла в воздух.
– Ты рыбу ловишь, словно немого за хер тянешь!!! – обозленно заорал Вадим. – Я же сказал – подсекай! Язь – не судак! Он наживу до самой задницы не глотает!..
– Да ладно тебе... – миролюбиво отозвался судья. На его лице розовела виноватая улыбка. – На уху нам хватит. Темнеет уже... Поплыли к берегу?
– К берегу... – ворчал Пащенко, берясь за весла. – Два дня последних из отпуска вырвали, я «Волгу» на оба выходных взял... Что за рыбалка? Второй день – пять язей, и обратно... Так и аквариумом в Тернове обойтись можно... Нам завтра утром уже отчаливать нужно! К Сашке приедешь, что скажешь? Извини, дорогая, клева не было все два дня?
– Мы на Терновском рынке пяток кило судаков купим, да и все, – сообразил Струге. – Я тебе обещаю – этой ночью выйдем на сома. Мне говорили, что на Белом озере сом ночью хорошо берет. Завтра багажник от мяса проседать будет...
Пащенко промолчал. Подойдя к берегу, он скинул резиновые шлепанцы, спрыгнул в воду и подтянул лодку.
За два дня они переговорили обо всем. И никак не могли насладиться этим пьянящим воздухом, отсутствием проблем и бесконечной свободой. Завтра это все закончится, но это будет завтра. А сегодня впереди целый вечер, ночь, посвященная рыбалке и... И опять эта свобода, сочный воздух и отсутствие неприятностей.
Захватив садок с рыбой, Антон выдернул из сосны нож и отправился к воде сдирать с улова чешую, а Вадим, вооружившись спичками и обложившись грудой хвороста, стал мастерить костер.
– Слышь, Вадя, позавчера, перед самым отъездом, со мной неожиданно приятный случай произошел.
– Ну да? – усомнился Пащенко. – Разве такое бывает?
Костер он разжигал всегда, едва друзья оказывались на ночной рыбалке. Струге для этого был непригоден. В руках судьи либо гасли спичи, либо разваливались дрова, либо улетала из-под них бумага.
– Мне домой Николаев позвонил. – Из темноты, у самой воды, слышался голос судьи и треск счищаемой чешуи. – Поздравил с присвоением очередного, третьего классного чина. Я вот не понял, рябой до Лукина не доехал еще, что ли?
– Как же, не доехал...
Треск чешуи прекратился.
– Не понял.
– Доехал. – Пащенко озирался в поисках бумаги, которую, как ему показалось, он только что приготовил. – Но я доехал вперед рябого. Показал вашему Лукину запись, спросил, на имя кого писать благодарность областному суду за помощь, оказанную при поимке опасного преступника, – на имя председателя Верховного Суда или полномочного представителя Президента в нашем округе.
– Чего?..
– Он сказал, что на имя председателя Верховного Суда. Я так и написал: «Выражаем особую благодарность Терновскому областному суду и его председателю Лукину Игорю Матвеевичу за мужество и высокие моральные принципы в деле обеспечения законности оперативных мероприятий, проводимых следственными органами прокуратуры». Точка. Подпись областного прокурора, печать гербовая, угловая, исходящий, остальные прибамбасы... В Москве пусть понимают, как хотят понять. Мало ли как Терновский областной суд законность следственных мероприятий обеспечивает? А Лукин теперь знает, как... Слушай, где у нас бумага?
Не услышав ответа, еще раз осмотрел место вокруг себя.
– Струге, где у нас бумага?!
– В рюкзаке! Где ей еще быть? Где ты чересчур сообразительный, а чтобы бумагу по нужде найти...
– Да мне костер разжечь, – пояснил Пащенко, ковыряясь в полной темноте в рюкзаке.
Через два часа, насытившись свежей ухой, они сидели у костра, разглядывая друг на друге мечущиеся блики. Этот покой и тишина вокруг казались настолько нереальными, что не верилось в завтрашний день. Но завтра случится только завтра.
– Рябой, наверное, уже все ноги сбил в поисках картины, – проговорил Пащенко.
– Перед ним никто не виноват. Его не враг заставил хамить, сам решился. Пусть теперь оттянется по-настоящему. – Струге поворошил кривым сучком угли, вспоминая снисходительное выражение лица «федерала». – Засранец... С судьями так разговаривать... Нашел ровню...
– Это все хорошо, но ведь Гойю нужно куда-то вешать, – заметил Вадим. – Не можем же мы оставить ее себе и вечерами, тайно собираясь, любоваться на этого пузатого уродливого ныряльщика?
– Не вопрос. Позвонишь в Питер. Попросишь барышню соединить тебя с начальником города... Мол, хочу личный подарок сделать юбиляру к трехсотлетию. Поведаешь мэру города на Неве, что при осмотре дома Полетаева тобою обнаружена картина, написанная живописцем Гойей. Первым, мол, сообщаю... Там это любят. Потом – пресс-конференция, где ты в форме, вспышки фотоаппаратов... Ты держишь в руках «Ныряльщика» и передаешь его в руки директора Эрмитажа. Отныне все главные роли – твои. Заместитель прокурора Санкт-Петербурга, прокурор... Лидер партии «Народ и Закон», «Мерседес» с мигалкой, отдельный кабинет в Смольном... Кандидатская гонка в выборах на пост...
– Вот здесь – стоп, – оборвал Пащенко. – До слова «кандидатская» все шло хорошо. А у тебя все это мое богатство из хаты не вынесут, пока мы тут на сома ходим?
– Я что, по-твоему, дурак, прокурор? Гойю дома оставлять... Скажешь тоже... Саша-то с Рольфом к маме на выходные направилась...
– Она здесь, что ли?.. – обомлел Пащенко.
– А где ей еще быть?
С минуту они смотрели друг на друга не мигая. Потом вскочили и, сбивая друг друга, метнулись к рюкзаку. Вонзая руки внутрь брезентового мешка, они выбрасывали оттуда свитера, снасти, консервы, веревки...
Когда рюкзак упал на землю сползшей со змеи кожей, Струге уставился на прокурора немигающим взглядом.
– Костер сразу занялся, ущербный?
– Ох ты, черт, неприятность-то какая... Темень же, хоть глаз коли... Горе-то какое...
Струге вернулся к костру, лег на синее армейское одеяло и сунул в рот сигарету.
– Фотовспышки, «Мерседес»... В «Крестах» у тебя отдельный кабинет будет, а не в Смольном! – Смачно плюнув куда-то в темноту, в сторону от костра, с ожесточением добавил: – В Кунсткамере тебе самое место...
