Татьяна Степанова - 29 отравленных принцев
— Думаю, да, только это далеко, в Малаховке… Как мы туда доберемся?
— Жди меня через сорок пять минут на остановке метро «Рязанский проспект», возьми машину дотуда, а я тоже кого-нибудь поймаю, ты ко мне пересядешь и покажешь дорогу. Ты все поняла?
— Я… я поняла… Катя, я… я уже еду!
На бегу, вылетая из главка, Катя набрала номер колосовского сотового. Но телефон Никиты, как назло, был занят.
* * *
— Кофе Иван Григорьевич варил, я в ресторан заезжала. — Потехина, оживленно болтая, потянулась к термосу. — По своему фирменному танжерскому рецепту — с имбирем и кардамоном. — Она подставила чашку Авроры и нажала на крышку термоса. В чашку полился дымящийся коричневый ручеек. На террасе аппетитно запахло крепким кофе и пряностями, словно в кондитерском магазине. Аврора сняла свою джинсовую куртку, уселась поудобнее, взяла чашку. Потехина раскрыла коробку с тортом.
— Ты, значит, была в ресторане? — спросила ее Аврора.
— Да, по пути заглянула… Сегодня уже с утра посетители. Думаю, нам стоит включить в меню не только ленч, но и ранний завтрак.
— Иногда я жалею о том, что «Аль-Магриб» — восточный ресторан, что это именно я настояла на его восточной ориентации. — Аврора смотрела в окно на заросший сорняками газон. — После всего, что с нами случилось…
— К тому, что с нами случилось, — произнесла Потехина, — Восток не имеет никакого отношения.
— А мне порой кажется, что это я напророчила все беды этим названием, что это из-за меня мы все… — Аврора не договорила фразу. — Помнишь, что Лева Сайко говорил?
— Сайко чересчур много болтает. Пей кофе, детка, стынет…
— Нет, он порой выдает поразительные вещи. Он говорил, он предупреждал: Восток — это двуликий Янус. Не стоит допускать его в свое сердце. Он не прощает ошибок, не знает жалости… И все его обличья, все декорации тысячи и одной ночи — всего лишь мираж… А за ними страшная, беспощадная борьба за выживание кто кого. В ней нет места угрызениям совести и все средства хороши, чтобы достигнуть цели, — удар ножа в сердце в базарной толпе и яд, поданный в миндальных пирожных за дружеским столом… Помнишь, что Сайко говорил о яде?
— Ты, как и мы все, наслушалась его дурацких сказок про отравленных принцев Мараккеша,
— Но это не сказки! — Аврора покачала головой. Разве ты сама не видишь — это уже не сказки. И не ночные кошмары. Это явь, наша реальность — Макс мертв, Петя мертв, твоя официантка тоже мертва… И я боюсь, господи, как же я боюсь…
— Выпей кофе, успокойся. — Потехина пододвинула к ней чашку.
— Специями сильно пахнет, — сказала Аврора, — какой черный кофе, как ночь…
Она взглянула на Потехину.
— Я тоже, пожалуй, выпью за компанию, — сказала та, наливая из термоса себе кофе в чашку, — я все понимаю, детка, все твои страхи. У меня у самой нервы на пределе…
— Единственное, чего я хочу, это решить вопрос квартирой, устроить детей, расплатиться полностью потом хоть на какое-то время уехать… Сбежать отсюда!
— Сбежать — это неплохая идея, детка. — Потехина потянулась за шоколадной конфетой из открытой коробки и вдруг нечаянно толкнула локтем свою полную кофе чашку. По льняной скатерти расползлось бурое пятно.
— Ах, черт, — воскликнула Потехина, — как же это я!
— Кажется, калитка хлопнула, — Аврора хотела подняться из-за стола, — нет, никого… А я подумала, Марк Наумович идет…
— Сейчас явится. Хорошо, наверное, там, на речке вольготно… Что же ты торт совсем не ешь? И кофе стынет… Ты нездорова, детка? Как ты себя чувствуешь?
Голос Потехиной звучал, словно надтреснутый тусклый колокольчик. И Аврора… Этот тембр, это напряжение, эта тщательно скрытая фальшь и этот вопрос: «Как ты себя чувствуешь?» Где она его уже слышала раньше? Четыре слова — самые обычные, ничего не значащие слова, произнесенные.
Аврора растерянно смотрела на залитую кофе скатерть. Она вдруг вспомнила…
Этот майор из розыска, что приходил сегодня, он спрашивал ведь именно об этом. Почему об этом? И так настойчиво, что в этой его настойчивости Авроре почудилась смутная, скрытая угроза…
Но она вспомнила… Вспомнила, кто звонил ей утром в субботу после того самого ужина, на котором убили Студнева, а должны были убить именно…
Аврора посмотрела на Потехину:
— Где же Сичкин?
— Да придет, куда он денется? Да что с тобой? Ты вся дрожишь, как лист… Глоток горячего кофе — это взбодрит. Это как раз то, что нужно. — Потехина настойчиво подвинула к ней чашку.
Аврора взяла ее. Густой пряный аромат молотой арабики и специй ударил в нос. Она поднесла чашку ко рту и вдруг… поставила обратно, не отпив. Чашка звякнула о блюдце. И этот звук показался обеим сидящим за столом напротив друг друга женщинам очень громким, нестерпимо режущим слух.
— Ты что? — резко спросила Потехина.
Аврора подняла на нее испуганный взгляд — лицо ее подруги было мертвенно бледно. Но ни пудра, нитон-отбеливатель тут были ни при чем.
— Ты что? — повторила Потехина. — Пей кофе. Пей!
— Нет. — Аврора попятилась от стола, с грохотом двигая стулом, пытаясь подняться.
— Ты что, совсем рехнулась, дура?! — закричала Потехина, и этот отчаянный разочарованный крик, словно удар кнута, подстегнул Аврору. Она вскочила, и следующий ее поступок был вполне осознанным и вместе с тем совершенно был словно в каком-то странном горячечном беспамятстве, где не было ни мыслей, ни чувств, ни догадок, ни озарений — ничего не было, кроме дикого животного страха смерти, стиснувшего горло. Аврора рванула скатерть на себя, и все, что было на столе и так его украшало — чашки, чайник, коробка с тортом, бутылки, — с грохотом посыпалось на пол. Полный термос, точно водородная бомба, с силой ударился о половицу. Пластмассовая крышка отскочила, и горячий кофе хлынул и растекся дымящейся лужей. Потехина отпрянула от этой лужи, и по тому, как поспешно она это сделала, Аврора с ужасом поняла, что… Нет, ничего ясного по-прежнему не было, а то, что билось, кричало в висках и в бешено колотящемся сердце, было слишком страшно, чтобы даже казаться правдой… Но сильнее всего был инстинкт самосохранения.
Аврора, налетая на стулья, бросилась к двери. Но Потехина опередила ее, преградив путь.
— Догадалась все-таки… надо же, догадалась, сука…
Голос ее Аврора не узнавала — вместо него был какой-то нечленораздельный хрип. Потехина задыхалась ярости.
— Догадалась, гадина… — В дверном замке повернулся ключ, Потехина положила его в карман. — Сколько людей умерло… Сколько грехов принято из-за нее…
Потехина наклонилась, подняла с пола отбитое горлышко коньячной бутылки. — Сколько людей умерло, а она все еще жива…
— Ты что?! — Аврора крикнула это и… побежала с террасы в глубину дома. — Опомнись… это же я… что, что ты делаешь?
— …Все еще жива… — Потехина шла за ней по пятам. — Жива… Планы строит… На мои деньги планы, сука, строит… Жизнь новую, сука подзаборная, себе за мой счет устраивает… Ничего… Все равно сдохнешь. И без кофе сдохнешь. — Она размахнулась и швырнула Аврору бутылочный осколок — острое стекло полоснуло Аврору по бедру. От резкой боли она вскрикнула, зажимая глубокий порез ладонью. Сколько же крови… И выхода нет, нет выхода… И здесь тоже — стена, а там комната, и за ней еще одна комната, захламленная, покрытая пылью, совсем нежилая… В этом старом доме, кроме террасы, нет жилых комнат — только пыль, хлам, тлен, паутина, смерть…
Аврора увидела винтовую лестницу на второй этаж и бросилась к ней, цепляясь за перила окровавленной рукой. Она ничего не понимала, уже ничего не соображала. Все изменилось в одночасье, и эту страшную перемену разум Авроры отказывался принимать, несмотря даже на…
— Куда? Куда бежишь? От меня не сбежишь, детка… И ошибок больше не будет, не надейся… На этот раз сдохнешь именно ты… — Потехина настигла ее, с силой потащила с лестницы вниз. Аврора отбивалась, визжала. — Не кричи, не надрывайся… тут, кроме нас, все равно никого…
Падая, Аврора ударилась о ступеньки. Она почувствовала резкую боль, в глазах потемнело. Потехина отпрянула, лихорадочно шаря взглядом по захламленной комнате. На глаза ей попался старый сломанный торшер на тяжелой металлической подставке. Она схватила его обеими руками и молча бешено обрушила на пытавшуюся приподняться Аврору.
* * *
Телефон Колосова отозвался, лишь когда Катя и Анфиса пересекли МКАД и уже проезжали Томилино. До Малаховки было рукой подать. Колосов же был далеко. Кате повезло — выскочив из главка, она сразу поймала частника. Попался водитель-пенсионер на старенькой «Волге». Он никак не хотел понять, что ехать надо быстро, очень быстро, мчаться, как на гонках, невзирая на забитую машинами дорогу, сигналы светофора и свистки регулировщика. Он никак не мог взять в толк, где именно у метро «Рязанский проспект» надо остановиться, чтобы взять на борт еще одного испуганного, встревоженного, встрепанного пассажира. К счастью, Анфиса не заставила себя ждать, каким-то чудом сумев добраться из Измайлова до Рязанского проспекта меньше чем сорок минут.
