Иосиф Гольман - Не стреляйте в рекламиста
— На, читай. — Он отошел от монитора и даже скромно вышел из комнаты.
Береславский сел к экрану.
Как он и предполагал, на без малого полутора мегабайтах были аккуратно сведены в таблицу деньги и прегрешения более чем тридцати чиновников, многие из которых были в среднем и высшем звене управления страной.
Ефим тихо выругался. Выпутаться из этого дерьма будет непросто.
Боря вернулся в комнату веселее, чем был даже три минуты назад. «Значит, хранит спиртное в холодильнике или ванной», — сделал вывод Береславский.
— У тебя дискеты пустые есть? — спросил он.
— Как же можно без дискет? — удивился Ефимовой глупости Прицкер. — Три, десять, сто — сколько скажешь, дорогой.
— Три, — сказал Ефим. Он скопировал файл на дискеты и спросил Борю. — У тебя на винчестере ничего важного нет?
— Не-а, — безмятежно ответил Прицкер, голова которого болела только по утрам, и то только до опохмелки. — А чего ты интересуешься?
— Я тебе его нечаянно расформатировал.
— Сволочь ты, Фима, — беззлобно отреагировал Прицкер. — Пусти козла в огород, он тебе винчестер расформатирует. Может, все-таки выпьешь?
— Спасибо, Боб. Не сегодня.
Уже у двери Прицкер совершенно трезвым голосом сказал:
— Бросай ты этот свой бизнес. Живи в свое удовольствие.
— Это не бизнес, Боря.
— Ладно. Не знаю и знать не хочу. Если прижмет, приходи, здесь отсидишься. У меня игрушек много, — хохотнул Прицкер.
— Спасибо. Если прижмет — приду.
Ефим ушел с некоторым чувством стыда: пьяница Боря был куда добрее и сердечнее, чем многие, более успешные его однокурсники.
С Бориными дискетами Береславский распорядился следующим образом: одну запрятал в старую покрышку в своем гараже. Две других переслал курьерской почтой своим друзьям-однокашникам за пределы страны. Дискеты были зашифрованы, как оказалось, нехитрым для специалиста кодом: случайный взгляд ничего не поймет, а кому надо — разгадает.
Новым владельцам дискет Береславский позвонил из международного телефона-автомата и объяснил, куда их надо переслать, если он, Ефим, не позвонит от 25-го до 30-го октября. Одним адресатом было названо ведомство Ивлиева, другим — широко известное западное информационное агентство. И там, и там легко справятся с кодом.
Четвертую дискету, без кода, положил во внутренний карман пиджака. Она теперь — типа пропуска. Или талона. Может быть, даже на жизнь.
— И что же у вас есть, Ефим Аркадьевич?
— Вот эта дискета и несколько ее копий. — Береславский протянул дискету Дурашеву. — Здесь кода нет, можете посмотреть сразу.
Виктор Петрович взял дискету, включил стоявший на приставном столике компьютер. Взглянув на экран, понял: сбылись его худшие опасения.
— Где копии? — ничем не выдав волнения, спросил Дурашев.
— Глупый вопрос, — осмелел Ефим. — Это мой единственный шанс от вас отвязаться.
— Вы не переоцениваете своих сил, молодой человек?
«Давненько меня не называли молодым человеком», — подумал Береславский. А вслух сказал:
— Простите, не понял вопроса.
— Все вы поняли, — не сдержал злости Дурашев. — Помните анекдот, как мышка созналась в том, что она — слон?
— Только чтоб по почкам не били?
— Именно.
— Получается, вы мне угрожаете пытками, — мягко сказал Ефим. — Это нехорошо. Мы же подписали Европейскую хартию.
— Не дурачьтесь! Все это вовсе не смешно!
— Вот здесь я с вами согласен. Гестаповцы даже в комедиях не казались мне смешными.
— Что ты себе позволяешь, — заорал Дурашев. — Какие гестаповцы?
— Ну, энкавэдэшники. Один черт. Вы, кстати, перешли на «ты» и даже не заметили этого.
Но Виктор Петрович уже взял себя в руки. У этого стервеца явно есть козырь в рукаве. Кроме того, Дурашев такой тип людей хорошо знал. Они все время как на сцене. И если подобный деятель начинает играть героя, то и вести себя будет соответствующе.
— Давайте начнем сначала, — сменил тон Виктор Петрович. — Лично к вам у меня никаких претензий нет. Более того, это я отменил охоту за вами.
— Премного благодарен. Но лучше б вы ее не начинали. Тогда бы не пришлось отменять.
— Не паясничайте. У меня действительно нет к вам претензий. Черт возьми, мне нравитесь и вы, и ваш бухгалтер! Но я, приходя в этот кабинет, перестаю быть обычным человеком!
Теперь Ефим слушал внимательно. Он видел, что Дурашев говорит искренне. Может быть, даже то, что говорить не собирался.
— Я уважаю вас и ваше жизнелюбие, понимаете? Будь моя воля, я б вас наградил. И считал за честь пожать руку вам и Орлову.
— Ну, так наградите. И пожмите.
— Не могу!
— Почему?
— Потому что есть такая штука, которая называется интересами государства!
— И чем же я мешаю моему государству?
— Тем, что у вас на руках находятся данные, способные дестабилизировать обстановку в стране. Не всякая правда полезна, понимаете? Или вы будете отрицать это?
— Не буду, Виктор Петрович.
— Если эта дискета сыграет, то на выборах к власти могут прийти совсем не те, кто вам нравится. Понимаете?
— Понимаю. Но разве деятели оппозиции не занимаются тем же самым?
— Занимаются, Ефим Аркадьевич. Еще как занимаются! У меня здесь, — он показал на системный блок компьютера, — десятки таких дискеток наберется! Но знаете ли вы, что такое «электоральная депрессия»?
— Это когда кандидатура «против всех» набирает больше всех голосов?
— Именно, образованный вы мой! Теперь представьте нашу страну без идеалов, без руководства и в полном пофигизме! Весь мир содрогнется! Еще Пушкин писал про русский бунт!
— Бессмысленный и беспощадный, — кивнул головой Ефим.
— Вот именно.
— То есть вы за родину радеете?
— Без сомнения, — твердо сказал Дурашев. — Я у страны ни рубля не украл. Это я не с трибуны говорю. А в кабинете, один на один.
— А вот я, по вашим законам, наверное, украл. Потому что по вашим законам нужно заплатить налогов столько, что ничего не останется.
— Это временно.
— Нет, я не про налоги. Вы не украли, но вы и не заработали. Это я зарабатываю. Сашка Орлов зарабатывает. Мои сотрудники зарабатывают. А вы боретесь за родину. И при этом угрожаете мне, российскому гражданину, пытками. А ваши ублюдки чуть не убили семью моего друга.
— Это оправдано! — стукнул кулаком по столу Дурашев. — Есть высшие интересы! Я бы в свой дом их послал, если б это было нужно России!
— Я вам верю, Виктор Петрович. Но никогда с вами не соглашусь. Для вас родина — нечто большое и абстрактное. Причем лучше — на карте, так понятнее. А для меня родина — совсем другое. Мне, правда, тоже жалко отдавать Курилы японцам. Мне тоже хочется, чтоб родина оставалась большой. Но для меня родина — это те, кого я люблю, понимаете? Я сам, кстати, тоже родина! Потому что я себя тоже люблю! И Сашка Орлов — тоже моя родина! И его жена, и его дети. Я не меньше патриот, чем вы. Просто для меня родина — конкретна. А по-вашему, получается, что пусть конкретную Сашкину жену трахнут, пусть его конкретных детей убьют, лишь бы ваша абстрактная родина процветала! Я думаю, вы ошибаетесь, Виктор Петрович. Родина-убийца людям не нужна.
— Вы закончили? — улыбнулся Дурашев. — Очень проникновенный монолог. Мне было интересно. Кстати, как по-вашему, надо было солдат-срочников в Чернобыль гонять или пусть живут? Правда, тогда вымерла бы вся Украина. Как, по-вашему?
— Солдат-срочников — не надо. Я там был. И видел, как они получали дозы, даже понять ничего не успев, не то что дело сделать. Надо посылать профессионалов, и за большие деньги. А ваша логика мне неинтересна. Сто раз слышал. Не было бы Петра Первого — не было бы Петербурга. Да был бы! Раз он нужен — все равно был бы! Только другой руководитель, более умный и менее державный, не загубил бы на этом деле столько душ! Вот и все. Просто вы, Виктор Петрович, с чего-то возомнили себя вершителем судеб. А это неправильно. Вы можете только убить меня. Родить меня вы не можете. Так что будьте осторожней, когда рулите.
— Ну, ладно. Надо диспут заканчивать. Я понимаю, вы мне оставшиеся дискеты не вернете?
— Правильно понимаете. А то еще грохнете Береславского во имя родины. А так вы на привязи.
— Не очень-то вы вежливы, молодой человек.
— В меня за последнюю неделю дважды стреляли. И я еще не вполне уверен, что больше не будут. Так что извините за тон. Нервы, понимаете ли.
— Согласен с вами. Надо убирать эмоции, обсуждая дела. Вы расскажете мне, как подстраховались с дискетами? Чтоб соблазнов не возникало.
— Расскажу.
Схема подстраховки огорчила Дурашева. Он явно не мог без риска достать «заначку» Ефима. А то, что тот не отдаст их ни при каких обстоятельствах, Виктор Петрович понимал.
— А где гарантии, что дискеты не сработают помимо вашего желания?
— Эти ребята вне политики. Им это не нужно. Наконец, дискеты подшифрованы. Сто процентов гарантии от несанкционированного срабатывания.
