Иосиф Гольман - Не стреляйте в рекламиста
— Где Коровин сейчас?
— На новом месте работы. В своем кабинете. У нас теперь «кротов» не сажают, а пересаживают.
— А не получится, что вас просто отсюда уволят? — Пенсионер Ивлиев не боялся задавать прямые вопросы. Тем более этого генерала он помнил еще лейтенантом.
— Все может быть. Но политики приходят и уходят. А мы остаемся.
— Сталин тоже был политиком.
— Приход нового маловероятен. Вы же знаете наши возможности.
Дверь кабинета открылась. Офицер принес дискету и распечатки.
— Давайте сюда, — распорядился генерал. — И почему так долго?
— Извините, — смутился офицер. — Дискета была в шоколадных крошках. От тепла шоколад поплавился, и нам пришлось чистить поверхность диска.
Ивлиев сильно смутился. Новомодные штучки — компьютеры, сканеры, интернеты — вызывали у него восхищение и досаду одновременно. Он так и не овладел этими премудростями. И уже, видно, не овладеет.
А генерал рассматривал принесенные листы.
— Ничего не понимаю, — нахмурился он.
— Что? — вскинулся Ивлиев.
— Тут стихи.
— Какие еще стихи?
— Пожалуйста:
«Поэт и политкорректность».
Берегите язык!Он пригоденДля общенья при доброй погоде.Ну, а если всерьезвдруг начнет моросить —Не забудьте его прикусить!А вот еще:
«О певческом искусстве».
Певец — он тоже, в общем-то, творец.Но коли текст забудет, то — п….ц!— с выражением прочитал генерал, не делая купюр, поставленных в тексте автором.
— Береславский, сволочь, — в отчаянии прошептал Ивлиев. — Подменил дискету! Там больше ничего нет?
— Почему же. Есть. Тут много чего:
«Поэту, починяющему розетку».
Прекрасно думать о высоком,Пока тебя не е…т током!— Виноват, товарищ генерал! — встал из-за стола подполковник. — Береславский подсунул мне свою дискету. Виноват.
Генерал некоторое время сидел молча, барабаня пальцами по столу. Он ожидал от Ивлиева большего. Но в его профессии не следует долго переживать неудачи. Их надо холодно анализировать и двигаться вперед.
Он вызвал Нефедова и приказал:
— Срочно найти Береславского. Обеспечить ему надежную охрану. Вам, Василий Федорович, надлежит своего воспитанника не отпускать ни на шаг. Вот теперь он в большой опасности. За те материалы и гораздо более крупные головы не пощадят. Действуйте.
Ивлиев покинул кабинет, а генерал вновь подвинул к себе лист с распечаткой. Кроме коротких эпиграмм, на нем было стихотворение побольше:
«ЧЕЛО ВЕКА»
Навалилось. Накатило.Растоптало. Унесло.Добродушный чикатилоВыбирает ремесло.Платье штатского покроя.Мягкий плащ подбит свинцом.И соскучилось по кровиДобродушное лицо.
Любит книги и концерты.Чисто вымыт и побрит.Он, всего скорее, жертва,Коль в душе его свербит,
Коль в личине человека,Словно в песне о войне,Проглянуло ЧЕЛО ВЕКА,Беспощадное вполне…
— М-да, — произнес генерал. Ему, кадровому военному, как и автору лежащего перед ним произведения, тоже не слишком нравилось ЧЕЛО ВЕКА. Но если автор собирался только описывать действительность, то генерал пробует ее немножко менять.
Дурашев был и доволен, и недоволен одновременно. Глядя на делающего доклад подтянутого Коровина, он испытывал откровенную радость. Этот офицер пришел к ним не только за деньги. Недаром в свое время он жестко отказал Благовидову, но после двух бесед «по душам» дал согласие ему, Дурашеву.
Коровин пришел к ним, потому что считал, что чистить Россию от нечисти надо гораздо жестче, чем могут позволить себе официальные органы.
Но с этим офицером, ставшем во главе спецслужбы Дурашева, были свои проблемы. Виктор Петрович не стал бы, например, отдавать ему приказ о ликвидации семьи Бухгалтера. Дурашев опасался, что Коровин мог бы и не выполнить его.
К счастью, время тихой грязи потихоньку кончается. Получив официальные рычаги, можно будет легализовать большую часть деятельности, а организации типа «Сапсана», станут ненужными.
Вот почему Дурашев не сильно расстроился, узнав о безвременной кончине полковника в отставке Благовидова. Павел Анатольевич погиб в свой день рожденья, точнее, даже в юбилей.
Дурашев поморщился, читая донесение с места событий. Мало пуль в голову, так еще и топор в грудь засадил. Беланов, конечно, сумасшедший. Его надо тихо устранить, и чем быстрее, тем лучше. Но даже сумасшедший Беланов сыграл по его, Дурашева, партитуре.
Благовидов стал не только ненужным, но и опасным. Если бы нависшая на его структуре грязь когда-нибудь всплыла, могли произойти крупные неприятности: заткнуть рты всем средствам массовой информации можно будет еще не скоро.
Да и надо ли? В последнее время Дурашева стал занимать этот вопрос. Для того же Сталина важнее всего была личная власть и возможность насладиться смертью врагов. У Виктора Петровича совсем иные задачи. Может быть, это нескромно, но он, легко отказывающийся от славы при жизни, очень хотел бы доброй и долгой памяти после своего ухода.
А может, сказывались долгие беседы с мудрым духовником его храма, отцом Феофаном. Не обсуждая никаких конкретных тем, они часами перебирали, казалось бы, очень общие вопросы, но Дурашев чувствовал на себе влияние этого скромного и негромкого человека.
В последнее время Виктор Петрович немножко раздваивался. Он фактически подтолкнул Благовидова к устранению раненого сотрудника «Сапсана». Но убийство детей Бухгалтера было не его идеей. Дурашев ее не запретил, потому что считал, что уменьшение риска неприятностей для страны оправдывает даже детские смерти. Но все равно это была не его идея.
«А психопата Беланова!» — вдруг кольнуло Виктора Петровича. Вот кого поддержал Дурашев. Озлобленного сумасшедшего, делавшего карьеру. И если б у него все получилось, то Виктор Петрович работал бы сейчас с убийцей детей.
Неприятно все это. Вроде все делаешь правильно, думаешь только о стране. А приходишь к отцу Феофану, и многое становится только запутаннее. Может, не ходить?
Нет, Виктор Петрович не в состоянии себе этого позволить. Отец Феофан, наверное, единственный человек в мире, который искренне сочувствует Дурашеву и жалеет его. Даже если когда-нибудь Дурашев решит его убрать (Виктор Петрович криво улыбнулся) — ведь кое-что из секретного духовнику все равно становится известно, человек-то он умный, — и в этом случае отец Феофан будет жалеть не себя, а его, грешника.
«Ладно», — стряхнул с себя оцепенение Дурашев. В любом случае он рад, что семья Бухгалтера осталась живой. А труженики «Сапсана» знали, на что шли. Издержки профессии.
— Будут вопросы? — закончив, спросил Коровин.
— Да. — Дурашев, размышляя о своем, не пропустил ни одной фразы доклада. За эту особенность мозга он получил кличку Цезарь еще в институте. Голова работала, как многозадачный компьютер, умея обрабатывать параллельно две, а иногда и более проблемы. — Вопросы у меня есть. Вы говорите, что и Береславский, и старик ушли.
— Ушли, — подтвердил Коровин. — Во-первых, нашим ставилась задача под угрозой оружия отобрать материалы. Но никак не убивать сотрудника ФСБ и постороннего человека.
«Началось, — улыбнулся про себя Дурашев. — С Благовидовым в этом плане было несравненно легче».
— Во-вторых, — продолжил бывший майор, — нашей задачей было не допустить попадания материалов в чужие руки. Разноглазый утверждал: единственное, что успели сделать Ивлиев и Береславский, — расформатировать винчестер ноутбука и кинуть его в печку вместе со всеми бумагами и дискетами.
— Он понимал, что с ним может произойти, и мог врать, как… — Дурашев подбирал сравнение, — телекомментатор.
— Все возможно, — согласился Коровин. — Но эти двое действовали в условиях жесточайшего дефицита времени, а данные наверняка были кодированы. Так что, вероятнее всего, для оппонентов они безвозвратно потеряны. Нам же, как я понял, они не нужны.
— Это точно, — согласился Дурашев.
Ему материалы не нужны, лишь бы они не попали ни к кому другому. Про грязь, покрывающую многих управляемых им чиновников, он и так знал прекрасно. Это ему иногда даже помогало. А вот если бы эти данные достались оппозиции — было бы чрезвычайно неприятно. Любые перевороты в сегодняшнем состоянии не пойдут на пользу стране.
А с ворами в своей команде Дурашев всегда успеет разобраться.
— Со стороны разноглазого трудностей не ожидается. Эта пара больше никому не принесет проблем, — жестко улыбнулся Коровин. — Не думаю, что вас интересуют подробности.
— Абсолютно не интересуют, — согласился Виктор Петрович. "Не такой уж он и гуманист. Бабу, видно, пришил, не морщась. Хотя, с его точки зрения, она не баба, а боевая единица противника. Дама действительно всегда была «при делах» — и в этой афере, и в прежних. Говорят, они любили друг друга.
