Андрей Троицкий - Кукловод
– Мать твою, – сказал Гецман. – Бляха…
Он бросил пистолет, схватился за простреленное место. Вторая пуля вошла Гецману в плечо. Третья в бедро. Он рухнул на пол, выбросив вперед ноги. Простреленная правая нога застряла в дверном проеме. Старуха, сгорбившись, стала выталкивать ногу Гецмана из своей прихожей в общий коридор, но нога никак не хотела вылезать.
Ашуров подошел к раненому приятелю, нагнулся над ним, потрепал по щеке. Расстегнув плащ, вытащил из кармана плаща мобильный телефон. Ашуров добил раненого выстрелом в голову. Затем прошел по коридору. Гецман истекал кровью перед полуоткрытой дверью в квартиру старухи. Бабка продолжала выталкивать из квартиры его ногу. Ашуров выстрелил Гецману в висок.
Старуха, наконец, поняла, что надо не заниматься чужой конечностью, а спасать свою жизнь. Но было поздно. Ашуров поднял пистолет и выстрелил. Казалось, старуха умерла от страха. Умерла за секунду до того, как пуля попала ей между глаз.
Ашуров сунул пистолет в карман, нагнулся, снял с запястья Гецмана именные часы. Затем тщательно обыскал карманы убитого, выгреб бумажник, паспорт и записную книжку. По документам личность убитого мгновенно установят. А в этом Ашуров не заинтересован.
Так, теперь все в ажуре. Он глянул на циферблат часов. Надо же, все дело отняло семь минут. А кажется, час прошел, не меньше. Теперь нужно уходить. Ашуров бежал по лестнице, перепрыгивая через де ступеньки. Выскочив на улицу, забежал за угол, где ждала «Волга».
– Я должен взглянуть на труп, – дернулся Дунаев.
– Сиди ты, через пару минут тут менты будут, – Ашуров тронул водилу за плечо. – Давай скорее. Гецман Алика завалил.
Машина рванула с места. «Волга» вырулила на улицы, свернула в переулок, газанула, заложила еще один поворот. Пропетляв по узким улицам, остановилась. Пассажиры «Волги» пересели в серые «Жигули», ожидавшие их возле почты.
* * *Рогожкин сидел на полу, боясь пошевелиться. В сенях нутряным металлическим звоном загремело то ли жестяное ведро, то ли корыто. Этот звук показался громким и очень близким. Рогожкин пучил глаза, стараясь лихорадочно сообразить, что же ему теперь делать. Оставаться сидеть посередине комнаты, рядом с лежавшим на полу кладбищенским сторожем дядей Ваней? Или что-то предпринять?
Звуки в сенях стихли. Наступила звенящая напряженная тишина. Рогожкин так разволновался, что услышал удары собственного сердца. Но сердце сместилось со своего места, и теперь бьется, пульсирует где-то в глотке. Рогожкин разглядел, как сидящий на корточках Акимов отчаянно машет рукой. Что он хочет сказать? Скорее всего, сигналит, мол, уползай куда-нибудь. Скройся с глаз. Но куда скрыться в голой комнате? Рогожкин лихорадочно соображал.
Из сеней послышался звук льющейся воды. Затем человек стал умываться, фыркая и отдуваясь, как паровоз под парами, громко освободил заложенный нос. Ясно, вошедший в дом человек чистил перышки у рукомойника. Так, так… Куда же ползти? В бельевой шкаф залезть Рогожкин вряд ли успеет. Остается одно, прямым курсом под кровать. Высокую металлическую кровать с никелированной гнутой спинкой. Кровать это то, что надо.
Осторожно, стараясь не издать ни звука, Рогожкин встал на корточки. Пополз, перебирая ладонями крашенные доски пола. Половица скрипнула под коленкой. Он до боли сжал зубы, выругался про себя последними словами. Под кроватью оказалось не так много свободного пространства. Рогожкин натолкнулся на какие-то коробки и мягкие узлы, видимо, с дедовым тряпьем. Он едва втиснулся под кровать. Ноги так и не удалось распрямить, подметки натыкались на какие-то сваленные под кроватью предметы.
Тогда Рогожкин лег на бок, подогнул колени к животу, стал поддерживать их ладонями. Поза более чем неудобная, так долго не продержишься. Одна надежда, все кончится очень быстро. Зато обзор снизу хороший. Вода в сенях больше не лилась, зато хлопнула дверь, снова грохнуло жестяное корыто. Мужчина выругался низким хрипловатым голосом. Другой человек рассмеялся.
Из своего укрытия Рогожкин видел, как распахнулась дверь в комнату. Переступивший порог мужчина держал в руке длинный фонарик. Рогожкин не видел лица вышедшего в комнату человека, лишь общие контуры фигуры. Видно батарейки в фонарике подсели, световое пятно было неярким, блекло-желтым.
Человек остановился в дверях, посветил на старика, лежащего под одеялом посередине комнаты.
– Чего это ты тут разлегся? – спросил человек.
Словно почувствовав неладно, незнакомец отступил на шаг.
Но отступать было поздно. Акимов, словно подброшенный мощной пружиной, подскочил на месте. Бросился на мужчину, точным крюком в челюсть срубил его с ног. Упал, покатился по полу фонарик.
Рогожкин понял: сейчас его ход. Он выскочил из-под кровати. Два человека, сцепившись друг с другом, катались по полу. В сенях хлопнула дверь.
– Догони его, – прохрипел Акимов. – Не дай уйти.
* * *Но Рогожкин уже все понял без слов.
Перепрыгнув через дерущихся, он споткнулся о дедов костыль, наклонился, схватил костыль в руки и бросился на двор. Длинная синяя тень метнулась от дома к воротам. Рогожкин, моментально сообразив, как перерезать дорогу отступавшему человеку, не побежал тем же путем.
Он припустил к забору, перебросил через него костыль. Вскочил на широкую могильную ограду, как на парапет. Не теряя ускорения, оттолкнулся ногой, перемахнул забор, приземлился на ноги.
Незнакомец бежал вдоль забора прямо на Рогожкина. Мужчина резко остановился, полез в карман матерчатой куртки. Отступать он не собирался. Рогожкин воспользовался секундным замешательством, подхватил лежавший у самых ног костыль. Луна вывалилась из-за облака.
Окружающий мир засветился призрачным голубым светом. Теперь Рогожкин мог разглядеть своего противника. Мужик лет сорока, казах, среднего роста. Матерчатая куртка распахнута на груди, видны полоски тельника. Темные нечесаные волосы, давно не знавшие воды и мыла, стоят на голове. Человек вытащил из чехла, прикрепленного к брючному ремню, финку с длинным лезвием, изгибающимся в конце в сторону острия.
Видимо, казах не для форсу носил нож, он умел с ножом обращаться. Рогожкин занес костыль за плечо, приготовившись отбить нападение. Он отступил на пару шагов к забору.
– Что, желтая морда, хочешь сдохнуть? – отступая, прошептал Рогожкин. – Я тебе помогу это сделать.
Рогожкин хотел разозлить противника, вывести его из себя.
– Сдохнешь в канаве, как последняя тварь.
Казах не ответил. Он облизал черные губы сухим языком. Держа нож в полусогнутой руке, шагнул вперед. Рогожкин успел подумать, что лично его шансы сдохнуть в канаве под забором куда выше шансов противника. Казах выбросил вперед руку с ножом. Костыль просвистел в воздухе. Противник, уворачиваясь от удара, отступил. Рогожкин махнул костылем снизу вверх. Казах опять успел увернуться.
Выстрел прогремел неожиданно. Он прокатился, как гром небесный, как взрыв противотанковой гранаты. Казах вздрогнул, повернул голову на этот звук. И тут же получил увесистый удар костылем по шее. Он выронил нож. Сообразив, что облажался, нагнулся поднять оружие. Это была его вторая ошибка.
Рогожкин занес костыль над головой и сломал его о твердую, как булыжник, голову казаха. Но тот не упал. Лишь утробно застонал. Отбросил обломки костыля, Рогожкин сцепил руки замком. Вложившись в удар всем телом, шибанул сложенными руками по затылку противника.
Казах пропахал носом дорожную грязь. Но не лишился чувств. Перевернулся на спину, стараясь подняться. Рогожкин оседлал противника, навернул ему справа и слева по морде. Затем встал, перевернул казаха на живот, вытащил из кармана кусок капроновой веревки. Тройным узлом связал за спиной запястья рук.
Лишившийся чувств казах валялся на дороге, как куль с дерьмом. Поднятая пыль накрывала этот куль голубым романтическим облаком. Подхватив валявшийся на земле нож, Рогожкин побежал обратно. Проскочил ворота, и напрямик к дому. Он, готовый перерезать горло любому, кто подвернется под руку, ввалился в комнату, остановился порога. Дело сделано без него.
Керосиновая лампа освещала комнату. На кровати сидел одноногий сторож. Посередине комнаты лежал мужик в брезентовой куртке. Кровь сочилась из простреленного плеча. Над раненым стоял Акимов с пистолетом в правой руке.
Рогожкин острием ножа показал на человека, валявшегося на полу.
– Это и есть твой Назаров?
– Он самый.
Назаров откашлялся, повернул голову к Акимову.
– Зря ты все это затеял, – сказал он. – Зря меня искал. Только время напрасно потратил. Твоя жена не стоила твоих усилий. Мне, вижу, все равно подыхать. Живым ты меня не отпустишь, ведь так?
– Так точно, – кивнул Акимов.
Назаров растянул в улыбке разбитые губы.
– А раз так, скажу тебе правду. Твоя жена не стоит стакана моей крови. Капли крови не стоит. Понимаешь, у меня с ней было… Много раз было. Ну, когда ты уезжал в райцентр или в область. Я к ней заходил. Утром оставлял немного денег. На пряники. Ей все время не хватало денег. И она любила пряники. Ты ведь помнишь это? Она любила сладкое. А в сельпо не завозили ничего, кроме этих пряников. Ты никогда не спрашивал жену, откуда у нее карманные деньги? Откуда мелочь? Не спрашивал? А напрасно.
