Реквием по братве - Афанасьев Анатолий Владимирович

— А стриптиз зачем? Шоу вроде бы получается политическое?

— Конечно, политическое. Но без стриптиза обыватель не проглотит.

— Почему? Объясни на милость. Почему у нас в каждой программе обязательно должен бьггь стриптиз? Это не я тебя спрашиваю, Букина, это меня самого недавно в правительстве спросили. Представь себе, я не знал, что ответить.

— Наверное, вы шутите?

— Нет, не шучу.

— Но это же очевидно. Стриптиз — один из символов свободы для россиянина. Как те же заказные убийства. При большевиках ничего этого ведь не было. Секса не было, наркотиков не было. Убил кого-нибудь — ступай в тюрьму. Демократия дала ему все, чего он был принудительно лишен. Естественно, россиянин наверстывает, хочет пожить, как все белые люди. Иногда с перебором, но это пройдет. Главное, насытить первый голод, чтобы он не чувствовал себя обездоленным. Что касается моего шоу, там же не будет порнухи. Отнюдь. На втором плане, как бы в лазоревой дымке, под хитовую музыку, в западном интерьере юные девушки и мальчики красиво, без пошлости, совокупляются… Просто для того, чтобы зритель, приученный к этому фону, не начал щелкать кнопками по другим программам.

— Что-то у меня такое подозрение, Букина, что ты говоришь не совсем то, что думаешь.

— Господь с вами, Халим Олегович, я вообще не думаю. Я же профессионалка.

— Хорошо, ступай, готовь передачу… Но помни: первый блин комом — это не про тебя сказано. Провалишься — пинка под зад, потом не плачь.

— Спасибо, Халим Олегович.

— Возьми телефон. Завтра же сдай анализы.

— Слушаюсь, Халим Олегович.

…И вот настал долгожданный день. Ночевала она у Кныша (пятая ночь подряд!) — и поспала от силы два-три часа, но чувствовала себя превосходно. На студии весь день ловила на себе завистливые взгляды коллег. По этим взглядам, как по открытой книге, читала, кто как к ней относится. Друзей на телевидении она так и не завела: женской половины избегала сама, мужчины давно обходили ее стороной, как прокаженную: редко какой удалец, обыкновенно из новеньких, сунется с заманчивым предложением, получит отлуп — и отвалится, буркнув себе под нос что-нибудь про поганых лесбиянок. Зато была искренне тронута, когда Валерий Дмитриевич, осветитель, ветеран студии, оглянувшись по сторонам, сунул ей в руку букетик невесть откуда взявшихся среди зимы незабудок.

— Не дрейфь, Тинуля, — вяло подбодрил. — У тебя все будет хорошо.

В порыве благодарности Таина притянула его к себе и звонко чмокнула в плешивую голову. Валерий Дмитриевич был один из тех немногих, кто, кажется, догадывался о ее двойной жизни и даже о том, что она меченая.

Режиссер Витя Хабибулин и оператор Жека Сидоркин — оба молодые, крепкоголовые пентюхи — затеяли играть с ней в кошки-мышки, прятались целый день, резвились, как дети, пока Таина не застукала их в монтажной кабинке, где на двери висела лаконичная табличка: «Не входить. Убьет током». Там они освежались «Кристаллом», и каждый держал в руке по огромному гамбургеру. При виде холодного теста, облитого ярко-алым кетчупом, Таину натурально затошнило. Она с утра ничего не ела.

— Мальчики! — взмолилась. — Пожалейте несчастную сироту. Не подведите. Обещаю после передачи каждому по ящику шампанского.

— Коньяку, — воспламенился Жека Сидоркин. Хабибулин, рыжий, как она сама, отозвался мрачно:

— Думай, что говоришь, Букина. Передача моя, а не твоя. Я главный, а не ты. И нечего выпендриваться.

— Миленький, конечно, ты главный, разве кто спорит? Но у меня премьера. Я от волнения ночь не спала.

Хабибулин откусил от гамбургера огромный кусок, измазав рот кетчупом, как кровью. Прошамкал с набитым ртом:

— Про тебя известно, какая ты штучка.

— Какая же?

— Выскочка. Особняком стоишь. Ни с кем, в натуре, не общаешься. Таких нигде не любят.

— Гордая очень, — поддакнул оператор, отхлебнув «Кристалла». — На гордых воду возят.

Таина пригорюнилась.

— Именно, что возят, Жекочка. Запрягли — и возят. А я не хочу. Какая же моя вина? Вы у нас не очень давно, даже не представляете, какие тут плетут интриги. Им человека слопать, все равно, что пирожок проглотить. А у меня на воле поддержки нету, я сама по себе.

— Врешь! — Хабибулин наконец справился с гамбургером и послал вдогонку стопарь беленькой. — С такими данными — и у тебя поддержки нету? Кому вола крутишь?

— В том-то и дело, мальчики, — серьезно ответила Таина, — что западло мне с пузанами в постели валяться.

Парни переглянулись многозначительно.

— Если ты такая честная, — сказал Хабибулин, — может, водочки с нами выпьешь?

— Не вижу связи, — заметила Таина. — Наливай.

Засуетясь, Жека Сидоркин набухал полную чайную чашку, и Таина, не моргнув глазом, ее осушила. Закусила ломтиком соленого огурца. После этого ребята подобрели. Вернее сказать, были немного ошарашены.

— Ладно, — усмехнулся Хабибулин. — Поддержим тебя морально, премьерша. Чего реально хочешь?

Таина объяснила про паузы, про крупные планы, про спецэффекты в нужных местах — и еще всякие мелочи.

— Сечешь, рыжая, — уважительно заметил Хабибулин. — Но признайся, неужго этому бобику Халиму не дала?

— Падлой буду, — поклялась Таина.

— Как же он тебе разрешил передачу?

— Сама не знаю.

— Это бывает, — вступил Жека Сидоркин, все еще с изумлением поглядывающий на опустошенную ею чашку. — На них иногда находит затмение. Помнишь, как к Светке хмырь из «Мост-банка» клеился? Ну и что? Обломилось ему?

— Это совсем другой случай, — сказал Хабибулин. — Не равняй божий дар с яичницей.

— Мальчики, — прервала начавшиеся воспоминания Таина. — У меня к вам еще личная просьба. Возьмите на себя эту сучку Эльвиру. С мужиками я справлюсь, а с ней…

— Кто такая? — насторожился Сидоркин. Хабибулин ему объяснил:

— Элитная. Обслуживает весь бомонд. Самые изысканные утехи. Там у нее ручная шимпанзе минет делает — пять кусков за сеанс.

— Откуда знаешь? — не поверил пораженный Сидоркин.

— Возил раза два Хозяина.

— Мальчики, — вторично вернула их на землю Таина. — Прошу вас. Если она заблажит… Жекочка, ты как раз в ее вкусе — чистенький, беленький, глазенки голубенькие…

— Сколько ей лет?

— Она нормально выглядит, пластику недавно делала.

— Ящик коньяку точно гарантируешь?

— Даже не сомневайся.

Как и предполагала Таина, сразу по прибытии Эльвира Карловна устроила ей нервотрепку. Она привезла с собой личного гримера, сморщенного пожилого дядьку в смешных буклях, похожего на подгнившую еловую шишку на двух тоненьких ножках, который потребовал отдельную комнату с туалетом и с ванной.

— Почему же с ванной? — не поняла Таина. — Вы разве собираетесь мыться?

— А уж вот это, милочка, — одернула ее Эльвира Карловна, — позвольте нам решать самим. Раз Джордж говорит, что ему нужна ванна, значит, вы уж постарайтесь.

Наряженная под юную курсистку, в короткой юбке, с обнаженными толстыми руками, с розовым, словно гуттаперчевым лицом, она выглядела столь внушительно и непреклонно, что у Таины поджилки тряслись. «Ах ты, старая ведьма!» — подумала она с восхищением. Тут же мадам предъявила второе требование: она будет выступать только в маске, как у Познера. Оказывается, ей очень нравилось, когда в его передачах какая-нибудь соплюшка, поведав о себе кучу гадостей и уведомив зрителей, что ей ни в коем случае нельзя показываться людям на глаза, иначе ее убьют (зарежут, поставят на кон и прочее), вдруг эффектно сбрасывала маску.

— Кстати, — обиженно прошепелявила мадам. — Почему я не вижу Володю? Он где?

— В Америке, в гостях у Донахью, — соврала Таина.

— Вот оно что, — с сомнением заметила Эльвира Карловна. — И поэтому вам, милочка, доверили такое ответственное шоу?

— Временно, — Таина начинала злиться, но выручил Жека Сидоркин, не подвел. Появился в нужный момент, галантно поклонился:

— Разрешите, синьора, проводить вас в комнату, где вы сможете отдохнуть. Ваш гример уже там.