Предчувствие смуты - Борис Михайлович Яроцкий
Для охлаждения двигателей немцы брали воду, накопленную в карьере весенним паводком, — вода была прозрачной и мягкой, не известковала двигатели. Сиротинцы с пеплом подсолнечника мыли полы и стирали белье…
Зенон Мартынович смотрел на бывшего председателя колхоза: под сонными глазами — пунцовые мешки, щекастое лицо припухло. «Запустил болезнь. Вряд ли долго продержится», — невольно подумал гость.
— Алексей Романович, вернемся к разговору о вашем лечении в Трускавце.
— А стоит ли?
— Стоит. Важных дел у нас, как гудзиков на гаманце.
— Что верно, то верно. Без толкового адвоката нам никак не обойтись. Давайте обговорим, пока нет соседа.
— Он — кто?
— Есть у нас один. Любой дырке — затычка. Все ему не так, все норовит переделывать.
— Он кто у вас — Горбачев?
— У него мать скандалистка. Когда-то, еще в детстве, настроила против нас, персонально против меня. А я был все-таки власть. В коммунизм, конечно, не верил. Но за пропаганду коммунизма хорошо платили… А сын у нее оказался опасным, потому что нагуляный.
— Что — у вас такое возможно? — Зенон Мартынович изобразил на лице изумление.
— В войну это случилось… Тогда население сильно уменьшилось. Случалась и прибавка. Как в стаде бывает… Пастух зевнул — а бычок уже на телочке.
— И даже на коровке? — поддакнул ему Зенон Мартынович.
— А какая коровка не жаждет гульнуть? Особенно если она вышесредней упитанности…
Гость шевельнул широкими крылатыми бровями: Алексей Романович — серьезно или же иносказательно? Если серьезно, то какой тогда упитанности Валентина Леонидовна? И ведомо ли ему, на что способна эта всегда молодая женщина?
Не раньше как прошлой ночью гость после двадцатилетнего перерыва изучал ее возможности. И вроде она еще ничего… Энергетики достаточно.
Гость, как пройдоха-гусар, крепкими желтыми пальцами поглаживая пышные усы, по-доброму усмехался. Несмотря на трудности жизни, в чем он почти не сомневался, даже незамужние украиночки полнели, а молодых и полных мужчины везде замечают — и на востоке, и на западе. Кода-то Зенон Мартынович мечтал жениться на полнотелой украиночке и даже короткое время был женат. Но та, полтавчанка, своей необузданной ревностью его так доставала, что он зарекся — к ЗАГСу ближе, чем на дальность револьверного выстрела, не подходить. Женщины, особенно украиночки, на многое способны: у них верный глаз и твердая рука.
— Алексей Романович, зачем вам нужен адвокат, да еще такой заслуженный, как пан Шпехта?
Тот недоуменно взглянул на гостя.
— Тут одна гражданка незаконно получила пай, — начал было излагать свою просьбу Алексей Романович. — Гражданка не состояла в колхозе…
— Она — кто?
— Рядовая учительница.
— А пай — сколько гектаров?
— Пятнадцать.
— И стоит адвокату из-за каких-то пятнадцати десятин совершать вояж через всю Украину?
— Дело принципа. Я людей предупредил: гектары у нее отберут. А мне: где такой закон? Тут потребуется тонкая юридическая помощь.
— Всего-то?
— На твердом слове мой авторитет всегда держался и до сих пор держится.
Алексей Романович стал перечислять свои заслуги, но гость не горел желанием терять время на пустые разговоры, ему нужно было получить согласие на то, чтобы в доме бывшего председателя колхоза создать перевалочную базу — канал для пересылки в Южную Россию религиозной литературы. В этом был заинтересован Ватикан.
— Кто эта учительница?
— Перевышко, жена тракториста.
— Она не родственница Миколы Перевышко?
— Мать. Но Микола в селе веса не имеет. Он, как и его отец, шумит, а толку? Шумел на выборах — не тех избираем, держава рухнет… Держава рухнула, а вот нация, к счастью, уцелела.
Зенон Мартынович, ломавший шестой десяток лет, насторожился: не хватало еще из-за какого-то вчерашнего мелкого номенклатурщика терять перспективный кадр… Но и не хотелось портить родственные отношения с Пунтусами. В одном из них бурлила кровь Гуменюка.
Когда разговор перекинулся на пересылку литературы, Алексей Романович выдержал продолжительную паузу, спросил:
— А это не опасно? При старом режиме за хранение недозволенной литературы на каторгу ссылали.
В болезненных глазах бывшего председателя уже проглядывал страх: а вдруг и теперь о себе напомнит старый режим? Опять уже не товарищи, а паны. Товарищи пока еще в армии. Но там, на верхотуре, паны-командиры, и песни горланят про пана полковника…
— Опасно все-таки… Если не расстреляют, то сошлют на Колыму.
Гость расхохотался.
— Вы в какой стране живете, добродий Алексей Романович? Кто вам почки лечит?
Услышав такое, Пунтус опешил. Уставился на гостя злым, подслеповатым взглядом: в какой стране — он с детства знает, учил историю.
— Живу… любезный… на… Украине… — сказал, делая паузы между словами, как бы подчеркивая, что он еще не потерял рассудка, в здравом уме, и что больные почки на голову не влияют.
— А я, грешным делом, подумал, что вы живете в России… Хвалите Господа Бога, что Украина благодаря самостийности осталась без Колымы. До вас это доходит?
До Алексея Романовича наконец-то дошло. Он раскрыл рот — не хватало дыхания. Но вот взгляд его потеплел, на пепельно-серых морщинистых губах обозначилась ироничная улыбка. В бесцветных глазах мелькнула искринка.
— А что, и верно! Ссылать будет некуда!
Гость подзадоривал:
— И расстрелять не смогут. Патроны Луганского завода все на корню проданы. По этой причине и смертную казнь отменили. Так что, шановный Алексей Романович, будем пользоваться по старинке — удавкой.
Посмеялись, пошутили.
Гость ласково взглянул на своего нового друга:
— Вернемся к нашим телятам. Ну, так как?
— Ладно!.. Присылайте. А что касается передачи за кордон, у нас он за лесополосой, договаривайтесь с соседями.
Как на базаре барышники, новые друзья ударили по рукам, дескать, так и быть, сторговались.
— Когда ждать первую партию?
— Как вернусь.
— А с Илюхой и Миколой свидеться не хочется?
— Почему же… Свидимся… во Львове.
Зенон Мартынович знал, с каким грузом ребята возвращаются на Украину, и показывать этот груз в Сиротине нежелательно, иначе недобрая слава, как смола, прилипнет к бывшему председателю передового колхоза: мол, не успела власть перевернуться, а он уже, видимо, по лизингу, приобрел труповозку, взял в работники сына своего вечного недруга. Для досужих языков это была пища.
— Ну, с Богом, хлопчики! — но стоило Алексею Романовичу сделать резкое движение, как почка напомнила о себе резкой дергающей болью.
Гостю следовало проститься и с Валентиной Леонидовной, но гость был рад уехать не простившись. За годы долгой холостяцкой жизни Зенон Мартынович убедился: для него самые неприятные минуты — расставание с
