Никита Филатов - Последняя ночь майора Виноградова
— Да ты уже это сделал, Иуда!
— Не стоит ругаться. Расстанемся как равные!
— А вот это видел?
Виноградов представил сопровождающий реплику красочный жест.
— Подавай в арбитраж. В суд! Можешь в милицию написать…
— Точно! Мы же в правовом государстве живем, нет?
Виноградов перевел заинтересованный взгляд с двери на секретаршу — девушка Света не знала, что делать в подобной ситуации, то ли заткнуть посетителю уши, то ли тонко намекнуть руководству… и поэтому просто ерзала на стульчике. Наконец она нашла выход — двухкассетный «Самсунг» был под рукой, оставалось только нажать на кнопочку:
— Радио «Модерн»! В этот час с вами…
Владимир Александрович мысленно поаплодировал — она, судя по всему, не только ногами работать умела. И зарплату свою получала заслуженно.
— Думаю, кофе мы попить не успеем.
И точно — врата начальственного кабинета разверзлись, выпихнув в приемную носатого, с отчетливыми залысинами крепыша в коричневом пиджаке. Все остальное, что положено, на нем тоже было надето, но прежде всего бросался в глаза пиджак — добротный, с блестящими золотистыми пуговицами. Лицо у мужчины было потное, красное и злое.
— Всего доброго! — Фигуры в дверном проеме очень напоминали Виноградову поясные мишени динамовского тира. Очевидно, это и были обладатель фальцета и второй, спокойный…
— Пошли вы… — Никак не реагируя на окружение, обладатель пиджака прорубил своим крепким телом пространство прихожей и скрылся в коридоре. Некоторое время было тихо, потом издалека, почти от самой двери, донеслось:
— До встречи!
И что-то совсем уж матерное.
— Ушел…
— Тяжелый человек! Грубый…
* * *Чтобы называть Бориса Михайловича Тихонина по имени-отчеству, требовалось известное напряжение — слишком уж юным выглядел шеф петербургского представительства. Длинный, худой, в очках… На вид ему было лет семнадцать. Одет, конечно, безумно дорого и с безупречным вкусом — но это скорее не плоды воспитания, привитого в семье, а лишь послушное выполнение рекомендаций продавцов из салона Карла Лагерфельда.
Золотой купеческий «роллекс» на бледном запястье смотрелся трогательно и чуть-чуть провинциально. Виноградов понял, что это не просто часы — это символ, символ успеха, достигнутого недавним выпускником Финэка, семь лет назад приехавшего завоевывать мир из степного шахтерского поселка.
Его заместитель, Сергей Юрьевич, которого еще совсем недавно в среде фарцовщиков и специалистов по валюте знали как «Серегу из Гавани», выглядел постарше и посолиднее. Так оно и было — в свои тридцать господин Чайкин успел поучиться в трех высших учебных заведениях и отовсюду вылетал за академическую неуспеваемость, пока наконец не смирился, признав свою неспособность успешно совмещать приобретение научных знаний и рискованный процесс создания собственной материально-технической базы. Он был блестящим практиком, заметной фигурой на тогда еще не разрешенном, но уже процветавшем валютном рынке… Отмену восемьдесят восьмой статьи Уголовного кодекса и соответствующую амнистию Сергей Юрьевич встретил в «Крестах», в качестве подследственного.
Освободился. Осмотрелся. И снова занялся любимым делом, но теперь уже в качестве дилера, а затем и ведущего эксперта питерской валютной биржи.
Последний раз они с Виноградовым виделись осенью девяносто третьего, случайно, — господин Чайкин был совсем не похож на бывшего суетливого коробейника, скупавшего у пьяных матросов и проституток на Морском вокзале доллары и марки… Напротив, он рассуждал о необходимости жесткой кредитной политики, стабилизации рынка и по знакомству дал нищему капитану милиции несколько практических советов по вложению избыточных средств на случай грядущих катаклизмов.
Тогда Владимир Александрович пропустил его рекомендации мимо ушей, о чем и пожалел спустя некоторое время, ползая под пулеметным огнем в здании московской мэрии…
— Проходи, Саныч! Видал?
У Чайкина рука была как рука, не то что у его босса — вялая, влажная…
— Борис Михайлович.
— Владимир Александрович.
— Очень приятно. Сергей о вас рассказывал.
— Светочка, кофе и… Все будут?
Виноградов засомневался:
— Не знаю, может… Капельку.
— А нам надо! — принял за всех решение Чайкин. — Светочка, тогда три кофе, бутербродики горячие и водочки. Хорошо?
— Открыть?
— Посмотри там в холодильнике, должна была со вчерашнего дня «Финляндия» остаться. Если охрана не употребила за ночь.
— Будет сделано.
— Да проходи, не стой! Присаживайся где удобно…
— Спасибо. Неплохо у вас.
Кабинет был обставлен в том же стиле, что и приемная, — только чуть поменьше оргтехники и побольше мужского беспорядка на бескрайнем хозяйском столе. И картина — не Глазунов, а что-то сюрреалистическое, среднее между поздним Дали и ранним Нечаевским.
— Денег стоило — ты не поверишь! Пока коммуналку расселили, пока в нежилой фонд перевели…
— Наверное, имело смысл?
— Посмотрим…
— Сергей! — Тихонин посмотрел на циферблат.
— Да, конечно… Извини, Владимир Александрович, у нас сегодня еще одна встреча, времени не много, а обсудить есть что. Так что к делу, если ты не против.
— Готов.
И Тихонин, и его заместитель вроде несколько поуспокоились после произошедшей пару минут назад баталии, поэтому Виноградов не удивился, когда Борис Михайлович нажал на кнопку селектора:
— Кофе принесите. Бутерброды тоже! Остального не надо.
— Хорошо, — отозвался динамик очаровательным голосом привыкшей ко всему Светочки.
— Владимир Александрович, вас рекомендовал господин Чайкин как человека, которому можно доверять… Вы давно знакомы? — Взгляд у Тихонина был умный, но без той настороженности, которая непременно поселяется в человеке после некоторой череды жизненных неурядиц и разочарований.
— Несколько лет.
— Давно не встречались?
— У нас есть определенный круг общих знакомых…
Виноградов снова прокрутил в памяти недавнюю встречу с бывшим коллегой за рюмкой коньяка, последовавший за этим звонок полузабытого «Сергея с Гавани», приглашение на беседу… И решил не вдаваться в подробности.
— Обычно я не доверяю бывшим милиционерам…
— Правильно, наверное, делаете, — пожал плечами Владимир Александрович. Ему захотелось поинтересоваться, а кому же в таком случае доверяет Тихонин, но это было бы расценено как дерзость.
— …но Сергей Юрьевич ручается!
— Благодарю за доверие.
— И лично вы производите достойное впечатление.
Хм… Неплохо бы узнать, что этот юноша с Уоллстрит имеет в виду: что у Виноградова ботинки почищены или что на протяжении всего разговора отставной капитан еще ни разу на ковер не сплюнул?
— Надеюсь, вы не собираетесь выдать за меня замуж свою старшую сестру?
— Простите, не понял?
Чайкин бросился спасать положение:
— Владимир Александрович хочет сказать, что если уж мы его пригласили…
— Верно! Это же вы меня пригласили, а не наоборот.
— Но ведь и вам нужна работа… Так?
— Мне нужна хорошо оплачиваемая работа. И то не всякая!
— Саныч, мы готовы заплатить!
— Тогда я слушаю. Или — до свидания. — Виноградов очень не любил подобных прелюдий, обычно за ними следовали угрозы, что «в случае утечки информации»… А потом все заканчивалось какой-нибудь ерундой, вроде просьбы проверить на судимость или сотрудничество с органами нового инкассатора. Или пожелания шефа установить, когда и с кем его супруга резвится под предлогом занятий шейпингом. — Сергей, ты же меня знаешь!
— Саныч, ты просто не понял. У шефа нет пока опыта общения с ребятами из твоей… сферы бизнеса.
— Все, Владимир Александрович! Простите. Я тоже предпочитаю не ходить вокруг да около. Вы вообще что-нибудь про нашу ситуацию слышали?
— Весьма отрывочно.
— От людей Василевича?
Фамилию Виноградов услышал впервые в этой же приемной, минут пятнадцать назад, но данный факт предпочел не афишировать:
— Разные бывают источники информации…
— Ладно, это ваша кухня. Но все-таки?
— Борис, давай расскажем все с начала. Чтобы он от нас узнал, как было на самом деле. Без всякой шелухи!
— Тогда лучше ты, Сергей. Это твой человек, раз уж решили.
История, видимо, и вправду была достаточно деликатная — ни шеф, ни его заместитель начинать не спешили. Владимир Александрович также с какими-либо инициативами не высовывался.
— Дело в том, что раньше мы работали в Невском банке недвижимости. Слышал? — Дольше тянуть паузу стало неприлично, и Чайкин принял ответственность на себя.
— Честно говоря, не припоминаю.
— Это неважно. Небольшой такой банк, карманный.
