Александр Тамоников - Неистовый витязь
Марканова вызвал Цурман:
– Крайние дома заняты. Боевиков нет.
– Оставайся там. Контролируй подходы к дому со стороны аула.
– У тебя как, командир?
– Этажи зачищены, иду в подвал. Следи за обстановкой в ауле.
– Понял.
Марканов с четырьмя бойцами вышел к наглухо закрытой металлической двери в подвал.
– Командир, дверь сейфовая, – доложил один из подчиненных.
– Вижу. А ну-ка, попробуй пробить замок из «гюрзы».
Прапорщик достал бронебойный пистолет, сделал пять выстрелов. Пули пробили броневой сплав, сбили замок, но дверь осталась закрытой.
– Засовы, товарищ капитан.
– Засовы, – согласился Марканов, – давай-ка сюда сапера.
Вскоре прибыл лейтенант Мягков, штатный сапер подразделения. Во время штурма он находился в группе Топилина.
– Саша, – обратился к нему Марканов, – оприходовать эту дверь сможешь?
– Без проблем, товарищ капитан.
– Тогда работай.
Мягков достал из заплечного ранца магнитные мины направленного действия, прикрепил к углам двери. Вывел провода на единый пульт.
– Рвем, командир?
– Рвем.
Лейтенант выставил время на таймере в двадцать секунд.
– Уходим наверх, капитан.
Группа поднялась по небольшой лестнице на первый этаж. Мягков, включив таймер, последовал за ними.
Через двадцать секунд раздался взрыв, потрясший дом, и клубы дыма заволокли лестницу.
– Внимание! Пока не рассеялся дым, вперед в коридор. Я с Николаевым вправо, к рабам. Снимаю охрану, если она осталась. Колбин с Серегиным влево, к лаборатории. И по полу, по полу. Вдоль стен. Мягкову оставаться на месте. Все, пошли.
Марканов первым ринулся в дымовую завесу. Споткнувшись о бетонный бордюр, понял, что это вход в коридор. Рванулся вперед и вправо, упав на усеянный бетонной крошкой пол, откатываясь к стене. Следом его маневр повторил и прапорщик Николаев, откатившийся к противоположной стене достаточно широкого коридора. Колбин и Серегин прорвались на левую сторону, тоже заняв позиции у стен. Каждый выставил перед собой свой «ВАЛ», готовый в любой момент открыть огонь.
Тут по внутренней связи, вмонтированной в бронешлемы, Марканова вызвал пост с первого этажа:
– Командир, я – Сухов, первый этаж.
– Чего тебе? – тихо спросил капитан.
– Аул ожил. Наблюдаем из окна скопление вооруженных людей у мечети.
– Много их?
– Черт его знает. Около полусотни.
– Откуда столько взялось?
– Я почем знаю?
– Я не могу говорить. Свяжись с командирами групп, передай эту информацию. Пусть действуют по плану. Сам с ребятами поднимись на второй этаж, поддержишь наших при необходимости.
– Понял.
– Выполняй, меня не вызывай, сам вызову, если будешь нужен.
– Есть, командир. У вас-то внизу как?
– Еш твою за ногу, Сухов. Никак. Конец связи, – слегка повысил голос Марканов.
Противник среагировал. Со стороны лаборатории позади Марканова и Николаева ударил пулемет. Он бил очередями от стены к стене, от пола к потолку. Раздался вскрик и ответный огонь «ВАЛа».
– Кого? – спросил Марканов через бронешлем.
– Меня, мать его, этого козла, прапорщика Серегина, ногу задел, сука. Применяю аптечку. Прикройте.
– Стас, – приказал Николаеву капитан, – огонь в противоположный конец коридора и следить за стрелком противника, надо засечь вспышки его выстрелов!
– Понял, командир.
Николаев развернулся, перекатился от стены, чтобы не задеть своего, дал очередь и вернулся в исходное положение.
– Серегин? – вызвал раненого Марканов. – Ты в бронекостюме?
– Да, – сквозь зубы, преодолевая боль, ответил прапорщик.
– Как же получил ранение?
– Несколько пуль в одно место. Пробили защиту, бля, кость повреждена, нога не слушается.
– Кровь останови.
– Вы за меня не беспокойтесь, валите этого пидора.
– Ползи к лестнице, сможешь?
– Смогу, командир.
Пулемет пока молчал, несмотря на данные по коридору очереди «ВАЛов».
Может, завалил пулеметчика?
И тут, как бы опровергая предположение офицера «Виртуса», пулемет снова ударил. Посыпался мелкий камень. Марканов вызвал раненого:
– Жив, Серегин?
– Жив, но эта тварь пристрелялась ко мне, не успею уйти.
– Гриша! Колбин! – вызвал капитан второго прапорщика из левого крыла.
– Я, командир.
– Серегину помощь нужна. Мы с Николаевым откроем шквальный огонь, а ты вытащи его к лестнице.
– Понял, товарищ капитан. Стреляйте выше сорока сантиметров, иначе меня заденете.
– Тебя мы увидим. Стас, готов?
– Готов.
– Огонь! Пошел, Гриша.
И все же пулеметчик успел рассмотреть в рассеявшемся дымном облаке силуэт Колбина и дал короткую очередь. Прапорщик уткнулся лицом в бетонный пол.
– Гриша?
Прапорщик молчал.
– Стас? Заметил вспышки?
– Заметил, но пулеметчик, видимо, из-за защиты бьет, я тот угол плотно из «ВАЛа» обработал.
– Готовь «гюрзу».
– Есть.
Марканов извлек свой пистолет, привел в боевое положение.
– Слушай меня, Стас. На счет «три» встаем и, ведя непрерывный огонь по всему пространству коридора, с упором в левый угол, идем вдоль стен на противника. Надо его завалить. Понял?
– Понял.
– Тогда раз, два, три, подъем. Огонь!
Поднявшись, офицеры открыли огонь бронебойными пулями пистолетов «гюрза». Они выпустили все тридцать шесть пуль, по магазину каждого ствола, сблизившись с врагом почти вплотную. Раздался вскрик, и пулемет умолк.
В этот момент в коридоре неожиданно зажегся свет.
Этого никак не ожидали Марканов с Николаевым, сразу же упавшие на пол, перевернувшиеся на спину и вновь взявшие в руки «ВАЛы». Мгновенно перезарядив их, офицеры были готовы открыть огонь в обратном направлении.
Из дальнего угла кто-то выкрикнул:
– Не стреляйте. Я – раб, здесь нет бандитов, они в лаборатории.
– Поняли тебя. Оставайся на месте.
Марканов развернулся, взглянул туда, где за пробитой железной плитой, возле пулемета, лежало простреленное, изуродованное тело стрелка. От его головы осталась только затылочная часть. Он лежал у самой двери входа в лабораторию. Пулеметчик был последним внешним бастионом преступников, запертых в своем логове.
– Стас, – приказал Марканов, – быстро проверь этого раба и посмотри, что там в комнатах, я вызову подкрепление.
Прапорщик, подготовив автомат, пошел в дальний конец коридора.
Марканов вызвал Сухова:
– Сухов! Говорит командир. Что там на улице?
– Толпа двинулась к дому.
– Спусти в подвал одного человека.
– Есть. Лапин, вниз, к командиру.
Марканов вызвал командиров групп.
– Внимание всем. Передвижение вооруженного отряда наблюдаете?
– Так точно, – доложили офицеры.
– Пропустите его на пустырь. Как выйдут, открыть предупредительный огонь из «АГС-30». Предложить сдачу. Топилин, у тебя матюгальник?
– У меня, командир.
– Вот ты и выстави им ультиматум. Огрызнутся – открыть огонь на выборочное поражение. После чего – вновь ультиматум. Не сдадутся – вариант «Рикошет» – тотальное уничтожение.
– Приказ принят, – доложили командиры групп, – у тебя-то там как, в доме?
– Разбираемся.
Вернулся прапорщик Николаев. Капитан спросил:
– Ну что там, Стас?
– Ужас!
– А точнее?
– На нарах рабы. Одни скелеты, в чем только душа держится. Один добрался до рубильника, включил свет. Сейчас никак отдышаться не может. В доме из охраны живых никого нет. Остались только те, кто успел спрятаться в лаборатории.
У входа в коридор послышался голос:
– Командир, я – прапорщик Лапин.
– Входи и сразу налево, по коридору до конца.
Лапин вскоре присоединился к Марканову и Николаеву.
– А кто там у входа лежит? – спросил он. – Я не узнал.
– Колбин.
– Черт! В шоке?
– Не знаю, наверное. Скоро проверю.
– Серегин ранен в ногу.
– Знаю. Вы вот что. Давайте-ка этот мусор от двери уберите, – указал на пулеметчика капитан. – Следите за входом, я наверх – посмотрю, что на пустыре происходит.
Прапорщики отволокли тело пулеметчика в сторону, бросили на него пулемет и накрыли бронеплитой. Расположились сбоку от двери в лабораторию.
Марканов по пути к выходу остановился возле Колбина, наклонился.
Прапорщик был мертв.
Надо же… Пуля нашла единственное не защищенное броней место на теле – горло, под пластиковым забралом.
– Суки, – выругался капитан и направился к лестнице.
Там лежал Серегин.
– Ну как ты? – спросил Марканов.
– Да ничего, командир, боль снял, кровь остановил, только нога онемела.
– Ты держись. Разберемся с «мирными чабанами», вызову санитарную «вертушку».
– А что с Колбиным, товарищ капитан?
– Убит.
– Как так убит?!
– Пуля в горло вошла. Под пластик.
– Твою мать, это же надо! Там и входить-то некуда. Да. Одно успокаивает, детдомовский он, оплакивать некому.
– Нам его оплакивать и поминать. Лежи пока, пошел я. Мягков где?