Татьяна Степанова - Темный инстинкт
Зверева и ее аккомпаниаторша находились в спальне.
Оттуда доносились их громкие голоса — беседа шла на повышенных тонах. Прежде чем постучать, Мещерский чуть помедлил.
— А я говорю: не делай этого! — пылкий призыв, а точнее, команда Майи Тихоновны. — Потом сама сто раз пожалеешь. Ведь это же блажь. Ну согласись — это ничего больше, как фантастическая блажь!
— Может быть, — голос Зверевой раздраженный, глухой.
— Ты меня послушай. Разве я давала когда-нибудь тебе дурные советы?
— Нет, Майечка. Но даже твои самые лучшие советы мне иногда хотелось не слышать.
— Ах вот даже как?
— Занимайся, пожалуйста, своими делами, хорошо? Со своими я как-нибудь разберусь сама.
— Марина Ивановна, можно? — тут Мещерский постучал в дверь. — Завтракать зовут.
— Уже идем, спасибо, — ответ — хором, поспешно, вежливо.
Озадаченный, Мещерский поплелся назад. В столовой Корсаков — без повязки, гладковыбритый, с чистыми, отливающими золотистым шелком волосами, одетый в нарядный белый свитер и белые джинсы, — подвинул стул Мещерскому и шепнул:
— Привет, спали хорошо?
— Отлично, — Мещерский выбрал на блюде тост поподжаристей.
— Ребята поздно вчера вернулись?
— Угу, — Мещерский хрустел тостом. — Так нализались на радостях, что вся эта история благополучно завершилась: псих в мир иной откочевал. Туда ему и дорога.
— Он ведь еще одно убийство совершил?
— Да. Зарубил какого-то инвалида. Потом заложников взял. Словом, жуткий тип. Все, с кошмаром покончено, — Мещерский покачал головой. — А знаете что, Дима?
— Что?
— Сидорова следовало бы теперь принудить публично извиниться. А если откажется — заставить по суду.
— А это возможно?
— Если захотеть — да. Я бы на вашем месте его прежних безобразий вот так без последствий не оставлял бы.
Они должны нести ответственность за свои действия.
— Ох, не умею я этого, — Корсаков поморщился. — Да пошел он куда подальше! Еще связываться с этим кретином.
— С кем это вы там связываться не хотите? — Зверев с томным видом улыбнулся, добавил себе сливки в кофе, попробовал и добавил еще.
— Да с тем громилой из угрозыска, — Корсаков уныло глядел на сахарницу. — Он, конечно, работает варварскими методами. Людей оскорбляет ни за что ни про что. Но и его понять можно. Такое напряжение, такая сволочная у него работа… А ну их всех в болото. Что с похоронами решили, Григорий Иванович?
— Агахан уже сегодня обо всем попытается договориться, — Зверев потянулся к вазе с фруктами, выбрал персик. — Дальше уже это дело волокитить им смысла нет.
И так все ясно. Неделя уже пролетела, как Андрея с нами…
— Шесть дней, — сказала вдруг Алиса. — Не неделя — меньше. Со дня его смерти прошло шесть дней. Я считала.
Тут все примолкли ради приличия — ангел грусти пролетел. Зверев протянул девушке персик.
— Не хочу, — она опустила глаза.
— Очень сладкий, — в его голосе — только мягкость и грусть. Отеческие чувства. Никакого желания, никакого кокетства, — Я не хочу.
— Как мед. Попробуй. — Он взял ее за руку. Подержал секунду, потом положил персик на открытую ладонь.
— Я же сказала, не хочу! — Алиса резко дернулась.
Персик покатился по скатерти прямо к тарелке сидящего напротив Новлянского.
Обычно крайне бдительный к выходкам сестры, «яппи» на этот раз и бровью не повел.
— Гриша, ты что к моей принцессе пристаешь? — Зверева и Майя Тихоновна — обе в скромных домашних платьях (однако эта скромность была произведением лучшего европейского Дома мод) — усаживались за стол. Певица кротко улыбнулась брату.
— А мне хочется к ней приставать. Отчего-то. — Зверев взял из вазы другой персик, надкусил. — Лисенок сегодня постится.
— Лиса, у тебя ничего не болит? Как себя чувствуешь? — заботливо осведомилась Зверева.
— Спасибо, хорошо. Прекрасно.
— Тебе надо больше бывать на воздухе и больше есть.
Смотри, совсем прозрачная стала. Приедем в Москву, сделаем полное обследование — думаю, диету твою пора пересмотреть. Если врачи позволят, осенью поедешь в Зальцбург, там есть клиника хорошая, мне говорили. Живот сегодня не болел?
— Нет.
— Ну, тогда все хорошо. Очень сыро в доме, — Зверева уже обернулась к Файрузу. — Надо протопить камины в гостиной и зале.
— Может, прибавить отопления? — секретарь кашлянул. — Простите, я правильно выразился, как это по-русски…
— Мы тебя поняли, Агахан, — Зверева наградила и секретаря царственно-благосклонной улыбкой. — Нет, не надо отопления. Достаточно хорошенько протопить камины.
— А мы на даче в холода печку всегда топили, — Майя Тихоновна положила себе на тарелку яичницу-глазунью с ветчиной и помидорами. — Милое дело: дрова в печке трещат, убаюкивают. Все эти ваши новомодные обогреватели, эти камины-душегубки — муть. То ли дело печь — вот это вещь. В Европе вся эта жантильная видимость только из-за их несусветной жадности пропагандируется.
В столовую вошел Шипов, переодевшийся в сухое. Поздоровался со всеми и сел на свободное место.
— У нас на старой даче тоже печь была, — сказала Зверева.
— В прошлом году, — Майя Тихоновна улавливала вилкой в тарелке скользкий от желтка кусочек ветчины, — в прошлом году, ну, когда мы с агентом по недвижимости ездили дачу для тебя подбирать, я в Краскове очень даже приличные видела. Не хуже, чем эта твоя мхатовская на Николиной Горе. И как раз с печным отоплением.
— Да эту хижину все равно сломали бы, Майя Тихоновна! И печку бы вашу порушили, — усмехнулся Новлянский. — На Николиной дом до фундамента разобрали, мало ли, что в нем когда-то сама Книппер-Чехова жила.
Там же все заново строить пришлось. Главное — участок хороший выбрать, адом…
— В Краскове участки что надо. И места красивые, тоже вот все сосны, песочек, на здешние угодья похожи.
Этот дом ничего, но такая все-таки даль! Нет, Марина, тебе его продать со временем придется. — Майя Тихоновна уже подбиралась к пирожному с кремом. — Зря вы меня тогда не послушали. Надо было этот дом продать, а на Краскове остановиться. Да, кстати…
Тут заработал радиотелефон. Файруз дотянулся до буфета, где он лежал.
— Дача Зверевой Марины Ивановны, кто говорит? — Он сделал жест, призывающий к тишине. — Марина Ивановна, это из посольства Великобритании, секретарь господина Милвертона сообщает, что доставили какой-то клавесин… Да, да, слушаю вас со вниманием.
— Кстати, Марина, я совсем забыла тогда тебе сказать, — Майя Тихоновна слегка умерила свой командирский голос. — Ведь там, в Краскове, ну, когда ты мне поручила отвезти те деньги, ну помнишь, я знаешь кого там встретила? Вернее, не встретила, а увидела…
— Марина Ивановна, секретарь господина Милвертона спрашивает, когда вы вернетесь в Москву, — шепотом осведомился Файруз.
— Не знаю, не решила еще, на той неделе или… Тут все решится, Андрюшу проводим и… — Зверева вздохнула. — Неужели не понятно, что мне сейчас не до этого? Придумай что-нибудь сам.
— А что это за англичанин такой из посольства с клавесином? — спросил Зверев.
— Чудак один. Весьма приличный музыкант, несмотря что атташе по культуре или что-то в этом роде. Очень милый. В прошлом году приобрел на аукционе подлинный клавесин Чимарозы [6], — Марина Ивановна подлила в чашку фруктового чая. — А сейчас привез его сюда. Играть на нем собирается. Там очень необычный звук.
— Клавесин Чимарозы? Да ведь это кучу денег, наверное, стоит? — Зверев прищурился. — А от тебя что он хочет?
— Ничего. Наверное, не терпится похвастаться. Агахан, скажите ему, что, как только я приеду в Москву, вы с ними свяжетесь.
— Но Марина Ивановна, господин Милвертон хочет сказать вам что-то лично, — Файруз округлил глаза.
— Бог мой, нигде покоя нет, — Зверева взяла телефон и вежливо и устало заговорила с англичанином по-итальянски — скорей всего из желания поставить докучливого "собеседника в неловкое положение.
— Шура, у тебя молока горячего не осталось? — спросила Майя Тихоновна. — Что-то горло с утра болит, глотать больно.
— Принести? — домработница поднялась.
— Сиди, я сама схожу. Юноша, а не пора ли товарища вашего будить? — осведомилась Майя Тихоновна у Мещерского. — Да уж, натерпелись они вчера. Егор, ну а твои дела как?
— Мои дела — это мои дела. Майя Тихоновна, — ответил Шипов холодно. — Спасибо, неплохо.
— Да уж вижу, как неплохо. — Она не спускала с него тяжелого настойчивого взгляда.
Шипов молча пил кофе.
— Ой, смотри, рыцарь, с огнем играешь, — сказала вдруг Майя Тихоновна веско, покачала головой и, как ладья под парусами, поплыла на кухню.
А Мещерский решил — и правда, пора будить Кравченко, хватит ему дрыхнуть. Ему не терпелось узнать все подробности о том, как нашел свой конец маньяк-убийца.
А так же, что решили с пистолетом и как дальше будут обстоять дела с тем, кто убил из него бультерьера.
