Мартин Гринберг - Шерлок Холмс на орбите

— Мадам, вы говорите загадками, а я встречал немногих, кто мог бы объясняться в подобной манере и тем не менее быть понятыми. Пожалуйста, поясните ваши слова, чтобы я мог лучше послужить вам.

Женщина в черном кивнула.

— Мистер Холмс, вашим летописцем является доктор Уотсон; у меня тоже был некто подобного рода. Это был добрый и благородный человек, единственный из взрослых, который не только верил забавным рассказам ребенка, но и находил в них логику. Он записал все, что я рассказала ему об интересных местах и необычных героях, которых я там повстречала.

Она повернулась ко мне.

— Как и вы, доктор Уотсон, он… добавлял кое-что от себя, для колорита, и изменил многие несущественные детали так, чтобы их можно было вынести на суд широкой публики. Он знал, что немногие поверят ему. Он даже опубликовал их под псевдонимом. Но он чувствовал — как, я полагаю, и вы чувствуете, — что даже взрослые хотят верить в магию, находящуюся за пределами повседневного мира. Они иногда надеются, что и в их жизни появится волшебство и изменит ее, если только они способны будут разглядеть его.

Ее последние слова были обращены к Холмсу, который кивнул, выставив перед собой сложенные вместе пальцы рук.

— Я понимаю, — сказал он серьезно.

Затем в его глазах блеснул огонек узнавания. Он выпрямился и посмотрел на женщину, словно бы в первый раз, как будто бы видел ее в таком свете, который был доступен им одним. Между ними пробежало что-то неощутимое, вроде ветра или шепота.

— Вы возвращались в то место потом, еще раз? — спросил он.

Она печально улыбнулась.

— Несколько раз. И каждый раз замечала, что меняюсь только я. Казалось, что со времени моего прежнего посещения прошел только один день. Я полагаю, что время там и в нашем мире идет по-разному. Возможно, об этом мог бы рассказать мистер Уэллс.

— Возможно, — ответил Холмс. — В последний раз вы были там совсем недавно, не так ли? Цвет вашего платья имеет отношение к тому, что там произошло?

— Да. Я вернулась оттуда прошлой ночью. Мой муж думал, что я гостила у сестры. Я провела там неделю, а может, и больше и собиралась возвращаться этим утром. Тогда я обнаружила, что и вы побывали там после моего последнего визита. Знаете, о вас отзывались очень лестно. Вы разрешили королевскую загадку — ту, которая едва не стоила мне головы. Единственным, кто не восторгался, был некий местный детектив-консультант, не очень хорошо относящийся к вмешательствам со стороны.

— Желающий добиться успеха детектив никогда не должен опаздывать, — сказал Холмс, — особенно, если он носит часы в кармане жилета.

Женщина в черном рассмеялась и словно стряхнула с себя все прожитые годы. Я видел ее девочкой, какой она когда-то была, и оставалась до сих пор, несмотря на свой возраст. Она осторожно подняла шкатулку и протянула ее Холмсу.

— Это вам, — сказала она. — Небольшой знак их признательности — то, что вы можете использовать в случае нужды.

Холмс взял шкатулку, но не сводил взгляда с женщины, которая встала и грациозно направилась к выходу. Он последовал за ней и открыл ей дверь.

— Встреча с вами для меня была честью, — сказала она, когда он прикоснулся к ее руке.

— То же самое я могу сказать и о себе, мадам. Надеюсь, вы еще доставите мне удовольствие видеть вас снова.

— Возможно. Если мы оба будем в одном и том же месте в одно и то же время.

Она взглянула на меня.

— Доктор, спасибо вам за ваши рассказы.

Холмс тихо закрыл за ней дверь. Потом провел пальцами по прелестной стеклянной шкатулке, поднес ее к свету и внимательно осмотрел филигранную вязь на красной поверхности. Узорчатая надпись, сверкая отраженными лучами, гласила: ОТКРОЙ МЕНЯ.

Затем последовала долгая тишина. Что же произошло между Холмсом и этой женщиной? Он что-то скрывал от меня, а я не собирался и дальше стоять в полном недоумении.

— Черт возьми, Холмс! Кто она? Что же, ради всего святого, вы делаете? Откройте шкатулку.

Он посмотрел на меня таким взглядом, какого я не помнил с момента его возвращения.

— Во-первых, мой дорогой Уотсон, я должен попросить вас передать мне «Таймс». Я подозреваю, что там написано то, о чем не посмела сказать наша гостья. К сожалению, я очень хорошо догадываюсь, что это может быть.

Я протянул ему газету. Он положил шкатулку на стол и стал поспешно листать страницы, позволяя им падать на пол, словно листья, пока наконец не нашел то, что искал. С его плеч словно свалился тяжелый груз и он опустился в свое кресло.

— Что это, Холмс? — спросил я.

Он передал мне страницу. Среди статей о суданской кампании, индийских финансах и ситуации на Кубе с правой стороны посередине выделялась узкая колонка, обведенная черной рамкой.

С прискорбием мы извещаем о смерти преподобного Чарльза Лютвиджа Доджсона, более известного как Льюис Кэрролл, знаменитого автора «Алисы в стране чудес» и других книг, написанных с изысканным юмором. Он скончался вчера в Честнате, поместье своих сестер, расположенном в Гилфорде, на 64 году жизни…

Когда я закончил чтение и повернулся к Холмсу, то увидел, как он вставляет крошечный стеклянный ключик в отверстие шкатулки. Осторожно повернув его, он открыл и приподнял крышку. Внутри лежала канцелярская бумага, которую он вынул и прочел в молчании. Лицо его при этом отразило тени каких-то воспоминаний. Потом он разжал пальцы и листок бумаги тихо устремился к полу. Я подхватил его на лету.

Мой дорогой мистер Шерлок Холмс, — говорилось в этом послании. — Наши общие знакомые желают преподнести вам это в знак своей признательности и в память о «Деле об украденных пирожках». Никто другой, говорят они, не смог бы открыть поразительную отгадку этой тайны. Наш друг Гусеница говорит, что эта проблема такого рода, для разрешения которой требуется выкурить три трубки. Пустяковина, что лежит внутри, — для вас. О дарителе не беспокойтесь. У него их достаточное количество, к тому же он никогда не использует их более одного раза.

С глубоким почтением,

Холмс посмотрел внутрь шкатулки и вынул нечто, завернутое в кусок красной ткани. Когда он развернул ее, то моим глазам предстало самое поразительное зрелище, какое мне только довелось видеть своими глазами, и я до сих пор не уверен, не обманули ли они меня тогда. А увидел я, словно плывущий в воздухе, полумесяц кошачьих зубов, сложенных в подобие загадочной улыбки.

Перед тем как я успел рассмотреть ее поближе, Холмс завернул эту вещь в ткань и закрыл шкатулку.

Потом он встал со своего кресла. Подошел к книжному шкафу и перерыл сотни томов, подняв целое облако скопившейся пыли. Наконец он вытащил потрепанную книгу, которая выглядела так, будто ее зачитали очень давно. Вернувшись и сев в кресло, он провел в нем остаток дня, не сказав ни слова и не пошевелив ни мускулом, если не считать перелистывания страниц и периодических смешков и восторженных возгласов.

С того дня, когда бы в душе Шерлока Холмса ни сгущались хмурые тучи, он доставал из своего кармана крошечный ключик, открывал особый ящик своего рабочего стола и вынимал изумительной работы шкатулку цвета красного вина. Я всегда вздыхал с облегчением, услышав звук ее открывающегося замка.

Уильям Бартон и Майкл Капобьянко

Могила в России

После того как Холмс удалился в Сассекс, его интересы касались только одной возвышенной науки, а именно — пчеловодства, и хотя поток писем с просьбами расследовать то или иное запутанное дело, подвластное только его исключительным способностям к дедукции, не иссякал, он решил навсегда отказаться от своей практики. Тем временем я был полностью увлечен своими довольно важными медицинскими делами и иногда навещал его в выходные, обычно со своей третьей женой.

Письма, приходившие на адрес дома 221-Б по Бейкер-стрит, конечно же, переправлялись к Холмсу в Фулворт, но порой одно из них оказывалось и в моем почтовом ящике. Я обычно с нездоровым интересом читал эти сообщения о людской гнусности и подлости, а потом неохотно писал отказ с наиболее подходящими, по моему мнению, рекомендациями. Несколько писем я переслал Холмсу, надеясь, что он их найдет достойными рассмотрения; но в общем-то я понимал, что он занимается теперь совсем иными исследованиями. Прошло более четырех лет со времени происшествия с фон-унд-цу Графенштайном, которое я описал в рассказе «Его последний выстрел».

В начале мая 1908 года, когда мы с женой завтракали, мне передали толстое письмо. Я рассеянно распечатал его, все еще размышляя о своих делах, но первое же предложение приковало мое внимание. С каждой фразой письмо интересовало меня все больше и больше; не успев окончить чтение, я решил лично передать это сообщение Холмсу.