Александр Войнов - Наследник Агасфера
Тридцати двух рублей Свисту и Джему хватило на билет в город, где родился Свист, и плотный ужин.
Северный городок, куда они с трудом добрались, на вид был таким сонным, что казалось, будто кто-то забыл его среди туманных лесов. Рубленая избушка с резными наличниками и полинявшими ситцевыми занавесками на окнах, в которой доживал свой век его дед, стояла на берегу извилистой речки, уходящей в неизвестность. Перед тем как бежать из детдома, Свист «случайно» заглянул в свое «личное дело» в надежде узнать адрес родственников. Оказалось, что он был сыном пленного немецкого офицера и учительницы немецкого языка. Отца он совсем не помнил, а образ матери, размытый десятилетней разлукой, был далеким и неясным. Погостив неделю у деда, старого чекиста и бывшего начальника лагеря, где до пятидесятых годов содержались пленные немцы, он узнал подробности смерти матери и сходил на ее могилу.
Уехали Свист и Джем по-английски, не попрощавшись, прихватив на память именные золотые часы деда и пачку писем на немецком языке с подписью: Христиан фон Бранденбург.
Продав на барахолке дедов брегет, путешественники отправились в Комсомольск-на-Амуре, где у Джема жила родная тетка. В этом городе прошла их юность, и там они получили свой первый срок.
Второй раз неожиданный фарт пришел Свисту, когда ему было уже около тридцати. «Дело», которое он планировал, сорвалось, и он, взяв билет на Москву, долго сидел в привокзальном ресторане, ожидая поезда. Когда до отправления оставалось меньше часа, он рассчитался с официанткой и, прежде чем пойти на перрон, зашел в туалет. Заняв одну из двух кабинок, сел на корточки на унитаз, по рассеянности забыв закрыть дверь на крючок. Когда он расстегивал брюки, то револьвер системы «наган», который был у него за поясом, пришлось взять в руки. Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге кабинки появился незнакомец с дипломатом в руках. Увидев сидящего на «толчке» Свиста и направленный револьвер, тот опешил. Свист моментально сообразил, что надо действовать, и уверенно произнес: «Ни с места. Вы арестованы. При попытке к бегству буду применять оружие».
Незнакомец бросил дипломат и вмиг исчез. Свист даже не успел толком его рассмотреть. Пока он одевал штаны и прятал «наган», беглеца уже и след простыл. «Скорее всего, это был вор-профессионал, промышляющий в поездах, который в уединении, в туалете, хотел осмотреть свою добычу, — подумал Свист. — Дай Бог мне каждый раз красть украденное».
В кейсе среди прочих вещей было пять тысяч бундесмарок и брильянтовая брошь. После этого случая ему очень долго шел фарт. Как все охотники за удачей, Свист верил в приметы. И теперь, когда фортуна опять преподнесла ему неожиданный подарок, понял, что черную полосу в его жизни снова сменяет белая.
Глава 7
СТАРАЯ ЧАСОВНЯ
После смерти Кортеса заведующий стал каждый день показываться в отделении. Иннокентия он собственноручно отвел в «буйняк» и приказал прификсировать к койке. «Такова участь всех фаворитов. Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь», — подумал Свист.
Несчастному горбуну был назначен курс сульфазина и галоперидола, от которого температура подымалась до сорока градусов, и выкручивало все тело. Доза была максимальной. Редко кто мог выдержать такую нагрузку.
Теперь Свист остался единственным, у кого был «свободный выход». Ему приходилось ходить на конюшню, запрягать лошадь и таскать тяжелые бачки с кашей и супом.
На следующий день сестра-хозяйка послала Свиста в прозекторское отделение за курточкой и штанами, в которые был одет Кортес.
— Пусть его хоронят в том, в чем он прибыл в больницу. А наши вещи еще сгодятся нам для отчета, — напутствовала она Свиста.
В полуподвальном помещении больничного морга Кортес был единственным пациентом. Он голый лежал на столе, освещенном тусклой лампой, свисающей с потолка, и ждал, когда наконец-то его отправят в последний путь.
Свист снял с вешалки испачканную кровью одежду. Кортеса невозможно было узнать. Глубокая рана с запекшимися рваными краями пересекала лицо от темени до подбородка. Свист внимательно осмотрел несчастного. Кроме раны на голове, у того не было ни синяков, ни ссадин. «Если бы он падал с высоты, то, наверняка, сломал бы себе руку или ногу. Тут пахнет мокрухой. Надо держаться от этого подальше», — подумал Свист. Он невольно бросил взгляд на уже знакомую татуировку на груди Кортеса. В подсознании, как в калейдоскопе, завертелись, замелькали обрывки мыслей, воспоминаний, складываясь в определенный сюжет. В воображении возникла ладанка с почти таким же рисунком, как татуировка. Все тот же монах с крестом в руках. И тут Свиста осенила невероятная догадка. Наколка на груди Кортеса имела свой тайный смысл. Возможно, она была письмом и картой одновременно, с зашифрованным указанием. Такие письма-татуировки накалывались в гулаговских лагерях, при необходимости передать на свободу ценную информацию. Зэку, которому до конца срока оставалось несколько месяцев, на спине или груди накалывали зашифрованное письмо, которое невозможно было отнять при обыске. Кто-то, скорее всего, кого уже нет в живых, очень давно послал таким образом на волю «живое письмо». Послание не нашло адресата, а информацией, которая в нем содержалась, воспользовался Кортес. Вначале он был всего лишь «гонцом», но, разгадав тайный смысл татуировки, решил сам воспользоваться полученной возможностью. Судя по его возрасту, он долгие годы искал место, которое было указано на татуировке и в, конце концов, нашел. Это оказалась психбольница, когда-то давно бывшая монастырем. Что-то очень важное и ценное заставило Кортеса приехать сюда под видом психбольного. И то, что он так упорно искал, находилось где-то рядом.
Свист еще раз мысленно сравнил сюжеты на ладанке и наколке. Основной фигурой был черный монах с крестом в руке, которым на татуировке он указывал в сторону часовни. Можно было предположить, что золотая ладанка была спрятана именно там. Но Кортес не зря в инсулиновой коме бредил «рыжьем», то есть золотом. Под словом «рыжье» подразумевалось множественное число. Это предположение требовало проверки.
Свист часто проходил мимо заброшенной, полуразвалившейся часовни, стоящей в дальнем углу больничного двора. Рядом с ней была братская могила, в которой покоились останки психбольных, расстрелянных немцами в сорок первом году. От старожилов он узнал, что когда линия фронта начала стремительно приближаться к Стрелковому, всех больных вывели за пределы больницы, раздали паек и указали дорогу на восток. Они шли, пока была еда. Как только паек закончился, все повернули обратно. Больные пришли в Стрелковое одновременно с немцами и тут же были расстреляны. Похоронили их у часовни в общей могиле. Среди местных жителей упорно ходили слухи о появляющемся в лунные ночи на месте расстрела и у могилы черном призраке, и они неохотно заходили в этот угол двора.
Между обедом и ужином у Свиста было несколько часов свободного времени. Он распряг лошадь и повел ее пастись на поляну, где заканчивалась территория больницы. Заброшенная часовня одиноко стояла у братской могилы, охраняя покой захороненных в ней людей. Могильный холм порос сорняками и почти сравнялся с землей. Двери часовни были наглухо заколочены крест-накрест досками, а единственное окно было забито потемневшим от дождя листом фанеры. Свист сел верхом на лошадь и подъехал к оконному проему, оказавшемуся на уровне груди. Кнутовищем он толкнул фанерный лист. Тот держался на одном гвозде и легко отошел в сторону. Свист стал на круп лошади и, уцепившись за прогнившую раму, заглянул в окно. В полумраке внутреннего помещения он увидел гранитный прямоугольник, стоящий в центре часовни.
«На него монахи ставили гроб с покойником для отпевания, и целую ночь молились за упокой его души», — догадался принудчик.
Когда глаза привыкли к зыбкому полумраку, в изголовье гранитной глыбы он увидел квадратный проем, чернеющий на фоне серого пыльного пола. Рядом лежала сдвинутая плита. У стены стояли лом и штыковая лопата, принадлежавшая Кеше. Свист узнал ее по укороченному держаку, который Горбун подогнал под свой рост.
«Так вот для чего ему понадобился Кеша, — понял Свист. — Хилому Кортесу такую плиту сдвинуть было не под силу. Но когда они добрались до чего-то сокровенного, между ними возникла ссора, как часто бывает при дележе. Победителем оказался, конечно же, Горбун. Он и принес ладанку в отделение».
Свист глянул под потолок. Там под дырявым куполом ворковали дикие голуби. Только они видели и знали, что произошло в тот роковой для Кортеса день.
Свист спрыгнул с лошади и огляделся. Вокруг не было ни души.
Глава 8
В ПОДЗЕМЕЛЬЕ
Кеша ненадолго пережил Кортеса. Через неделю он умер от сердечной недостаточности. Таков был официальный диагноз. Его похоронили на больничном кладбище, за оградой, рядом с Кортесом. За два дня до смерти Горбуна Свист видел, как ночью на «буйняк» приходил Тутанхамон. Свиста удивило, что он, вопреки обыкновению, был одет в темный лыжный костюм и спортивные тапочки.
