Владимир Чванов - Тихая сатана
Гусаров уныло посмотрел на свой рапорт.
– Во-первых, одной фразой такой рапорт не пишется. Это элементарно. Во-вторых, кто эти люди? Когда приехали? Как их зовут, возраст, адреса? Какой номер и цвет «Жигулей»?.. Конечно, все это приходит с опытом и временем. Но и вы старайтесь.
Гусаров потер пальцами подбородок и бросил на Арсентьева виноватый взгляд.
– Понял, товарищ капитан. Виноват, исправлюсь. Уточню сегодня же. Они вчера вечером приехали. А цвет их машины бежевый. Сам смотрел…
– Вечером? – переспросил Арсентьев. – Чем подтверждено?
Гусаров доложил о справке Ростовской ГАИ.
– Об этом в рапорте и нужно было указать, – Арсентьев улыбнулся. – Мои замечания вам не в обиду, а для того, чтобы главного при проверке не упускали.
– И чтобы служба медом не казалась? – заулыбался Гусаров.
Он в отделении был пятый месяц. Прибыл из средней школы милиции. Способностей проявить пока не успел. Но начальство сходилось в одном: парень старается, с годами опыта наберется.
Для Таранца дежурство началось нескладно. Сразу же после пятиминутки он выехал на происшествие: в котлован свалился мальчик. Потом был вызов к кинотеатру: по телефону сообщили о драке между ребятами…
Сейчас в руках Таранца бутерброд и стакан горячего крепкого чая. Пообедать не пришлось. В этот час в ближайших столовых ассортимент блюд уже не тот. Наверняка остались одни надоевшие котлеты. Зато повезло в другом. Сегодня с ним дежурит следователь Савин. Это его друг и однокашник по университету. Узнав у дежурного, что оперативная машина едет в отделение милиции, Савин вскипятил чай и аппетитными толстыми кусками нарезал «докторскую колбасу».
– Почему ее называют «докторской»? – допытывался Таранец.
– Ее по рецептам дают, – рассмеялся Савин и выскочил в коридор. Он вернулся быстро, с шахматной доской под мышкой.
– Сгоняем по-быстрому? – не дождавшись ответа, привычными движениями стал аккуратно расставлять фигуры. – Только не перехаживать, – прозвучало так, будто Таранец перехаживал чаще, чем он сам. – Е-два, Е-два, – шутливо проговорил Савин. – Новорязанское начало, – голос его был убаюкивающим. По старой привычке он стал жестикулировать рукой. Таранец отвел ее в сторону и потянулся за очередным бутербродом, показывая всем видом, что напористость Савина аппетита ему не портит.
Савин – среднего роста, худощав, подвижен. Большие черные глаза, тонкий нос и продолговатое лицо делали его похожим на южанина. Он следователь. По складу характера – настоящий оперативник. Быстр, решителен, находчив. Осенью он спрыгнул с сарая и со сломанной рукой задержал грабителя. Держится самостоятельно.
– Хочу быть самим собой, – говорил он убежденно. – Авторитеты мы сами себе напридумывали. Важно работать хорошо и добросовестно. – Мать свою он не помнит. Отец шесть лет назад погиб на заводе в аварии. У него двухлетняя дочурка Наташа. В нее вкладывает всю душу, поэтому после работы сразу на всех парах мчится домой. С женой изредка ссорится. Из-за тещи: не хочет, чтобы она командовала в его семье, но побаивается ее лобовых атак и от этого расстраивается еще больше.
– Ты же не милиционер, чтобы работать с утра до ночи, а следователь, – заметила теща.
– А я и милиционер, – отвечает он ей.
Таранец успел выиграть две пешки, и партия действительно закончилась быстро. Дверь отворилась, и вошел дежурный Бутрименко. Высокий, плотный, он занял, казалось, полкомнаты.
– В шахматы гоняете, чаи распиваете, а завтра отгул возьмете? – шутливо пробурчал он.
– Бережем рабочую минуту, – вполне серьезно ответил Савин. – На месте происшествия чай не попьешь.
Отгул возьмет Бутрименко, а им завтра до середины дня придется подгонять дела, которые не успели сделать сегодня. В шахматы играть не запрещено. Дежурство суточное. Ночью поспать не придется. Обязательно поднимут, даже если и не будет происшествий. А к семи утра нужно еще подготовить суточную сводку…
О том, что происшествие значительное, Таранец догадался по тону разговора дежурного, взявшего трубку зазвонившего телефона, и еще по тому, как тот не спеша вытащил из никелированного стаканчика белую шариковую ручку. Сейчас он говорил неторопливо, аккуратно записывал интересующие его сведения. Когда речь шла о тяжких преступлениях, вопросы были лаконичны, касались главных обстоятельств: что, где, когда, каким способом. Уточнялись фамилии, адреса… В таких случаях голос звучал отрывисто, громко. Делалось это специально. Чтобы его помощник успел сориентироваться, дать команду оперативной группе о срочном выезде.
Наконец Бутрименко щелкнул красным рычажком телефонной установки и повернулся. Стало ясно – сообщение о происшествии требовало проверки на месте.
– Таранец, тут для тебя дело появилось, – сказал Бутрименко. – На Лихоборовской квартирная кража, у Школьниковых. Придется съездить, – он протянул листок. – Возьми адрес. С места позвони о подробностях.
Таранец молча кивнул, сунул бумажку в карман и, нахлобучив шапку, вышел с Савиным из дежурной. Против отделения уже урчал мотором желтый «рафик», давно набегавший без ремонта положенный километраж. Из ворот вышел кинолог, ведя на поводке служебно-розыскную собаку. Лайма, присев на широкие лапы, прыгнула в кузов и улеглась в закутке, зарешеченном металлической сеткой. Подошел эксперт-криминалист Мухин.
Савин с силой захлопнул дверцу. Кузов жалобно скрипнул.
– На ходу не развалится? – с усмешкой спросил он.
– А ты не хлопай, – сердито ответил водитель. – Пока бегает – не бережете. Встанет – ножками топать придется, – и нажал на стартер.
«Рафик» рванулся с места и круто свернул на улицу. Разбрызгивая снежную жижу, машина ускорила бег. Слева и справа замелькали витрины магазинов, корпуса домов, деревья с седыми от инея стволами. По слякотным тротуарам торопливо шли люди…
Мотор работал на больших оборотах. «Рафик» влился в нескончаемый поток отлакированных влагой автомашин. На их задних бамперах то и дело зажигались красные фонари торможения. Водитель пристроил машину за мощным тягачом и не прогадал. Тому уступали дорогу.
Таранец сидел сзади, рядом с экспертом, откинувшись на мягкую пружинистую спинку. Савин, опустив ветровое стекло, высунул голову наружу. Это его давняя привычка. В такие минуты, когда оперативная машина мчалась, мигая сигнальными огнями, а попутный транспорт послушно жался к обочине и люди с любопытством смотрели вслед, он был особенно сосредоточен.
Словно желая сбить его состояние, водитель, обогнав желтый «Запорожец», резко вывернул, и следователя привалило к дверце.
Таранец вытащил из кармана сигарету.
– Не кури, – тронул его за колено кинолог. – Лайма будет плохо работать.
– А она хорошо берет?
– Дай-то так каждой…
Потрескивала рация. В эфире носились позывные. Дежурная служба держала связь с патрульными автомашинами. У развилки образовалась пробка. За КамАЗом с трафаретом на борту «Не уверен – не обгоняй» плелись междугородные автобусы. Водитель ловко крутанул баранку, и «рафик» выехал на осевую линию.
На Лихоборовскую приехали быстро. У дома номер шестьдесят, сбавив скорость, с невыключенной мигалкой свернули во двор.
– Милиция приехала, – закричал мальчишка лет одиннадцати, гулявший у подъезда, и понесся по лестнице вверх.
Лифт поднял их на четвертый этаж. В коридоре квартиры толпились люди. Поздоровавшись и блеснув стеклами очков, Мухин строго сказал:
– Товарищи, прошу ничего не трогать и не ходить по квартире.
– Никто ничего не трогал. Начитались, насмотрелись, – отрывисто произнес хозяин квартиры, высокий, худощавый мужчина с крупными чертами лица. – Их, – кивком он указал на людей, – дальше дверей не пускал. Разглядывать у нас нечего, – неподвижным взглядом он в упор посмотрел на Мухина.
Последовала неловкая пауза.
– Хорошо, хорошо, – торопливо проговорил Мухин и взглянул на замерших соседей. По его смущенному лицу Таранец понял, что слова эти скорее означали: «Помолчите. Не обижайте своей неделикатностью людей».
– Пожалуйста, вы и вы, – Мухин указал взглядом на пожилую женщину в вишневом фланелевом халате и на упитанного мужчину средних лет, – останьтесь в качестве понятых при осмотре. А остальные товарищи свободны. Спасибо вам.
– Давай, Мухин, приступим к осмотру, – сказал Таранец. И тихо кинологу: – Начинай. Я очень надеюсь на тебя. Следы должны быть свежими. Собака проработает их хорошо.
Кинолог отвязал от стойки лестницы Лайму и провел ее в квартиру.
– Покажите, откуда пропали вещи.
Хозяйка – стройная женщина лет сорока пяти – подошла к старинному гардеробу карельской березы, указала на полки с выглаженным постельным бельем и разрыдалась.
– Жулье проклятое! Что сделали! Все утащили. И мое и материно. В войну эти вещи сберегли. Перебивались с хлеба на воду. А тут… – она приложила к глазам платок и отвернулась. – За один мах все нажитое…
