Александр Чернобровкин - Время - ноль
– Конечно, пущу, – сказал Пашка и крикнул в глубь квартиры: – Мам, гости ко мне!
Отклика не последовало.
– Кино смотрит... Раздевайтесь, – он показал на вешалку из оленевых рогов. – Айда на кухню, бутылку поможете раздавить. У меня праздник... – Паша вдруг запнулся и, кривя шею, закончил скороговоркой: – За встречу выпьем, давно не виделись, с полгода, да?
Кухня была маленькая и жарко натопленная. На печке стояла выварка, воняло стиральным порошком и грязным бельем. Стол был у окна, а рядом, в углу, гудел холодильник «Донбасс». Пашка сел на стул, втиснутый между столом и холодильником, и сразу потянулся к початой бутылке красного портвейна.
– Серега, подай стаканы, там – в настенном шкафчике.
Вспугнув десяток рыжих тараканов, Сергей достал два граненых стакана, сел рядом с Пашкой. Толик пристроился у печки, протянул к ней покрасневшие от холода руки. После уличного дубака в натопленной кухне размаривало, даже говорить было лень.
Пашка разлил на троих, быстро выпил и посетовал:
– Жаль, мало.
– У меня шмурдяк есть – будете? – предложил Толик.
– На шару и уксус сладкий! – предложил Толик.
Пока Толик ходил в прихожую за самогоном, хозяин достал из холодильника кусок вареной колбасы и литровую банку консервированных баклажанов.
– Чем богаты...
– Да ладно тебе! Там и не такое ели и не жаловались.
– Точно! – согласился Пашка и впервые улыбнулся гостю.
Вернулся Толик с синей грелкой, налил по полному стакану.
– Ну, давай за встречу, – провозгласил Сергее тост, – а заодно и за расставание: больше, наверное, не увидимся.
В уголках Пашкиных губ появилась улыбка, которую он спрятал за поднесенным ко рту стаканом.
– Смываетесь?
Толик двинул Сергея под столом ногой.
– Пашка не заложит, – сказал Сергей Шише. – Да, Пашка, допрыгались.
– А куда?
– Туда, где трахают верблюда, пока лежит, а то убежит... Далека – отсюда не видно. И надолго... Ну, поехали, – сказал Сергей и выцедил вонючий мутный самогон.
– Будем, – поддержал Пашка и неприятно цокнул стаканом по зубам.
Казалось, выпитое ранее Пашкой вино стекло в шрамы, настолько они побурели и набрякли, а теперь самогон вытеснил вино оттуда и оно перебралось к носу и лбу. Желтоватое лицо Толика тоже покраснело, а шрам не переносице побелел. Шиша курил сигарету за сигаретой, придерживая их снизу, покачивал ногой, закинутой на ногу. Казалось, он вот-вот затянет грустную песню, чтобы не слышать, о чем болтают собутыльники, которые трепались обо всем и вроде бы не о чем.
Несколько раз заходила Пашкина мать в сползших гармошкой на ступни чулках, которые обнажили распухшие икры со вздутыми синими венами.
– У-у, накурили, скотиняки... Пожару не наделайте, – бурчала она, помешивая палкой белье в выварке и уходила. А в последний визит сообщила: – На полу я постелила... Шумите тут потише, я спать лягаю.
Когда она ушла, Пашка пристал к Сергею, пытаясь выведать, куда она направляются.
– Слышь, корешок, – не выдержал Толик, – меньше будешь знать, дольше проживешь.
Пашка словно ждал повода сцепиться с ним.
– Ты кого пугаешь? Думаешь, заложу? Да ты знаешь, кто такие «афганцы»? Да мы...
– Всякие бывают, – огрызнулся Толик.
– Да ты после этого!.. – обложила его матом Пашка.
– На кого тянешь, сявка? – Толик вскочил со стула.
– Сядьте! – Сергей схватил обоих, не давая им сойтись.
– Пусти! – вырвался Шиша. – Ты как хочешь – твой корешь, а я валю отсюда.
Пашка вдруг обмяк.
– Ты это... не обижайся, по пьянке я, – уныло произнес он.
Толик презрительно щерил зубы.
– За такие слова на зоне знаешь, что делают?
– Знаю... Не обижайся, не буду больше... Лучше налей.
Вышло грамм по семьдесят на брата. Толик выпил одним глотком, сказал:
– Спать пора.
– Посидим еще, – предложил Сергей.
– Вы – как хотите, а я, – он посмотрел на Пашку, – где положишь?
– Пойдем... Ты посиди, Серега, поговорить надо.
Говорить не о чем не хотелось. Самогон так разморил, что вломись в квартиру милиция, Сергей не сопротивлялся бы.
Вернувшись, Пашка сообщил:
– На кровать думал положить его, нет, говорит, на полу буду. Ну и пусть, а мы на кровати с тобой ляжем.
Он повертел стакан, заглянул в него, будто там невесть откуда могла появиться самогонка.
Игра в молчанку надоела Сергею.
– Говори, не менжуйся.
Пашка еще раз заглянул в стакан и, отвернувшись к окну, выпалил:
– Маринка родила вчера. Мальчика.
– Ну? – без эмоций спросил Сергей.
– Что – ну?! – вспыхнул Пашка. – Твой ведь!
– И что дальше? С собой его забрать?
– Не знаю... но все-таки...
– Поздно теперь.
– Почему?
– По кочану! – огрызнулся Сергей. – Ты же сам не хочешь, чтобы я с ней, – так ведь?
Пашка ничего не ответил.
– У тебя-то как с Мариной?
Пашка отчаянно замахал руками перед лицом, будто дым разгонял.
– Нет-нет, ничего у нас с ней не было!
– Я не про то. Как она к тебе относится?
– Жалеет – Пашка понурил голову.
– Ну, ей это и надо. Если хочешь, женись на ней. Или нет желания?
Пашка по-гусиному вертанул головой.
– Как она скажет... Если б не ты...
– Меня уже нет. Так ей и передашь. А еще лучше – вообще не напоминай.
– Все равно не поверит. Она ждет тебя, говорит, что вернешься.
– Ну и дура. – Сергей и сам заглянул в пустой стакан: не помешали бы грамм сто. – А давай сейчас к ней и потолкуем по душам?
– Поехали! – Пашка вскинулся и осел. – Не пустят: ночь и этот... карантин, что ли.
– Ну, письмо ей напишу. Так и так, мол, выходи замуж за моего другана Пашку.
– Письмо, конечно, можно...
Оба молча вертели стаканы и не смотрели друг на друга.
– Ерунда это все, – сказал за обоих Сергей. – Лучше, если ничего знать обо мне не будет. Повспоминает – и забудет.
– Не забудет, она не такая.
– Ну, если напоминать будешь... Значит так, Паша, – решительно сказал Сергей, – хочешь – женись, твоя она.
– Спасибо, Серега! – Пашка сжал его руку у локтя. – Ты мне больше, чем брат, я для тебя...
Слышала бы их Марина! Наверное, надавала бы обоим по морде. Нет, наверное, заревела бы, жалея обоих...
– Подожди, я сейчас, – Сергей сходил в прихожую за деньгами, которые лежали в карманах куртки, кинул на стол две пачки сторублевок. – Это тебе... вам.
– Ты что?
– Считай их алиментами. Или нет – пенсией за... – посмотрел на багровые рубцы на Пашкиной шее. – Только слово дай, что не пропадешь.
– Обижаешь, брат! – с пафосом, показавшимся Сергею театральным, воскликнул Паша. – Я ведь, с тех пор, как она, в общем, завязал, сегодня только, по случаю... На себя ни копейки не потрачу, все ей отдам!
– Ей не давай. Сдаст еще сдуру.
– А может, так лучше будет?
– Не помогут... Ладно, завязали на эту тему. Спрячь их – и забудь, где взял. И вообще, спать пора, завтра день обещает быть тяжелым... Да, еще одно: сына пусть назовет моим именем. А фамилия и отчество – твои. Лады?
Пашка надсадно засопел, точно уперся лбом в стену и хочет продавить ее, произнес еле слышно:
– Да.
В центре витрины фотоателье висело фотография красивой девочки лет тринадцати с огромным белым бантом на голове. Челочка подстрижена, как у Инны, и личико такое же невинное. Значит, вырастет шлюхой. Если уже не выросла и не гудит в кабаке в компании с его женой и дряхлыми, но богатыми кооператорами. С женой так и не развелся, а ей, видать, не хочется платить за развод. Ну и потреплет ей милиция нервы!
Метрах в двадцати левее, у входа в сберкассу, прогуливается мусоренок – младший сержант, бравый милиционерик, розовощекий и красноносый. Поверх серой шинели надет ремень, на котором справа висит коричневая кобура, а слева – «наташка» – полуметровая черная дубинка. Дул холодный ветрюган, но младший сержант, пригибая по-бычьи голову, делал шесть шагов навстречу ветру, разворачивался через левое плечо, делал еще шесть шагов, подхлестываемый шинелью, опять разворачивался. Вышагивает, как собака на цепи, одно слово – легавый. Знал бы он, рядом с кем прогуливается, не так бы забегал. И отбегался бы. На вид милиционер – ровесник Сергея, может быть, несколько лет назад на одну танцплощадку ходили, с одними девчонками целовались, а теперь – враги. Что ж, каждый из них отойти на край общества, каждый – на свой, на тот, что ближе сердцу, а края эти соединить нельзя – короткое замыкание получится.
Из фотоателье вышел Толик Шиша, недобро глянул на милиционера и, кивком позвав Сергея, направился в другую сторону.
– Ну, как? – спросил Сергей, догнав его.
– Плохо. Постарается сделать дня за три, но не обещает. Если бы заранее... Ну, после драки кулаками не машут... Тимрук – придумал фамилию?
