Инна Тронина - Их «заказали» в кафе
Получается, что вся работа по Кормилице пошла псу под хвост. Он не может ухватить преступницу за скользкие жабры, и это при том, что она, несомненно, виновна. Сима говорила о Нолике, младшем любимом братишке, как о вещи, которую в любой момент можно выбросить или уничтожить. Говорила она, а закон нарушал, оказывается, Артур, потому что узнал об этом. А ведь не поставь тогда Валя Еропкин «жучки», Тураев мог бы и поверить в исключительно благородные намерения доктора Кобылянской…
— Тогда разрешите мне поужинать! — властно сказала Серафима.
Она окончательно убедилась в том, что никаких доказательств у майора Тураева нет, или что он по неизвестным причинам не решается их предъявить.
— Я долго была в дороге, проголодалась и устала. — Кормилица поднялась со стула и направилась к двери.
— Да-да, конечно! Извините.
Артур тоже встал и почувствовал, как отяжелели ноги. Не будь хозяином этой гостеприимной избушки отец Кобылянской, Артур заночевал бы здесь, а утром тронулся в путь.
— Но я оставлю вам свою визитку на всякий случай. Если вы захотите связаться со мной, тут есть номера телефонов и пейджера. Всегда буду рад ещё раз встретиться с вами, Серафима Ивановна…
— Надеюсь, что это мне не потребуется!
Серафима небрежно взяла визитку со стола, мельком взглянула на неё и вышла в горницу. Невероятным, звериным чутьём врач-хирург Кобылянская почувствовала, что майору Тураеву очень плохо, и воля его слабеет.
— Папа, Артур Русланович уезжает. Проводи его, пожалуйста, а я на стол соберу.
— Сейчас, сейчас!
Шлыков, виновато отводя глаза, вошёл с веранды, где расставлял в шкафу посуду и подметал пол. Он понял, что между дочерью и гостем произошёл крайне неприятный разговор, и потому старался всё уладить, тем более что молодой человек ему очень понравился.
— Сейчас я гараж отопру и помогу машину вывести. Погодите чуток!
— Я никуда не тороплюсь, — успокоил старика Тураев.
Иван Илларионович убежал во двор, а Артур медленно надел дублёнку, шарф, шапку, продолжая неотрывно смотреть на Серафиму. Женщина неопределённо улыбалась, но глаза её были пусты.
— Пойдём, мил человек, — виновато пригласил Артура Шлыков, заглянувший со двора. От него вкусно пахло морозцем и ржаным хлебом.
— До свидания! — сказал Тураев, обернувшись с порога.
— Счастливого пути, — пожелала Серафима.
Голос её неожиданно дрогнул, и из ровного, бесстрастного, вдруг сделался на какую-то секунду хриплым. Кобылянская мгновенно поняла свою оплошность и снова скривила губы. У её зеркальных карих глаз не собирались морщинки, лишь приподнимались круглые чёрные брови.
Когда Иван Илларионович, проводив гостя, вернулся в избу, он увидел на клеёнке, покрывавшей стол, клочки очень белой глянцевой бумаги. В жизни не встречавшийся с такой роскошью старик зажёг лампочку, нацепил на нос очки и увидел на клочках буквы и цифры.
И вдруг сильно вздрогнул, чуть не выронив лампу, — на одном из обрывков было напечатано имя его сегодняшнего гостя. На другом, немного погодя, Шлыков обнаружил и фамилию. В помойное ведро обрывки визитки не попали только потому, что оно было вынесено хозяином в сугроб — проветриться.
Серафима возилась у печки, готовила себе то ли поздний обед, то ли ранний ужин, гремела заслонкой и звенела тарелками. А Шлыков, поставив лампу на стол, аккуратно сложил обрывки в небольшую карточку без виньеток и прочих украшений, прочитал всё, что на ней было написано.
Потом, кряхтя, полез в облупившуюся тумбочку, достал пузырёк клея с розовым резиновым наконечником и обрывок кальки. В верхнем ящике нашарил ножницы, потом подкрутил фитиль керосиновой лампы и принялся за работу.
* * *Кормилица разорвала визитку, когда Артур уже отвернулся, но ещё мог слышать треск бумаги. Она могла сделать это позже, но решила продемонстрировать презрение к менту, закрепить свою победу над ним. Преступница находилась под защитой закона, который запрещал без санкции прокуратуры прослушивать её переговоры с подельниками, даже если речь шла о новых, только планируемых убийствах.
Тураев был обязан сделать вид, что поверил. И отступить, положившись на мастерство следователей, ведущих допросы арестованных членов банды. Но раз они до сих пор не повесили на Кормилицу ни одного эпизода, значит, в кафе обо всём договорились заранее и выработали линию защиты.
Тураев слёг с тяжелейшим гриппом, как только вернулся из деревни. На Петровку он позвонил из дома и сказал, что пока ничем порадовать начальство не может, после чего рухнул поверх одеяла и сразу же заснул.
А проснулся, вернее, очнулся только утром и увидел над собой перепуганное лицо матери, которую привёз на машине Арнольд. Они оба долго звонили сначала по телефону, потом — в дверь. В конце концов, Нолик достал брелок с запасными ключами. Оказывается, ночью здесь была «неотложка», делали какие-то уколы, но забрать Артура в больницу не предлагали. Сказали, что парень он здоровый, и выкарабкается сам.
— И правильно! — Нора намочила сложенный вчетверо кусок марли в воде с уксусом и положила его на горячий лоб сына. — Хуже всего оказаться на Новый год в больнице! Потом уже всю жизнь нее правишься, я это точно знаю. Наш администратор, энергичная женщина, прекрасный человек, заболела воспалением лёгких. А родные о примете не знали и отправили её по «скорой». С тех пор она каждый Новый год встречала в палате, а недавно скончалась от рака лёгких. Так что лежи целую неделю, сынок, и не вздумай бежать на работу. В бреду ты всё время бормочешь о несовершенных законах. И ещё о том, что признаком лжи является ассиметрия лица допрашиваемого. Между прочим, твоему отцу я позвонила и сказала, что ты тяжело болен. Он и его брат обещали завтра заглянуть…
— Ты бы хоть со мной посоветовалась! — задыхаясь от кашля, просипел Артур, представив, как ужасно он выглядит.
Он был с отцом в странных отношениях — тёплых, сердечных и в то же время официальных. А уж перед своим дядей-поэтом и вовсе стыдно было показаться с помятой рожей и красными кроличьими глазами.
— У них перед праздником куча своих дел…
— Никаких дел! — отрезала очаровательная Нора и поставила на тумбочку рядом с изголовьем сына кружку брусничного отвара. — Встреча с родным человеком благополучно отразится на твоём организме. И дядюшке не мешает чаще видеться с племянником. Если тебе трудно, я помогу привести в порядок лицо и одежду, сделаю влажную уборку. Альберт Александрович согласился с тем, чтобы я прожила здесь неделю. Арнольд по горло занять на работе — в конце года аврал. А я свободна.
После Нового года нужно будет добиться приёма у того самого начальника с большими звёздами и попросить помощи в борьбе против Кобылянской. Придётся признать факт незаконного прослушивания и повиниться, указав на то, что без этих, с позволения сказать, недозволенных методов было бы не вычислить людей, искалечивших его сына.
Даже в детстве Артур не любил жаловаться старшим, но в данном случае другого выхода не видел. И, попивая «Боржоми» в ожидании дорогих родственников, он уже прикидывал, что скажет генерал-лейтенанту, о чём промолчит, на какие чувствительные точки нажмёт. Даже когда прибыли отец с дядюшкой, Тураев отвечал им машинально, улыбался рассеянно, на привезённые фрукты смотрел, не видя их, а слышал только лёгкий треск разрываемой бумаги.
Гости всё это отметили, списали на постгриппозное состояние и через полчаса откланялись. Больной погасил свет и остался один. Голова разрывалась и отказывалась соображать, диван уплывал из-под Артура, и он качался в воздухе, еле сдерживая тошноту. В очередной раз, теряя сознание, Тураев решил когда-нибудь позвонить отцу и попросить прощения за то, что так неласково его встретил.
Всё-таки должна же быть на свете справедливость, думал Артур, наблюдая, как за окном летит чистый-чистый снег. Если людей можно подкупить, запугать или обмануть, то тот, другой суд, звону злата недоступен. Всё мерзкое нутро Кормилицы, скрутившей мужиков в бараний рог, оттуда видно насквозь. Она такая же букашка, как все остальные, ничто в масштабах пространства и времени. Так или иначе, но она ответит за всё…
Тураев только что побрился и поставил чайник — уже целую неделю он хотел только пить. Потом долго сидел на кухне, курил и думал, уместно ли сейчас позвонить отцу на мобильный и объяснить, почему всё так по-дурацки вышло. Заодно нужно поздравить родителя с наступающим Новым годом — ведь сегодня тридцатое декабря.
Чайник закипел. Не успел Тураев выключить конфорку, как в дверь позвонили. Кнопку держали и не отпускали, из-за чего в больную голову словно вонзили дрель и принялись сверлить мозг насквозь. Это мог быть кто угодно — мать, брат, ребята из отдела. Но Артур отчётливо сознавал, что тот, стоящий за дверью, пришёл сюда впервые. Оставив на столе пачку чая «Сэр Кент», Тураев накинул на плечи дублёную душегрейку, привезённую матерью, и вышел в переднюю.
