Лесли Чартерс - Вендетта для Святого. Тихо как тень. Этрусская сеть
— Гостей Гарвика оставить на завтра? — хотел уточнить Сэрдж. — Или начать обзванивать их прямо сейчас, невзирая на время?
Бревер снова покачал головой:
— Это терпит. Увидите, ничего интересного вы не услышите. — Он уже собирался закончить разговор, но все же добавил: — Собственно, вы можете позвонить доктору Минтли. Если не ответит — Бог с ним, но если подойдет к телефону, значит, он еще не ложился и вы можете его осторожно прощупать. Неважно, когда доктор и остальные гости ушли от Гарвика, но интересно, был ли наш знакомец все время на месте. Но не вздумайте спрашивать в лоб, неприятностей не оберемся.
Он еще помолчал, потом вышел из машины.
— Машину отгоните в гараж, возьмите другую — без сирены, без мигалки и, главное, без каких-либо полицейских отметок. В Гринвич-вилледж весть о полицейской машине летит из одного заведения в другое…
Через несколько минут возле Бревера остановилось неприметное темно-синее «купе». Инспектор сел в него. Они пересекли Уорвик-стрит, проехали по Кристофер-стрит мимо бара «Шанхай», чья кроваво-красная вывеска была не больше, чем табличка на дверях врача.
На Перри-стрит старший инспектор велел остановиться и ждать дальнейших указаний, а сам неторопливо зашагал обратно к Кристофер-стрит и вошел в бар «Шанхай». Было без четверти час.
Заведение утопало в багровом полумраке. В небольшом зале вдоль продольных стен — небольшие боксы с достаточно высокими деревянными перегородками. Глухие шторы полицией были запрещены, но на пышные драпировки, закрепленные по бокам к перегородкам, это не распространялось. И снаружи все равно не было видно, что там происходит.
У как попало разбросанных столиков сидела пестрая публика — мужчины, женщины, парочки. На миниатюрной танцевальной площадке топталось пять-шесть пар, среди них две женщины и двое мужчин, тесно обнявшихся и почти стоявших на месте. Пианист, тощий парень с душившим его аккордеоном и подросток с трубой изображали оркестр. Воздух был полон дыма, такого густого, хоть режь, и пах острыми дешевыми духами, потом и остывшим табачным пеплом.
Бревер подсел к маленькому столику в углу, огляделся и заметил Гэйтски, занятого оживленной беседой за рюмкой коньяку с молодым человеком, чей облегающий пиджак странно контрастировал с массивной фигурой детектива. О чем могли беседовать слон с газелью осталось для инспектора загадкой. Видимо, Гэйтски оказался в его вкусе. Что ж, может быть, Гэйтски удастся что-то вытянуть.
Экстравагантно одетый мужчина прошел рядом, заметил Бревера, поразмыслив, махнул рукой одной из девиц и показал на нового гостя. «Шеф», — подумал Бревер. Глаз у «шефа» был наметан, чтобы сразу определить, кому нужно женское, кому — мужское общество.
Юная дама была в миленькой плоской шапочке, сдвинутой на затылок, светло-русые волнистые волосы выбивались из-под лакированного козырька. Когда она наклонилась к Бреверу, чтобы принять заказ, появилась вымученная улыбка. Все достоинства, скрытые в вертикальной позиции, были теперь на виду.
— «Мартини», — заказал Бревер. — Сухой!
— Дважды? — спросила она, и улыбка застыла на ее молодом, но уже видавшем виды лице.
— Да?
— Дважды — если пригласите меня выпить с вами.
— Ладно, тогда дважды.
Бревер взглянул на стойку, образовывавшую полукруг у задней стены, рядом с оркестром. Мосилли он узнал с первого взгляда. Тот готовил коктейль для двух длинных бесцветных блондинок, ритмично потряхивая шейкером, на блестящем металле которого отражались блики багровых светильников. Бармен как бармен.
Возле Бревера остановилась продавщица сигарет, втиснутая в гусарскую униформу. Тяжелые бедра грозили вот-вот распороть лосины, мундир обтягивал пышную грудь, руки обнажены до плеч… — возбуждающее зрелище.
— У меня вы получите что угодно, — негромко сказала она, добавив после паузы: — Любые марки, любые сорта.
Бревер с сожалением покачал головой:
— Это не для меня, детка, — курить я бросил еще в колледже. — Он вздохнул и добавил: — Я имею в виду — курить сигареты…
— Ах, так! — понимающе взглянула она, заглянула ему в глаза, оценила весь его вид и потом нараспев сказала: — Если вы перешли на сигары, я могу вам помочь, а вот жевательного табака у нас нет.
Он украдкой взял ее за руку. Музыка играла танго, пары перемешались, к столу долетали обрывки разговоров и смех. Тихо, но выразительно он сказал:
— Нет ли у вас еще чего-нибудь…
Она почувствовала не только пожатие его руки, но и бумажку, скользнувшую к ней в руку. Скосив глаза, увидела пятерку. Деланная улыбка исчезла с ее лица, она якобы уронила пачку сигарет и, поднимая ее, шепнула на ухо:
— Мимо стойки и кухни — руку держите вот так — и по лестнице на второй этаж. «Рифер» сегодня кончился, курить нечего, но кое-что найдется… — Не оборачиваясь, отошла к бару.
«Рифера», — подумал Бревер, — то есть сигарет с марихуаной, нет, но зато есть «кокс».
Он дождался «мартини». Принесли только один. Девица пожала плечами.
— Меня так мучила жажда, нет сил, свой я выпила прямо у стойки — за ваше здоровье! — И она положила счет. Три доллара. Он дал три с половиной; с усмешкой взглянув на монету, ловким жестом крупье она отправила ее в карман.
Бревер незаметно взглянул на Гэйтски, который давно уже должен был его заметить, но тот продолжал оживленную беседу со своим юным визави. Только легкое движение головы, не замеченное никем, дало Бреверу знать — что-то делается.
Инспектор слегка кивнул в ответ, аккуратно поднялся и, не глядя по сторонам, миновал стойку, кухню, непринужденно держа руку в условленном жесте, за стеклянной дверью увидел лестницу и поднялся наверх. Через обитые двери вошел в полутемный зал, в конце которого полупрозрачный занавес отделял от публики сцену. За занавесом видны были танцующие фигуры.
Чья-то рука легла ему на плечо, и мягкий голос спросил:
— Вы одни? Нуждаетесь в обществе?
Глаза Бревера постепенно привыкли к полутьме. Мужчине, стоявшему рядом, могло быть около тридцати. Похоже, он был накрашен, волосы разделены на пробор посередине, вокруг запястья висел золотой браслет, усаженный пестрыми камнями.
— Вначале я хотел бы посмотреть, — сказал Бревер, внимательно изучая взглядом обстановку.
— Как вам угодно, — услышал он разочарованный вздох. — Я всегда к вашим услугам.
Непроветренное помещение оставалось полупустым. На двух скамьях, тянувшихся по обеим сторонам зала, шевелились непонятные фигуры. За занавесом шло представление. Танцовщица — судя по четким контурам тела, обнаженная, — извивалась под глухой аккомпанемент фортепиано. Когда она приближалась вплотную к занавесу, ее магически стройное тело, казалось, можно было достать рукой.
Бревер присел к низкому столику.
Луч света, проникший снаружи и тут же исчезнувший, сказал, что кто-то вошел через противоположную дверь. Вошедшая женщина оглянулась вокруг. Бревер узнал Эвелин Паркер. Вспомнил фотографию, которую приносил Лоуэтт. Характерный профиль, да и все лицо. Сознательно подчеркнутая копия кинозвезды.
Откуда-то вынырнул тип с пробором, подошел к Эвелин, сел с ней в угол, выслушал ее и махнул рукой в сторону Бревера. Эвелин встала, непринужденно подошла к столу и уселась напротив инспектора. С интересом изучила свой маникюр. Потом спросила:
— Вы один?
Бревер кивнул:
— Да. От меня сбежала жена.
— Ох, как страшно! И вы уже ищете замену?
— Замену? Ни за что. Утеху — да, но не замену.
И тут она спросила в лоб:
— Кто вас сюда послал?
Он решился мгновенно. Колебания могли его выдать.
— Фред, — сказал он, — из «Циндереллы». — Это было подобное заведение.
Эвелин удивленно взглянула на него:
— Конкурент?
— Я спешил. Фред мне ничем не мог помочь — проблемы с поставками. Но Фред любит собирать маленькие зеленые гравюры с портретами президентов Соединенных Штатов посередине — а у меня их целая коллекция, — вот он и дал мне этот адрес.
— Какое совпадение! — сказала она. — Я тоже собираю такие гравюры и просто без ума от президента Джексона.
Бревер понимающе кивнул. Президент Джексон красовался на двадцатидолларовых банкнотах.
— Пока бедный брошенный супруг может пополнить вашу галерею только таким портретом, — и он втиснул ей в ладонь пятерку. Элегантно засунув ее в боковой кармашек маленькой черной лакированной сумочки, Эвелин встала.
— Думаю, мы еще увидимся, когда вы получше разберетесь в своих гравюрах.
Раздались аплодисменты, занавес вдруг раскрылся, и свет погас. Только красные софиты обрисовывали силуэт девичьей фигуры. Длилось это только мгновение, потом все поглотила тьма. Когда в зале снова зажглось слабое освещение, танцовщица исчезла и занавес висел неподвижно.
