Александр Зеленский - Схватка с преисподней
На трибунах крытого стадиона вновь было полным-полно народу. И опять пронырливые “жучки” собирали ставки на каждую схватку.
Я готовился выйти против Хуана Переса — одного из самых опасных противников в моей весовой категории. Но когда вышел, полиция начала свою операцию. Оказывается, весь крытый стадион был блокирован, все входы и выходы перекрыты. Я этого не видел. Но заметил, как началась повальная проверка на трибунах. Я просто залюбовался работой мексиканской полиции! Всего полчаса хватило ей на то, чтобы отделить “злаки от плевел” и очистить трибуны от “жучков” и прочих паразитов…
А потом мы начали схватку. Заметьте, схватку на высоте больше двух тысяч метров над уровнем моря! Можно смело сказать, что мы боролись в поднебесье. Я победил и на этот раз, но почему-то никакого приза мне не вручили…
Незадолго до появления полиции со стадиона тихо, по-английски, исчезли Полуботько и Чесноков. Куда они подевались, ни я, ни руководители нашей команды так и не узнали. В Москву мы возвращались без них. Хорошо еще, что билеты на обратный рейс самолета были заказаны и оплачены заранее. А то пришлось бы нам заняться еще и добыванием денег в Мехико…» — на этом обрывались записки Воробьева.
Адрес центрального офиса туристической фирмы «Глобал» мне удалось отыскать в справочнике и я решил наведаться туда на следующее утро.
Первый этаж жилого дома из красного кирпича занимали разные организации. Когда я сказал охраннику, что ищу представительство фирмы «Глобал», тот потребовал мое удостоверение личности и подробно переписал у себя мое имя, отчество, фамилию, название медцентра, которым я руковожу, и служебный номер телефона.
Войдя в кабинет, на двери которого висела покосившаяся табличка «президент», я увидел расфуфыренную дамочку неопределенного возраста, сидевшую за компьютером.
— Это фирма «Глобал»? — уточнил я.
— А кто вам нужен? — процедила сквозь зубы хозяйка кабинета.
— Мне нужен Викентий Николаевич Полуботько.
— А это кто? — не поняла она.
— Наверное, ваш президент, — пожал я плечами.
— Не знаю такого, — произнесла дамочка и снова уткнулась в экран монитора.
— Послушайте? Это «Глобал» или не «Глобал»?! — начал я заводиться.
— Такой фирмы не существует в природе. Она самоликвидировалась, — насмешливо взглянула на меня дамочка.
— Аннигилировала, что ли?
— Что-то в этом роде.
— И где же искать теперь концы?
— В Америке, — вполне серьезно проговорила собеседница.
Мне ничего другого не оставалось, как повернуться и уйти. Что я и сделал.
По дороге в «Панацею» я пришел к окончательному выводу, что именно дон Луис, Полуботько, Чесноков и другие мафиози из наркокартеля каким-то образом смогли расправиться с опасным свидетелем, каковым стал для них Воробьев. Но вот как они сумели это проделать и кто стал непосредственным исполнителем их черных замыслов, этого я пока еще не знал. И узнать это, по-видимому, будет весьма не просто, ведь фирмы «Глобал» больше не существовало. Значит, все ниточки, ведущие к наркодельцам, оказались оборванными.
А ровно в полдень в моем кабинете раздался звонок. Я поднял трубку.
— Здравствуйте, — произнес приятный женский голос на другом конце провода. — С вами говорит следователь прокуратуры Коломийцева Татьяна Анатольевна. Мне нужен доктор Знаменский… Ах, это вы? Очень приятно. Я по поводу вашего сегодняшнего визита в офис фирмы «Глобал». Вам случайно фамилия Чесноков ни о чем не говорит?
— Говорит. Я даже его разыскиваю… — ответил я, ослабив узел галстука на шее.
— Не надо больше вам его разыскивать. Он сам нашелся… Вот что, официальный вызов я вам оформлять не стану — это лишняя морока и трата времени. Сможете приехать в прокуратуру прямо сейчас? Очень хорошо. Записывайте адрес…
Через полчаса я входил в кабинет Коломийцевой — совсем еще молодой симпатичной женщины.
— Присаживайтесь и ознакомьтесь с документами, — сказала она, вынимая из тощей папки несколько листов бумаги и кладя их на стол передо мной.
Первые же строки письма (а это было именно письмо, адресованное Генеральному прокурору России) так заинтересовали меня, что я на время забыл, где нахожусь.
«…Ликвидировать свидетеля — для этого прибыл я и двое моих помощников из Нью-Йорка. Я не люблю чистоплюев и маменькиных сынков. Во всем и всегда они были и остались круглыми отличниками, затвердившими на зубок, что хорошо, а что плохо в этой жизни. Противно! На такого круглого отличника плюнешь, а с него все скатится, как с гуся вода… Но убийство, на мой взгляд, это крайняя мера, и в данном конкретном случае оно было бы совершенно не оправданным. Я хотел просто встретиться с Воробьевым, поговорить с ним по-человечески, открыть ему глаза на то, что происходит сейчас в стране. Но он не шел на встречи, и тогда я принял план Полуботько: постарался завлечь Воробьева в определенное время в определенное место…
Полуботько все верно рассчитал. Как только Воробьев увидел меня на Смоленской площади у здания МИДа, он сразу же прилепился ко мне как профессиональный филёр. Я потаскал его за собой по гастрономам на Старом Арбате, а потом углубился в московские улочки. Дойдя до определенного дома, я свернул во двор трехэтажки и зашел в парадное, ведущее в художественные мастерские. Там-то я и притаился за дверью. Через минуту в подъезд вошел Воробьев, стал оглядываться. Искал меня. Ну, я и возник перед ним, как тень отца Гамлета…
— Ты хотел меня видеть? — спросил я. — Пожалуйста. Вот он я! Хочешь поговорить по душам? Тоже, пожалуйста…
Я провел Воробьева в мастерскую под номером два и указал на искусно сервированный стол со всякими закусками и выпивкой:
— Видишь, как я тебя ждал…
— Сидеть за одним столом с таким проходимцем, как ты, я не намерен, — заявил Воробьев. — Скажи лучше, на что ты надеешься после всего, что натворил?
Я выпил без него, закусил и приготовился к длинной обвинительной речи в свой адрес. Но Воробьев был немногословен. Он только сказал:
— Ты совершил уголовно наказуемое деяние по статье 228-й и, как минимум, получишь за свои художества десять лет лишения свободы.
В общем, он меня не захотел понять, а я его не смог убедить. Но честное слово, я не собирался его убивать. Мы сцепились, потому что он вдруг решил препроводить меня в милицию. На что я, разумеется, не согласился.
Это была не борцовская схватка, а драка без правил. Так дерутся уличные мальчишки, не поделившие подружку.
Мы успели обменяться “приветами” — я поставил ему под глазом “фонарь”, а он рассек мне до крови губу. В пылу драки я вдруг почувствовал, что мастерская быстро наполняется еле заметным серебристым газом — это сработали мои помощники. Вскоре я потерял сознание.
Очнулся я только утром следующего дня и сразу спросил: “Где Воробьев?” Мне ответили, что он переправлен в надежное место, как и было задумано.
Я отыскал среди разбитой посуды уцелевшую бутылку виски и выпил ее почти всю. У меня на душе было тревожно, но я все-таки надеялся, что Воробьев жив. Мне хотелось ему еще кое-что сказать, доказать…
И тут заявился босс.
— Все пьешь? — спросил он.
— Пью! — ответил я с вызовом.
— Ну, так выпей и за помин души раба Божьего Виктора…
— Как?.. Что ты сказал?! — Я замахал руками, словно стараясь отмахнуться от суровых слов, рассеять их, обратить все в шутку.
— Господин Воробьев утонул по собственной неосторожности… Понял? Это самоубийство, — наставительно проговорил босс.
— Врешь! Мы так не договаривались! — возмутился я и пошел на него с кулаками.
— Тут я решаю, что делать! — резко ответил босс, отступая назад. — Можешь пить, гулять сегодня, черт с тобой… А завтра тебя ждет серьезная работенка. Готовься!
Он ушел, а я, выпив еще, окончательно прозрел. До меня наконец дошло, что они и меня уберут, как Виктора, после того как до конца используют… Черта лысого! Я не позволю им куражиться и напишу обо всем, куда следует. И я пишу! Не считайте эти записки пьяным бредом. Я расскажу о многом. О том, например, какими путями идут из Афганистана наркотические вещества. Я знаю даже о таком, отчего у всех вас волосы станут дыбом на голове…» И подпись: «Алексей Чесноков, прапорщик запаса, в здравом уме и твердой памяти».
Я отложил письмо и вопросительно посмотрел на следователя прокуратуры.
— А теперь взгляните сюда, — Коломийцева вынула из черного пакета несколько фотографий и разложила их на столе.
На фотографиях был запечатлен один и тот же человек, сидевший в неудобной позе за столом, на котором находилось множество пустых бутылок из-под спиртного. Только просмотрев несколько снимков, сделанных с разных точек, я понял, что вижу перед собой мертвеца до такой степени обезображенного, что опознать в нем конкретного человека вряд ли было возможно.
