Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Ваксберг Аркадий Иосифович

— Как всегда! — выдохнул старший участковый. — Но нам от этого легче не будет. Сейчас получим, что пришли поздновато. И что никакой информации не имеем. Ладно, — отсекая прочь сомнения и пустые разговоры, махнул рукой, — пошли докладываться, что прибыли. А там видно будет…

Паромов, исходя из опыта, полученного при раскрытии убийства Дурневой Натальи на улице Харьковской осенью прошлого года, никаких вопросов Минаеву о том, что делать на месте происшествия, не задавал. Знал, что это пустой номер. Молча последовал к начальнику отдела.

Водитель Карпенко Виктор побежал к своей «Волге», по дороге что-то сказал Чинникову Николаю, водителю автомобиля Конева. Тот кинул — понял, мол… Вскоре обе «Волги» сорвались с места и полетели в сторону поселка.

Воробьев, увидев приближающихся к месту происшествия участковых, недовольно и едко попенял:

— Что-то вы подзадержались, господа участковые. Все уже здесь, а вы все тянетесь, как сопли на морозе, хотя должны быть первыми на месте происшествия.

— Мы и так бегом бежали, — стал оправдываться Минаев, как старший по званию и должности.

Он хрипло и учащенно дышал. Лицо по-прежнему было красным от прилива крови.

— Не на машинах же…

— Ладно, — пропустил намек Воробьев мимо ушей, — оправдываться будете потом, когда преступление раскроем. А пока подойдите поближе к трупу: возможно, опознаете? И думайте, как раскрыть. Любая информация важна. Убийство-то на вашем участке. Вам и ответ держать!

«Вот и начались «разборки полетов…» — тоскливо подумал Паромов и вслед за Минаевым поплелся к трупу.

Труп молодой женщины лежал на спине. Голова слегка на боку и запрокинута назад. Короткая, под мальчишку, стрижка. Волосы светлые, протравленные перекисью водорода. Глаза открыты и бессмысленно устремлены в небо. Руки разбросаны в стороны, словно перекладины креста. Ноги слегка согнуты в коленках и раздвинуты. Впалый живот. Расплывшиеся по поверхности тела небольшими бугорками груди с темными точками сосков. Все бледное, серое, мертвое, угловатое и обостренное безжизненностью.

Черный провал рта в овале серых губ. Брови подпалены. Следы точечных сигаретных прижиганий на губах, сосках грудей и лобке. В завитке светлых волос лобка застряла полусожженная спичка — по-видимому, пытались поджечь волосяной покров. На икрах ног превратившиеся в коричневую пленку подтеки сочившейся из влагалища крови. И самое страшное — из влагалища торчала толстая, в руку потерпевшей, длинная суковатая ветка.

— Боже, какой ужас! — тихо прошептал атеист Паромов, которому от увиденного стало не по себе. — Боже мой!

— Не говори! — отозвался также шепотом Минаев. — Всякого за свою жизнь насмотрелся, но такое вижу впервые. Садисты поработали. Изверги.

— Не опознали? — коротко и хмуро спросил подошедший к ним Конев Иван Иванович.

— Нет! — Отрицательно мотнули головами оба участковых.

— Тогда не хрен тут стоять, трупом любоваться… раскрывать надо… — срывая злость и раздражение, резко бросил Конев. — Ну и участковые пошли — вечно ничего не знают. И за что только деньги получают…

— А опера знают? — тихо огрызнулся Минаев.

Конев то ли не расслышал, то ли счел никчемным вступать в полемику со старшим участковым инспектором. Он взялся одной рукой за ветку, торчащую из влагалища. Потянул. Она не пошла.

— Мать твою! — прохрипел в сердцах.

И уже обеими руками резко рванул ветку на себя.

— Не трогай! — запоздало крикнул Воробьев, понявший намерения своего заместителя по оперативной части. — Пусть остается… до прибытия следователя и судебного эксперта.

Но было поздно. Ветка с обломанными и торчащими сучками выскочила. Окровавленная. В слизи и кусочках вырванной из нутра плоти.

Внутри трупа что-то оглушающе — так, по крайней мере, показалось Паромову — чвакнуло. Словно что-то большое и объемное с облегчением резко выдохнуло… как порой на болоте: чвак! — и тишина.

Труп дернулся, словно оживая. Но тут же и застыл. Из влагалища медленно, тонкой струйкой, по икрам ног засочилась черная кровь.

Паромову стало дурно, и он, зажав рот рукой, побежал к кустам облегчать желудок. А возможно, и душу.

— Слабак! — констатировал подошедший к нему Василенко.

— Да шел бы ты… — сплевывая остатки липкой рвотной массы и вытирая ладонью губы, вяло огрызнулся Паромов.

К чувству стыда за свою минутную слабость примешивалась неловкость перед товарищами.

— Ладно, не злись. Давай думать: кто убитая и кто убил? — примирительно и уже по деловому сказал Василенко.

Именно он в отсутствие территориального опера на поселке РТИ отвечал за эту зону. И теперь на его плечи ложился основной груз раскрытия этого убийства, а, значит, и спрос.

— Начальники, — быстрый жест рукой в сторону руководства, собравшегося небольшой группой отдельно от подчиненных и что-то обсуждавших между собой, — пусть себе решают, на то они и начальники, а мы — себе. Ибо нам, в отличие от многих начальников, бегать и раскрывать, а не планы планировать…

— Откуда мне знать: кто? кого? и за что? Одно могу сказать точно: раньше убитую на поселке не видел. Да мало ли у нас на поселке всякого люду бродит. Как-никак, а около тридцати тысяч живет… — вытирая носовым платком лицо, резко ответил Паромов. — Садист или садисты поработали. Зверьё! Найти — и без суда и следствия самих придушить!

— Согласен, что стоит придушить, — усмехнулся скептически опер. — Но прежде чем устраивать самосуд, сначала надо еще найти… А как найти? С чего начинать? — Василенко снял кепку и почесал затылок. — Право, не знаю. Ни одежды, ни документов, ни свидетелей… Какие свидетели в лесу? Где их искать? А искать, как понимаешь, надо!

— А то обстоятельство, что сук воткнут во влагалище, тебе ни о чем не говорит?

— Да ни о чем. Знаешь, встречалось в практике, что некоторые мразоты изменившим им девушкам или же просто надоевшим проституткам, хотя какие у нас проститутки, — тут же поправил он себя, — так, честные давалки, из чувства мести бутылки вставляли во влагалище и там разбивали. Но это делали живым. Чтобы больше и дольше мучались. Представляешь, — выругался грязно, — выскребать осколки стекла из влагалища… Ужас. Бр-р-р!

— Да! Ужас…

— А тут — сук… И следы пытки…

— Видел.

— Прижигали сигаретами груди, губы, живот, лобок. Правда, самих сигарет или окурков возле трупа не видно…

— Я это тоже заметил.

Василенко скользнул скептическим взглядом по лицу участкового, мол, я видел, как ты заметил… Тот напрягся, ожидая очередную подковырку. Но опер продолжил размышлять вслух:

— Хотя именно это обстоятельство и говорит, что все происходило в другом месте… а труп сюда перетащили. Согласен?

— Согласен.

И тут Паромов вспомнил треп начальника штаба ДНД о подростках из барака и молодухе. Видно лихорадочная работа мозга в поисках какой-нибудь зацепки не прошла даром, подбросила из тайников памяти, а может, и подсознания, нужный фактик.

— Подушкин рассказывал, что вчера ребят из барака видел. Днем. Гуляли с какой-то бабенкой, ему незнакомой. А у начальника штаба глаз, что алмаз.

— А сказал, что из барака, значит, и тут не допустил брака, — воспряв духом, скаламбурил опер. — Уже что-то есть…

— Может, с бараковских пацанов и начнем? — развивал мысль Паромов. — С чего-то начинать надо. Так почему же…

— С чего-то или с кого-то начинать надо. Так почему же не с них! — подхватил рассуждения участкового, наполняясь охотничьим азартом, Василенко.

Причина его оживления и охотничьего азарта была понятна: наконец-то от множества неизвестных, сковывавших деятельность опера, заставлявших впустую топтаться на одном месте, появилось что-то конкретное, ощутимое, требующее деятельности, динамики. Появилась тоненькая ниточка, за которую можно было ухватиться и тянуть… Тянуть до тех пор, пока не вытянешь что-то существенное или… пока она не оборвется.

— Только в первую очередь надо вытащить самого Подушкина, — приступил к конкретному планированию действий опер, — и пообстоятельней расспросить: кого конкретно видел, с кем, как вели себя и так далее… Да и на труп взглянуть не мешает — может опознает…