Татьяна Степанова - Готическая коллекция
Слава богу, на этот раз обошлись своей одеждой, без дурацких резиновых штанов и рыбацких бахил.
Сброшенная куртка комом упала на уключину. Кравченко этого не заметил. Тронул весла, разворачивая лодку, чтобы солнце не слепило глаза. И куртка тихо, воровски сползла в воду.
— Ах ты, — Мещерский перегнулся за ней через борт. — Лови, разиня, уплывет!
Он ухватил куртку, сразу набрякшую водой, потяжелевшую, и вытащил добычу.
— Первый улов, держи, — он кинул куртку Кравченко, а тот швырнул мокрый ком на корму.
Мещерский смотрел на темно-синюю ткань.
— Знаешь, я все думаю об этом, — сказал он. — Никак не могу ни на что другое переключиться.
— Теперь думай не думай, — Кравченко хмыкнул. — Нас с тобой, Сережа, все равно никто не спросит.
Они переглянулись. Вот опять! Как та сказка про белого медведя. Ведь слово себе дали, зареклись — ни о чем таком здесь словом не обмолвятся. Это прямо как болезнь какая-то!
— Дергачев не мог убить эту женщину, Преториус, — сказал Мещерский тихо. Взгляд его по-прежнему был прикован к мокрой джинсовой куртке. — Чем больше я думаю об этом, тем сильнее убеждаюсь…
— Ну?
— В том, что, по крайней мере, это убийство он ну никак не мог совершить. А значит… И вообще, Вадя, если взглянуть на это убийство трезво, абстрагируясь от всего остального.., не отвлекаясь на разные там зигзаги чьей-то травмированной психики, не затуманивая себе голову разной мистикой, то получается… Вадя, получается, что самые первичные факты по этому убийству, известные нам.., уже почти самодостаточны. — Мещерский вскинул голову, ожидая каких-то возражений, но Кравченко хранил молчание. — И факты эти нам с тобой известны со слов Кати, а ей, в свою очередь, со слов троих свидетелей происшедшего в ресторане, один из свидетелей — официант… Факты эти указывают не на Дергачева в роли возможного подозреваемого, а на совсем другого…
— Сереж, ты это.., когда в логику свою ударяешься.., в дебри, ты бы хоть конспектик какой черканул сначала. — Кравченко налег на весла. — Коротенько бы тезисы набросал. А то ведь запутаешься вконец сам и меня запутаешь.
— В том-то и дело, Вадя, что здесь нет никакой путаницы. — Мещерский привстал и аккуратно расправил на корме мокрую куртку — пусть сушится на солнце. — Чем больше я думаю об эпизоде с Преториус, тем яснее мне становится, что ВСЕ с самого начала было возможно гораздо проще, чем нам кажется…
Проще, чем мы сами себе напридумали, поддавшись, — он огляделся, — влиянию этого места… Да, места!
Проще даже, чем… Вадя, я все тебя спросить хотел…
— О чем? — Кравченко медленно греб, однако лодка не двигалась, а кружила на месте.
— Там, в церкви, когда эта девочка испугалась, закричала… Она ведь тебя испугалась, а не этого нашего парашютиста с колокольни… Ты вот не думал потом, после, о…
— О том, с кем она меня там спутала, эта бедняжка? — Кравченко бросил весла. — Это я уже слыхал, Сережа.
— А вот эта куртка…
— Что — куртка?
— Ну тогда, в тот самый первый день, когда мы приехали, ты был в ней?
— В куртке? Не помню. Кажется. Ну да, я и приехал так. И потом все время здесь старую носил. Другую-то у меня Катька стибрила. Она ж из-за нашего сюрприза сюда чуть ли не голяком приехала. Одни купальники, сарафаны да шорты в сумку набила… А что ты на меня так смотришь?
— Мне кажется, — Мещерский даже побледнел, — Вадя, мне кажется, я… Черт, теперь все на свои места встает! Ну конечно!
Он не успел больше ничего сказать — со стороны маяка тревожно взвыла береговая сирена.
* * *Держать в поле зрения зеленую машину было нетрудно. Марта гнала изо всех сил, но, видно, сил этих в стареньком «Опеле» было уже немного. «Москвичок» — «Свежая выпечка» — не отставал. Водитель, то и дело косясь на Катю, явно забавлялся этой погоней.
Мимо проплывали сосны, укрывающиеся в полосах сочной луговой зелени, автобусные остановки, придорожные магазины, а потом снова сосны и дюны. Слева синело море. А затем и справа сквозь сосновый лес забрезжила фиолетовая дымка, словно линия нового горизонта.
Живя в Морском и отлично зная, что до залива, отделяющего косу от материка — рукой подать. Катя за эти дни так и не побывала в той стороне. А здесь, в окрестностях Рыбачьего, коса сужалась, являя взору удобную бухту, врезавшуюся в высокий песчаный берег, — так называемую Грабскую петлю.
Лес вдоль шоссе заметно поредел, уступая место обширной пустоши, заканчивавшейся крутым обрывом к заливу. Деревянная лестница вела вниз по склону, дощатый настил покрывал зыбучий песок. Следом за «Опелем», резко сбавившим скорость, «Москвич» тоже замедлил свой ход, и Катя увидела впереди поселок Рыбачий: его удобную гавань, бетонированный молволнорез и дома, окружавшие бухту.
Слева, со стороны моря, шоссе пересекала узкая бетонка. Она вела к кирпичным приземистым корпусам какой-то фабрики. Два корпуса были явно заброшены. Кирпич выщербился, ржа источила балки и перекладины сталеконструкций, в темных провалах окон отсутствовали стекла, кругом все поросло травой и бурьяном и напоминало мусорную свалку. Валялись чугунные болванки, куски арматуры, битый щебень. Однако третий фабричный корпус выглядел иначе. Его покрывали строительные леса, он был огорожен забором. Стоял он чуть дальше остальных, почти на самом морском берегу. Рядом высилась башня строительного крана. А с шоссе на бетонку заворачивали груженые «ЗИЛы» и бетономешалка.
— Что это тут у вас? Завод? — спросила водителя Катя.
— Раньше рыбоконсервный комбинат был. На весь Союз гремел. Шпроты в банках покупала? Ну! Сайру там, сардины — все отсюда. А потом лопухнулись, обанкротились, закрыли все. Народ поразбежался. Сейчас один мужик нашелся, чего-то тут приватизировал.
Снова вроде закопошились, строят-ломают. Мы вот тут все гадаем — хватит у него денег до ума-то все довести, нет? Ну, дальше-то куда?
— Как прежде, за той машиной.
«Опель» тем временем въехал в поселок. Рыбачий напоминал Морское, только был немного побольше.
Кроме старых рыбацких домов, здесь были и другие строения — в основном серые коробочки пятиэтажек.
А справа от дороги в тенистом сосновом бору прятались прекрасные новые кирпичные коттеджи, видимо, построенные какой-то фирмой по единому проекту и плану. Фасады их были обращены в сторону залива. И вид из окон на тихую бухту был, наверное, потрясающим.
«Опель» проехал мимо коттеджей. Дорога плавно огибала бухту. Внизу у причала, как и в Морском, на воде покачивались пришвартованные моторки и катера.
Дом, возле которого остановилась Марта, стоял на самой окраине поселка. Он располагался на отшибе, среди сосновой рощи, отгороженный от дороги только широким подстриженным газоном и невысокой кованой оградой — всего-то вполовину человеческого роста.
— Останови-ка здесь, — попросила водителя Катя.
Место было вполне подходящим — сосны, сосны, сосны. — Сколько с меня еще? — Она полезла за деньгами в сумочку.
— Нисколько, ништяк. Я думал, до канадской границы гнаться будем, — водитель засмеялся. — Ты того, не очень-то там разоряйся. Парня своего пожалей. Дело-то житейское.
— Ладно, не учи, спасибо, что подвез. — Катя закрыла дверь «Москвича». Медленно и осторожно направилась к ограде. Калитка была распахнута, а вот въездные ворота так и не были открыты. Видно, загонять машину на участок Марта не собиралась.
Лужайка перед домом была пуста — Марта успела уже войти в дом. Катя остановилась у ограды. С правой стороны ее кованые узоры густо оплетал плющ. За этой зеленой ширмой можно было надежно укрыться.
Катя решила повременить и немного оглядеться.
Этот дом… Он выглядел как с иголочки. Двухэтажный, высокий, из темно-красного кирпича, с пристройками и гаражом, с широкой открытой верандой, опоясывающей его, словно ажурная юбка. Крыша была ломаной, крытой черепицей. Второй этаж украшали балконы и балкончики, эркеры и мансарды. Участок рассекали выложенные плиткой дорожки. Все они вели от дома к въездным воротам и к задней калитке, к обрыву, откуда открывался вид на залив. Участок был отлично ухожен, чуть ли не вылизан до зеркального блеска. Во всем чувствовалась заботливая и умелая хозяйская рука.
Катя разглядывала веранду. На ней стояла плетеная летняя мебель. А на широких перилах и на специальных деревянных подставках зеленой шеренгой выстроились чудесные комнатные цветы, вынесенные на солнце. Веранда буквально утопала в зелени: голубые пышные гортензии соседствовали здесь с лиловыми бегониями и ярко-карминовыми цветами бальзамина.
Щедро и радостно цвели гибискусы — китайские розаны в изящных терракотовых кашпо. Во всем чувствовалась забота, хороший вкус и привычка к домашнему уюту, порядку и красоте.
В доме послышался шум, словно где-то в комнатах что-то упало или сквозняк с силой захлопнул дверь.
