Виктория Платова - В тихом омуте...
А я уже не была ничьей любовницей, я чувствовала себя пустой, как смятая банка из-под пива… Никакого торжества, никакого удовлетворения, только тупая, сжирающая внутренности усталость. Но ты только сделала то, что должна была сделать: люди, убившие твоих друзей, мертвы или почти мертвы. Я знала, что должно произойти с Власом, – медвежий угол на самом краю карты Ленинградской области, наспех вырытая яма, пуля в затылок. Конечно, все могло быть по-другому, но суть не менялась – пуля в затылок, пуля в затылок…
"Смотри-ка, у нашей лебедушки воображение прорезалось, – удивился Иван, – с такой верой в предполагаемые обстоятельства нужно заседать в налоговой инспекции”.
"Да ладно тебе, – вступился за меня Нимотси, – наша крошка просто исполнила свой гражданский долг, перехватила волосатую руку насильника, грабителя, мучителя людей. Варенья и печенья ей, а лучше – почетную грамоту”.
, “Но, даже если ты убьешь еще сто человек, – сказала Венька, моя мудрая девочка, – ты не сможешь воскресить и одного…"
Да. Я исполнила свой долг. Но никто не воскрес, никто не потянул меня в раскрытую постель, никто не расписал со мной пульку, никто не предложил мне контракт на пьесу для норвежцев. И я вдруг вспомнила о Фарике: это у него была лицензия на убийство, это у него было право на месть – и это право давала ему безоглядная страсть, безоглядная сумасшедшая любовь. Я никогда не испытывала таких страстей, я никогда так не любила, рабская покорность и слепое подчинение – вот мой удел, ровно чадящее пламя серых привязанностей, идущих не от силы, а от слабости. Значит, и сегодняшняя месть была неадекватной, чужой, нечестной… Влас должен умереть из-за трагедии, которую я так никогда и не испытала по-настоящему…
Затянутое серыми тучами небо вдруг пронзил заблудившийся солнечный блик – ив мутном стекле чердачного окна отразилось лицо Евы. Нет, черт возьми, нет, мое собственное лицо, теперь уже собственное! Это было страстное лицо, оно готово было и любить, и мстить за свою несостоявшуюся любовь – с Иваном, с Нимотси, даже с Аленой… Все могло произойти – и ничего не произошло. И за это кто-то ответит. Кто-то обязательно ответит…
Я захлопнула створки окна, как закрывают ненужную дискуссию: теперь я точно знала, что все правильно, что так и должно быть, что я пойду до конца.
…Когда я спустилась с чердака, по выщербленной временем лестнице, без всяких околичностей, без всякого страха, без ненужного петляния, то сразу же увидела припаркованную рядом с подъездом иномарку. Иномарка посигналила вспыхнувшими и тут же погасшими фарами – никакого лишнего шума, все предельно деликатно – ждали именно меня.
Я подняла руку и поболтала ею в воздухе. Улица была чиста – никаких следов Власа и стреноживших его людей, мавр сделал свое дело, мавр может уходить…
Из иномарки вышел шофер и радушно распахнул заднюю дверцу.
Я забралась в машину без колебаний, и сразу же оказалась рядом с Греком. Он чуть подвинулся и повернул голову, чтобы получше рассмотреть меня, утреннюю киллершу-предательницу.
– Вы голодны? – спросил Грек тихим голосом. Ничего себе фразочка для начала знакомства.
– В общем, нет, – ответила я и тоже начала бесстрашно рассматривать Грека.
– Как вас зовут?
– Ева, – коротко и ясно, вполне в духе этого делового человека.
– Скажем так, Ева, – резюмировал он. – Меня это устраивает.
– Меня тоже. Скажите, что с ним будет?
Конечно, я имела в виду Власа, и он сразу же понял это.
– А как вы думаете?
– Надеюсь, что так же, как и вы. Иначе не стоило всего этого затевать.
Мой ответ понравился ему и заинтриговал одновременно, я видела это по его безразличному лицу, чуть больше безразличному, чем следовало.
– На Очаковскую, Сережа, – сказал водителю Грек. Машина плавно тронулась с места.
– Это случайно не местная контора ФСБ? – поинтересовалась я у Грека.
– Нет. Свои дела я улаживаю сам. – Вялые складки у рта подобрались, как хищник перед прыжком; он действительно улаживал свои дела сам, Влас был лишь досадным эпизодом. “Ты и сама можешь стать одним из таких эпизодов, если начнешь зарываться, будь начеку”.
– Тогда, если можно, заедем на Васильевский. Мне нужно кое-что отдать вам, и тема будет закрыта.
Грек властно кивнул шоферу – мы отправились на Васильевский, за всю дорогу так и не сказав друг другу больше ни слова.
Через двадцать минут я уже стояла посреди маленькой убогой комнаты, моего временного – слишком временного – пристанища; раскрытая постель еще хранила вмятины от тела Власа, и потому я старалась не смотреть на нее. Я быстро собрала все, что касалось меня: вещи, купленные для обольщения Алены, – мне не хотелось с ними расставаться, маленькая женская слабость; те немногие документы, которые у меня были, так и не просмотренная кассета Нимотси, его записная книжка, моя записная книжка… Я забрала и то, ради чего приехала: фотографии Грека с собаками и телохранителями. Мне они не были больше нужны, но вполне могли выступить в качестве маленького сувенира – ракушечный грот, глянцевая открытка с видом Ласточкина Гнезда: привет из солнечного мира заказных убийств.
Грек терпеливо ждал меня.
– Вы рисковали, Ева, – сказал он, когда машина снова покатила по неухоженным питерским улицам, – вы рисковали, и, возможно, неоправданно.
В его голосе не слышалось угрозы, скорее это было похоже на многообещающее начало мимолетных отношений, интеллектуальный флирт, где все роли расписаны заранее и мне отводятся резонерские реплики младшего партнера по бизнесу, от которого избавляются за двадцать минут до титра “конец”.
– Возможно, – согласилась я, небрежно передавая Греку пачку фотографий, – только предупреждаю: я не имею ни малейшего представления о заказчиках; Так что вольные упражнения на дыбе, выкручивание суставов и сожжение на костре в духе старой доброй инквизиции будет малоэффективно.
Грек с плохо скрываемым интересом рассматривал фотографии.
– По-моему, я вполне фотогеничен, – сказал наконец он. – Вы не находите?
– Нахожу. Вам даже не нужно доплачивать женщине, чтобы лечь с ней в постель, – позволила я себе маленькое хамство случайной попутчицы.
– Я люблю свою жену, – голос Грека был все таким же тихим. – И не трачу деньги на любовниц.
– Надеюсь, это взаимно.
– Увы, нет. Это вы фотографировали?
– Нет. Эти снимки делал парень, которого я вам сдала.
– Отличная работа. Из него мог бы получиться прекрасный фотограф. Он чувствовал объект съемки и неплохо выбирал ракурс. – Грек говорил о Власе в прошедшем времени. – Действительно отличная работа. Может быть, чересчур претенциозно, но характер схвачен. Зачем вы это сделали?
– Поверьте, у меня были веские основания. Достаточно веские.
– Почему я должен вам верить?
– Вы уже поверили один раз. Я сказала, что не умею танцевать, – и не соврала. Я сказала, что у вас есть шанс возникнуть в оптическом прицеле винтовки, – и не соврала.
– Элементы абсолютной правды часто делают убедительным и неотразимым любой лживый орнамент.
– Вы так думаете? – Я не знала, как заставить Грека поверить мне.
– Да. Без несущих конструкций истины здание, построенное на обмане, просто развалится.
– Вы воспринимаете меня как деталь игры, которая ведется против вас?
– Возможно. – У меня вдруг заложило уши от его тихого инквизиторского голоса.
– Смысл? Я не стану втираться к вам в доверие, я могу выйти на следующем перекрестке после светофора и навсегда исчезнуть из вашей жизни. Я не Троянский конь.
– Вы не Троянский конь. Вы – прекрасная Елена, – позволил себе комплимент Грек. – Это-то меня и беспокоит. Зачем вы сдали мне этого фотографа?
– Я же сказала – у меня были веские основания.
– Надеюсь, вы не сводили счеты с неверным любовником…
– Нет. Он действительно был моим любовником.
Недолгое время, но был, – цинично сказала я. Ему нравился мой цинизм, я это видела. – Но все произошло не из-за этого. Поверьте, есть более серьезные причины, чем несчастная любовь.
– Разве для женщины могут быть более серьезные причины, чем несчастная любовь?
Да он философ, скажите пожалуйста!
– У вас слишком сентиментальный взгляд на мир для бизнесмена подобного уровня.
– Вы разбираетесь в бизнесменах подобного уровня?
– Совершенно не разбираюсь, – искренне сказала я. – Просто девочка, которая переходит улицу на зеленый свет с дешевым плейером в рюкзаке в то время, как вы сидите в своей роскошной иномарке и проклинаете красный.
– Значит, если продолжить вашу аналогию, Ева, – вы та самая парвенюшка с окраины, которая случайно попала под дорогую иномарку?
Он мне нравился, сукин сын, он мне определенно нравился!
