Татьяна Степанова - Рейтинг темного божества
— Будет гроза, будет буря. Обязательно будет. Я боюсь, я спущусь в подвал.
— Прекрати. Что ты заладила? В июне грозы — обычное явление.
Голоса, голоса… Если наблюдение зафиксировало бы этот разговор, то отчет о его содержании был бы краток: гражданка Анна Стахис, находясь на веранде дома, выразила тревогу по поводу возможности грозы. А ее брат Стефан Стахис, находящийся на лужайке перед домом, ответил, что… в общем, ничего страшного. Гроза в июне — это пустяки. Однако наблюдение вряд ли бы обратило внимания на интонацию этих реплик. А в напряженной интонации и была некая особенность, странность…
Но в общем-то со стороны могло показаться, что хозяева виллы просто отдыхают — каждый по-своему. Анна Стахис вернулась в кресло-качалку. Она прислушивалась к чему-то. Из глубины дома доносился монотонный голос — бу-бу-бу. Одно и то же, одно и то же, словно это прокручивали, выверяли чью-то аудиозапись. Вот звук сделали громче, и можно было уже разобрать отдельные фразы: «Люди никогда еще не были так одиноки в этом мире… Старые боги изжили себя. В них мало кто верит всерьез. Они покинули нас. Они навсегда покинули нас… Мы погрязли в фарисействе и лжи. Нас терзает ужас ночи и безысходность… Кто поможет нам, кто укажет нам путь? Наступает новое время новых богов, их поступь уже слышна… И самый первый из них уже близко…»
Это действительно звучала запись с последнего сеанса во Дворце культуры завода точной механики. В гостиной Иван Канталупов смотрел видео. Прослушивание видеопроповедей было частью его повседневного аутотренинга, своеобразной эмоциональной подпиткой, без которой он практически уже не мог обходиться.
Анна Стахис встала и закрыла дверь на веранду. Вот теперь настоящая тишина… Она видела своего брата на лужайке перед домом. Он стоял на солнцепеке с непокрытой головой — вот уже целый час. На нем не было ничего, кроме старых льняных брюк. Кожа на плечах и груди покраснела от загара. Руки были вытянуты вперед, ладони обращены вверх. Глаза его были закрыты.
В кустарнике, густо разросшемся вдоль забора, тенькала какая-то пичуга, перепархивая с ветки на ветку. Анна Стахис следила за ней взглядом. В их доме никогда не было никаких домашних животных. Отчего-то животные не выносили его присутствия. Убегали, улетали прочь. Но эта пичужка, видно, была не робкого десятка. Анна Стахис увидела, как тело ее брата внезапно выпрямилось, напряглось. Он резко вскинул руки вверх. Медленно, плавно опустил. И обернулся. Взгляд его был прикован к маленькой красногрудой птичке на ветке. Она нахохлилась, встопорщила перышки, но не улетала. Он не отрывал от нее взгляда. Прошло несколько минут. И вдруг птичка вспорхнула и полетела низко над травой, ныряя из стороны в сторону, словно была больна или ранена. И села ему на плечо. Он накрыл ее ладонью. Сгреб в горсть. Когда он разжал кулак, пичуга была мертва. Он размахнулся и с силой швырнул этот мертвый комочек пуха в кирпичный забор.
Вот тогда Анна Стахис и произнесла ту самую фразу: «Будет гроза». А он ответил. Его голос, обычно мягкий, звучал зло.
— Я боюсь, — повторила Анна. — Я пытаюсь представить, как это произойдет, и не могу. Я ничего не вижу. Сплошная тьма.
— Ты не должна бояться. — Он сел прямо на траву. Лицо его казалось усталым, мелкие морщины старили его. Он нагнулся, обхватил колени руками.
— Идет большая гроза. — Голос Анны дрогнул.
— Мне наплевать. Ты можешь прятаться в подвал. Я останусь здесь.
Он лег на траву.
Туча пришла с юга — темно-фиолетовая с «бородой» и порывистым ветром, гнувшим верхушки деревьев. Дальние раскаты грома звучали все ближе.
Сверкнула молния над самой Радужной бухтой — ослепительный зигзаг вспорол тучу и, казалось, вонзился в воду. Анна Стахис вскрикнула и закрыла лицо руками. Ее брат все это время оставался на лужайке. С первыми раскатами грома он вскочил на ноги. Он словно ждал чего-то жадно и нетерпеливо. Он не замечал ни холодных порывов ветра, ни того, что тело его, продрогнув, покрылось гусиной кожей.
— Ну, давай же, давай, — шептал он. — Ну убей же меня, убей, попробуй!
Сверкнула молния, и через секунду громыхнул, как из пушки, гром. Гроза шла над водохранилищем.
— Убей же меня! — крикнул Стахис. — Вот я. Не бегу и не прячусь. Попробуй, убей меня, уничтожь!
— Я прошу тебя, вернись в дом! — закричала Анна. Он не слышал ее. Хлынул ливень. Снова сверкнула молния. На веранду выскочил Иван Канталупов. Он крепко заснул после аутотренинга и теперь спросонья плохо соображал, что происходит.
— Уведи его в дом! — истошно крикнула Анна.
Канталупов сбежал по ступенькам, кинулся к Стахису. Но тот оттолкнул его с неожиданной яростью:
— Пошел прочь!
Они оба разом промокли до нитки. Дождь лил как из ведра, но раскаты грома постепенно стихали — гроза уходила дальше. В июне ведь грозы не длятся долго…
И вот снова выглянуло солнце. Дождь уже сеял редко-редко. Стахис вытер мокрое лицо рукой. Он тяжело дышал. Внезапно он засмеялся — громко и хрипло. Смех душил его, словно приступ кашля. Канталупов сбегал в дом за большим махровым полотенцем.
Пост наблюдения за домом пережидал грозу в машине. Гром, молния и ливень — казалось, это были единственные события за этот субботний день.
В доме за кирпичным забором резко зазвонили все телефоны разом. Трубку схватил Иван Канталупов — только он в эту минуту мог ответить звонившему. Это был Антон Брагин.
— Я звоню уже целый час. У вас связь вырубилась, что ли? — заорал он.
— Тут была сильная гроза, — ответил Канталупов.
— Это цело?
— Цело.
— Мне нужен сам, срочное дело.
— Он не может сейчас говорить с тобой. Брагин издал какое-то раздраженное шипение.
— Что случилось? — спросил Канталупов. — Ты нашел ее? Мне приезжать?
— Я был у нее дома. Говорил с отцом. Она арестована!
— Что?!
— Девка арестована! К ним домой — отец ее говорит — на днях явилась милиция. Они спрашивали про «Форд»! Я подозревал, что тогда на дороге нас остановили не случайно! Что теперь делать?
Иван Канталупов опустил руку с трубкой и вопившим в ней Брагиным. На вопрос, что теперь делать, мог ответить лишь тот, кто всего час назад испытывал на себе теорию вероятностей попадания молнии в живой объект.
Глава 28. УДАР МОЛНИИ
— Кто такой Арман Дюкло? — спросил Сергей Мещерский.
В камине потрескивали дрова. За окном пылал душный июньский вечер. Но духоты и жары в номере не ощущалось — работал на совесть мощный кондиционер.
Граф Головин взял в руки трость с янтарным набалдашником. Встал с кресла, медленно прошелся по гостиной. Старый дубовый паркет поскрипывал.
— Молодой человек, а надо ли вам вмешиваться во всю эту историю? — спросил он негромко. — Это темная история без начала и без конца. Я знал вашего троюродного деда… А он, в свою очередь, знал некоторых участников этих событий. Он так же, как и я, видел в молодости княжну Полину… Она кончила жизнь в доме для умалишенных. А Лизавета Абашкина, насколько мне известно, бросилась под поезд в 24-м в Константинополе…
— Я прошу вас рассказать мне. — Мещерский тоже поднялся. — Я уверяю вас — это не пустое любопытство. Ведь это старое фото как-то причастно к истории с групповым жестоким убийством.
— А сколько человек было убито? — быстро спросил Головин.
— Насколько мне известно — сначала четверо.
— Четверо?!
— Да. Их повесили каким-то совершенно немыслимым способом в сауне. А еще одного зарезали на кладбище.
— На кладбище? — Головин пытливо посмотрел на Мещерского. — Где именно?
— Старое кладбище на территории бывшей дворянской усадьбы, а ныне музея-заповедника под Москвой Мамоново-Дальнее. Убитого звали Алексей Неверовский. Потом были еще убийства. И вот на подругу моей девушки тоже дважды напали. Она чудом спаслась.
Головин вернулся в кресло. Худая рука его крепко сжимала янтарный набалдашник трости.
— Кто такой этот Арман Дюкло? — тихо повторил Мещерский.
— Это… О, в двух словах о нем не расскажешь. Да и обычным человеком, пожалуй, не назовешь. — Головин снова взял в руки фотографию. — История — поразительная наука, молодой человек. Чем дотошнее изучаешь общеизвестные исторические факты, тем сильнее отдаляешься от истинных событий. Первый слой — это всегда политика, экономика. Но все дело в том, что это действительно только первый слой. А под ним столько порой всего намешано странного… Для начала я вам расскажу один исторический анекдот — в начале Второй мировой войны Уинстону Черчиллю из Марокко пришло письмо от некоего Алистера Кроули…
— Черного мага?
— В то время его считали сумасшедшим авантюристом. Он писал Черчиллю, что, если Англия выполнит какие-то его безумные условия, он откроет способ, как выиграть войну с Гитлером одним ударом. К письму отнеслись как к выходке психически больного человека и отправили его в корзину. Говорят, что, не получив ответа из Англии, Кроули впал в ярость и написал письмо с таким же предложением Гитлеру… А через несколько недель в оккупированном немцами Париже был арестован гестапо наш соотечественник — вот этот вот офицер, что на снимке, Викентий Мамонов.
