Виктория Платова - Хрустальная ловушка

— С чего ты взяла? — Он быстро сел, провел пальцами по щеке, а потом поднес их к глазам — действительно похоже на кровь.

Выскочив из кровати, он направился в ванную и несколько секунд рассматривал себя в зеркало.

— Да нет, не похоже, что порезался, кара… Странно.

— Марк! — Ее отчаянный голос, похожий на крик раненого животного, заставил его выбежать из ванной.

Ольга стояла посреди комнаты и с отчаянием смотрела на собственные руки.

— Посмотри, Марк!

Она подняла ладони вверх и протянула их Марку: руки были мокрыми от снега.

И выпачканными в крови.

— Что… Что это, Марк? Это кровь, да?

Ее глаза, устремленные на мужа, умоляли, просили, требовали, заклинали: скажи, что это не так, Марк, милый… Скажи, что это не так. Скажи, что это не кровь.

Он бросился к Ольге:

— Ты поранилась, кара! Господи, сколько раз я просил тебя быть осторожной с режущими предметами.

— Марк! — Она жалко улыбнулась. — Ты же спрятал от меня все режущие предметы… Ты же чего-то боялся… Я не поранилась, Марк! У меня ничего не болит.

Она едва выталкивала из горла слова, ставшие огромными и совершенно непосильными для нее.

— Что это, Марк? Я не знаю, что это…

— Успокойся. — Он не удалялся от нее, но и не приближался. — Пойдем в ванную и умоемся. Смоем всю эту гадость.

Смоем, да?..

Он не успел закончить предложение. В дверь громко и настойчиво постучали.

Марк вздрогнул, но все-таки нашел в себе силы подойти к двери.

— Откройте.

— Собственно, мы еще спим… Кто это?

— Это Звягинцев.

— Что случилось. Пал Палыч?

— Я могу поговорить с вами?

— Да, конечно.

Марк отпер дверь и вышел на крыльцо. Звягинцев стоял у двери, переминаясь с ноги на ногу — Боюсь, у меня для вас не очень хорошие новости — Он понизил голос и с состраданием взглянул на Марка Постарайтесь подготовить жену.

— Что?! О чем вы говорите? К чему я должен ее готовить?

— Мы нашли тело вашего тестя Он убит, Марк

ЧАСТЬ III

Если репутация человека ничем не запятнана и он стоит перед выбором, жить или умереть, лучше продолжать жить.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.

Эта глупая фраза вертелась в голове Звягинцева последние два часа.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.

А ведь он давно мог попросить отпуск и уехать из «Розы ветров» куда-нибудь в Евпаторию, где нет гальки, а есть только песочек — мелкий и золотистый. Именно мелкий и золотистый, несмотря на начало марта. Да, он вполне мог уехать в Евпаторию. Если бы, например, еще месяц назад — или даже две недели, или даже неделю — он подмахнул в администрации цидулку о заслуженном отдыхе, то теперь бы его не было в «Розе ветров».

Он совершал бы долгие прогулки по пляжу, кормил бы чаек и себя самого хлебом, унесенным из столовой после завтрака. За его столиком обязательно оказались бы милейшие люди, которым и в голову не пришло бы назвать его старым жирным козлом. Он целовал бы женщинам руки (говорят, это производит на них благоприятное впечатление) и разговаривал бы с мужчинами о футболе (это только кажется, что мужчины любят обсуждать женщин; на самом деле мужчины любят обсуждать последний гол Зидана на последнем чемпионате Европы).

У него был бы двухместный номер с соседом-хохлом из какого-нибудь Тернополя. Хохол оказался бы записным националистом, приверженцем лозунга: «Украинецъ Поки ты спав, москаль зъив твое сало'» Он демонстративно разговаривал бы только на своем хохляцком и делал бы Звягинцеву мелкие гадости.

Но все эти невинные гадости не шли бы ни в какое сравнение с той гадостью, которую на старости лет подсунула Пал Палычу «Роза ветров».

Труп в номере люкс, перед этим меркнет любой хохол.

Труп в номере. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.

И это не просто труп, а труп уважаемого и очень влиятельного человека, прилетевшего в «Розу ветров» только вчера.

Почему он не взял отпуск? Сейчас бы это дерьмо разгребал кто-нибудь другой, а не он, Звягинцев. Ассенизатор из него никакой. Это еще в отделении признавали.

Почему он не взял отпуск?..

…Сегодня, в полвосьмого утра, его разбудил телефонный звонок портье. Путаясь и сбиваясь, портье проблеял в трубку сонному Звягинцеву о страшных криках, которые раздаются в номере люкс. К нему уже поступило несколько звонков от соседей.

— Кто кричит? — спросонья Звягинцев задал самый нелепый вопрос.

Портье сказал, что неизвестно, возможно, постоялица номера Инесса Шмаринова, к которой вчера прилетел муж.

— Это которая с травмами лежит? — уточнил Звягинцев, хотя прекрасно знал: да, та самая.

— Да, та самая, — подтвердил портье.

— И давно кричит?

— Минут пятнадцать не переставая.

Замечательный у нас народ: кто-то орет благим матом пятнадцать минут, а тактичные соседи ограничиваются лишь звонками портье.

— Почему сам не поднялся, Иван?

Портье на другом конце трубки промолчал. Это был риторический вопрос. Иван никогда не поднимался в номера после того, как в прошлом году уже выдвинулся на крики в такой же номер люкс. Номер занимали «новый русский» с любовницей. «Новый русский» периодически напивался и бил любовницу смертным боем. А когда Иван, дежуривший в тот день и принявший несколько таких же телефонных звонков от разбуженных соседей, поднялся в номер со своим запасным ключом, то едва не получил пулю в лоб.

Избитая до полусмерти любовница от дачи показаний отказалась и наличие пистолета у своего князька категорически отрицала. Пришлось ограничиться почтительным внушением, поклонами и извинениями. С тех самых пор Иван предпочитал не реагировать на подобные вещи.

— Ну и что теперь делать? — спросил Звягинцев у портье.

Ему не хотелось вылезать из кровати.

— Не знаю. Она очень сильно кричит.

— Ладно, — сжалился Звягинцев. — Вызывай пока охрану. Я сейчас подойду.

На сборы ушло несколько минут. Все это сопровождалось громким кряхтением и сетованиями на богатых постояльцев, которые творят бог знает что. Наверняка дело выеденного яйца не стоит, а тут, пожалуйста, бросай свой здоровый сон и отправляйся на поиски компромисса между враждующими сторонами.

Но когда Звягинцев появился в холле отеля и увидел бледное лицо портье, он сразу понял: случилось что-то серьезное.

Бледные толстые губы Ивана мелко дрожали, а в глазах застыло скорбное выражение.

— Что? — настороженно спросил Звягинцев, уж больно не понравилась ему рябь, пробегавшая по гладким, женским щекам Ивана.

— Ребята уже в номере, — просипел Иван, — Радик и Коля…

Радик и Коля были самой тупой парой охранников. В преферанс они тоже играли парой и всегда продувались.

— Ну? — поощрил запинающегося портье Звягинцев.

— Радик уже прозвонился… Там тело.

— Тело?

— Труп! — в отчаянии выдохнул Иван.

— Женщины?

— Мужчины…

— А женщина? Которая кричала?

— Она до сих пор кричит… Только не так, как раньше…

Голос сорвала. Ребята не могут ее успокоить… Это Радик сказал.

— Ладно. Я поднимаюсь. А ты свяжись с администрацией…

И нашего Айболита тоже вызови. И пробей город, пусть вызывают опергруппу.

— А телефон? — растерянно спросил Иван.

— Мать твою! Свяжись с телефонисткой. Свяжись через коммутатор. Пусть даст тебе телефон областного управления. Ты понял меня?

— Понял, но… Может быть, вам самому?

— Не сейчас. Сейчас я разберусь, что там наверху. — Звягинцев перегнулся через стойку и заглянул в сытые трусливые щеки Ивана. — Ты знаешь, что главное преступление уже совершено?

— Да? — Глаза Ивана закатились, и Звягинцев с трудом успел поймать их блеклый отсвет.

— Самое главное преступление состоит в том, что весь штат на этом гребаном курорте упакован дураками.

— Вы полагаете?

— А ты — нет?..

Проклиная все на свете, Звягинцев поднялся в номер двенадцать.

Он услышал приглушенные, сдавленные рыдания еще в коридоре. Действительно, женщина потеряла голос: из ее горла вырывались только неясные хрипы.

Дверь в номер была приоткрыта. Звягинцев, почему-то не решившийся распахнуть ее настежь, с трудом протиснул в нее свой живот. Картина, открывшаяся его взору, подтвердила самые худшие опасения.

Посреди комнаты действительно лежал труп.

Мужчина лет пятидесяти, Звягинцев вчера уже видел его мельком: муж стриженой кошки, подруги Ольги Игоревны Красинской. И отец самой Ольги.

Плотный Радик, ведущий в охранном дуэте, сидел на корточках перед трупом. А долговязый ведомый Коля беспомощно стоял рядом с широкой кроватью. На кровати лежала стриженая кошка, которая так не нравилась Звягинцеву. Но сейчас он испытал к ней чувство острой жалости.

Она уже не могла кричать, а только судорожно всхлипывала. Ладно, труп — потом. Труп никуда не денется. А сейчас нужно привести в чувство женщину.