Владимир Колычев - Когда любовь соперница у смерти
– Восьмой, Восьмой! Ответь! – захрипела вдруг портативная радиостанция, прикрепленная к карману рыхлоносого покойника с дырявым лбом.
Как и все, он был одет в обычный камуфляж. Никаких средств радиационной защиты. Значит, в этом плане там, впереди все в порядке. Еще бы продуктов порохового полураспада избежать, тех, что с выделением тяжелого свинца, ну очень тяжелого.
Я забрал у покойника радиостанцию, приблизил ее ко рту так, будто она могла взорваться у меня в руках.
– Восьмой слушает, – прохрипел я, изображая раненого.
– Гена, ты чего? – забеспокоился человек из эфира.
– Да пуля… Стреляли тут…
– Кто?
– Да лежит здесь. Я его тут очередью… Сейчас поближе посмотрю… если поднимусь… Не могу подняться… Он всех тут положил. И меня…
Я затих, притворившись мертвым.
– Гена, что с тобой? Гена, Гена, не теряйся! Мы сейчас, мы скоро!
Радиостанция работала на прием, и я взял ее с собой.
Я шел по коридору к четвертому боксу, а голос из эфира продолжал взывать к погибшему боевику. Его начальник и, видимо, хороший товарищ требовал, чтобы он ответил. Требовал тоном, близким к истерическому, потому что человек на том конце провода очень хотел, чтобы Гена выжил. Но не судьба.
Прежде чем сунуться в помещение, я внимательно осмотрел его. Вдруг боевики выставили в арьергарде боевое охранение? Вероятность такого варианта была ничтожно мала, но в моем положении осторожность была не только средством к спасению, но и способом успокоить нервы.
Стараясь не шуметь, я оказался в пространстве меж двумя кучами грунта, а затем втянулся в открытый проход – земляной со всех сторон, но защищенный от обвалов тонкими железобетонными столбиками. Рация к этому времени замолчала. Похоже, гибель Гены уже не ставилась под сомнение.
Я уже знал, что на помощь одной погибшей группе собирается отправиться другая. Что ж, предупрежден, значит, вооружен. К тому же, как хотелось на то надеяться, меня считают мертвым, а это – ни много, ни мало – фактор внезапности. С расслабленным противником легче работать…
И еще я знал расположение помещений подземного бункера, с которым соединялся пройденный мною склад. Если, конечно, можно было верить схемам, взятым с потолка. Неизвестно было только назначение соседнего сооружения и как много там людей. Я знал только, что этот бункер соединялся с другим самой настоящей линией метро.
Чем дальше уходил я в проход, тем ниже и уже он становился. В одном месте мне даже пришлось согнуться чуть ли не вдвое, и это при том, что приходилось идти боком, под значительным уклоном вверх. Но вот проход стал расширяться, и скоро я увидел свет.
Это был электрический свет, но не от переносного фонаря, а от стационарного источника. Я шел, стараясь ступать бесшумно, всматриваясь вперед – не мелькнет ли чья-то тень на световом фоне, вслушивался – вдруг донесутся до меня чьи-то шаги. Автомат держал наготове, уперев приклад в плечо. Патрон в патроннике, полный рожок, предохранитель снят, палец на спусковом крючке. Война – верней, очередной ее этап – могла начаться в любое мгновение.
Я не знал, для чего предназначалось сооружение, в которое совался на свой страх и риск. Судя по схеме, коридор был круглым, как большой адронный коллайдер, и все помещения смыкались между собой с внутренней стороны этого кольца. Нужно было пройти полкруга, чтобы добраться до прямоугольника, обозначающего станцию метро. Но доберусь ли я до станции, вот в чем загвоздка? Ведь попадусь же, как кур в ощип; и кипятком обдадут, и выпотрошат, и сварят на съедение. Но, увы, у меня не было иного выхода, как идти напролом…
Некогда было рассматривать распахнутую железную дверь, но, похоже, она тяжелая и даже бронированная. Все мое внимание было приковано к сектору, на который выходил подземный лаз. Справа закругляющийся коридор, и слева та же картина, вдоль стен – закрытые на замок железные двери.
Я не видел здесь следов разрушения. Кабельная разводка на стенах, тусклые, слегка мерцающие лампы под решетчатым абажуром, бетонный, довольно-таки чистый пол. Дверь ржавая, но в своем проеме держится ровно и крепко. Угнетающее впечатление создавала здесь пульсирующая тишина и черная плесень, которая тянулась от пола и по мрачно-серым стенам тянулась к проводам и лампам. Зараза – хуже некуда, но пока она доберется до проводки, пройдет немало времени. Может, я к этому времени уже умру. Хорошо, если своей смертью, в теплой постели с примочкой на лбу, испещренном старческими морщинами. Эх, дожить бы до внуков. И другим бы дать дожить. Разбежались бы прилеповские боевики, оставив мне на съедение своего босса и его сынка. Но ведь не будет этого…
Я выбрал правый полукруг и по нему, на пределе внимания, двинулся в сторону станционного прямоугольника. Очень хотелось пить, но про воду я старался не думать. А то ведь начну искать ее мыслями, глазами, собьюсь с боевого ритма. Под ногами ничего не хрустело, не ломалось, и я спокойно продвигался к станции метро. Смотрел я вперед, но нет-нет и прощупывал взглядом почву под ногами. Вдруг растяжка поперек коридора установлена… Но заметил я только смятую пачку «Мальборо» и окурки сигарет. А ведь пол здесь, хоть и не регулярно, подметался. Пачка свежая, да и на «бычках» слюна еще не обсохла.
Возможно, уничтоженная мною троица патрулировала этот участок подземной системы, ходила по кругу коридора, может быть, всю ночь напролет. И кто-то все это время нещадно курил. А потом где-то вдалеке громыхнул взрыв, и кто-то из троицы сообразил, что некто пытается проникнуть в подземный ход. А может быть, эта группа была выслана сюда исключительно для того, чтобы охранять сооружение от возможного проникновения извне… Гадать я мог сколько угодно и с тем же успехом, что дуть на уже остывший кофе. Уже неважно, как все это происходило, главное, что я смог справиться с опасностью. И еще важней не успокаиваться на достигнутом. Наверняка, на моем пути еще встретится не одна такая группа… Неужели шансов у меня нет?
Ощупывая взглядом закрытые двери помещений, я все-таки достиг объекта, обозначенного на потолочной схеме прямоугольником. И это была действительно станция метро. Серая, мрачная, напрочь лишенная каких бы то ни было архитектурных и дизайнерских изысков, но станция. И колонны, подпирающие изъеденный плесенью потолок, и бетонные плиты перрона, нависающие над железнодорожной колеей. Правда, транспортная линия здесь была только одна, но рельсы настоящие, уходящие в глубь тоннеля, способного втянуть в себя пассажирский поезд в натуральную величину.
Людей здесь не было. Но мое угнетенное тоской воображение вдруг разыгралось, и я услышал гул голосов, шорох чьих-то мыслей, шум вентиляционных установок, стук вагонных колес по рельсам. Мне даже показалось, что кто-то тронул меня за плечо. «Мужчина, не подскажете мне, в какую сторону ехать?..»
Вздрогнув, я резко обернулся, но никого не увидел. И гул вдруг исчез, и ногами по шлифованному полу никто не шаркал, мощные вентиляторы не закручивали в спираль нагретый воздух. Остался только колесный перестук и приближающийся звук электрического двигателя.
Я уже было собрался зажмурить глаза, чтобы избавиться от наваждения, но вдруг увидел скользнувший из темноты тоннеля луч света. Спрятавшись за ближайшую колонну, я осторожно высунулся и увидел въезжающую на станцию дрезину с высоким клиренсом, открытой кабиной и прожектором, установленным на бампере. И всего два человека на ней. И оба в камуфляже, в разгрузочных жилетах, с автоматами.
Я не стал ждать, когда дрезина остановится. И, высунувшись из укрытия, открыл огонь на поражение. Бородатый парень с щетиной сросшихся на переносице бровей дернулся, всплеснув руками. Пуля угодила ему прямо под нос. А другой, худой и с рахитной головой, вскочил со своего места, как ужаленный, и задрал вверх руки. Было видно, что инстинкт самосохранения в этом индивидууме превалирует над остальными формами психической деятель-ности.
– Тормози, баран! – крикнул я.
Парень внял моему совету и нажал на тормоз. Замешкайся он хоть чуть-чуть, и дрезина бы на полном ходу врезалась в тормозные буфера перрона.
– Автомат оставляем в машине, – посматривая по сторонам, скомандовал я. – Разгрузку тоже… Тихонько выходим!
Я не стал разворачивать его спиной к себе, тыкать носом в позеленевшую от времени колонну. Я просто ударил его кулаком в челюсть и, пока он приходил в чувство, обыскал его, избавив от таких излишеств, как сигареты и зажигалка. Больше у него ничего не было: видимо, все остальные принадлежности находились в разгрузочном жилете.
– Как зовут?
– Ж-жора.
– Меняй букву, Жора, – с едкой насмешкой в голосе посоветовал я.
– К-какую букву? – не понял парень.
– «Эр». А на какую менять, сам догадайся… Кто с Геной разговаривал?
– В… В к-каком смысле?
– Ты что, заика?
– Н-нет… Это я волнуюсь…
