Татьяна Гармаш-Роффе - Роль грешницы на бис
Александра только счастливо вздохнула и поцеловала его в расстегнутый ворот рубашки.
– Алеша, – она вдруг подняла к нему удивленное лицо, – но как он мог узнать, что мы начали копать в направлении ребенка Измайловой?
– Именно этот вопрос я себе и задаю…
Именно этот вопрос он себе и задавал.
КАК?
Одно из двух: либо убийца следил за перемещениями детектива в пространстве, либо он подслушивал разговоры актрисы. В первом случае он должен был висеть на хвосте у машины детектива по всему пути ее следования по сельским дорогам. Такого быть не могло, Кис напрочь исключал возможность, чтобы он не почувствовал слежку: он ее ощущал кожей. Может, и не в первый момент, но длительную слежку он бы засек. Следовательно, кто-то все-таки слышит разговоры Измайловой. Но каким образом? Но кто?
Он все же запросил список мужчин 1972 года рождения, состоявших в Москве и Подмосковье на психиатрическом учете, действуя скорее по инерции: этот список окажется громаден, при том что наверняка неполон. На его проверку уйдет время, много времени, а Кис знал, что у него времени нет. Нисколько.
– Дело в том, Алексей Андреевич, – перезвонили ему в скором времени, – что архивы хранятся только двадцать пять лет. Кроме того, единой системы учета не было, поиск данных займет много времени…
– Не надо, – сказал Кис. – Оставьте это, теперь нет смысла.
Смысла нет, потому что времени нет, к тому же шансы выудить что-либо из подобных сведений ничтожно малы. Терять время на почти тупиковый ход – непозволительная роскошь: предупреждение убийцы не было шуткой, о нет!
Кис приложил немыслимые старания, чтобы уговорить Александру уехать из Москвы на несколько дней под любым предлогом, и она, вняв его заклинаниям, отправилась в одну давно назревшую командировку в Литву. Но спокойствия ему это не принесло: новая игла, уже не пустая, могла достаться, к примеру, Ване. Он тоже был членом его семьи.
Немного утешало то, что Ванек по-прежнему залегал у своего друга, жизнерадостного Вовы. Но кто сказал, что игла не достанется ему самому, Алексею Кисанову? Пока что его только предупредили, но, если он не продемонстрирует покладистость, убийца может пойти на крайнюю меру и убрать самого детектива… Прямо скажем, покидать этот несовершенный мир в намерения Киса не входило. И посему следовало торопиться. Очень торопиться.
И все-таки, несмотря на пережитый ужас, это предупреждение принесло один несомненный плюс: оно подтверждало, что детектив на верном пути.
На пути к сыну актрисы.
* * *– Здравствуй, Цветик. Проходи. Давно я тебя не видел. Как поживаешь? Довольна жизнью?
– Нет.
– Он тебя обижал?
– Оставим это.
– Хочешь, я его убью?
– Нет.
– Ты пришла ко мне насовсем?
– Смотрю, ты хорошо живешь. Зарабатываешь?
– Ты знаешь, у меня же золотые руки. Считаю плохо, названия не запоминаю, но руками… С закрытыми глазами могу мотор собрать. Спроси меня, помню ли я твое тело? Не помню. Но глаза закрою – и руки все вспомнят. Ты пришла ко мне насовсем?
– У тебя была женщина за это время?
– Я однажды попробовал. Я глупый, думал, что вдруг получится, как с тобой. Не получилось. Ты пришла ко мне насовсем?
– Мы три года не виделись… Ты изменился. Такой же красивый мальчик, но теперь совсем взрослый. Ты знаешь, сколько тебе лет?
– Нет, Цветик. Я ведь не запоминаю цифры.
– Тебе это мешает?
– Не очень. На работе считать не приходится. А в магазинах меня знают, я продавцам машины просто так чиню, бесплатно, – они меня не обсчитывают, я думаю… А денег я много зарабатываю – зачем их считать? Хочешь, их будешь считать ты? Ты пришла ко мне насовсем?
– У тебя такая странная квартира… Красивая. У тебя много красивых вещей. У мужчин обычно так не бывает.
– Я люблю все красивое. Красивое, как ты… Врач говорит – это потому, что я добрый и чувствительный. Я к нему ходил, как ты просила… Почему ты так странно на меня смотришь?
– Ты ему не говорил, врачу, что ты моего жениха убил? И батьку… Это ведь ты его толкнул, да?
– Я. Хотя я точно уже не помню. Мне кажется, что я. А может, я просто очень этого хотел.
– Тебе не жалко их было?
– Цветик, зачем ты спрашиваешь? Ты меня боишься?
– Нет. Просто интересно. Ты любого человека можешь убить?
– Я тебе никогда не сделаю плохо, не бойся. Я добрый, Цветик, врач правду говорит… Я тебя люблю, очень сильно люблю.
– Я знаю.
– Ты пришла ко мне насовсем?
* * *Печальна участь частного детектива! Нет у него ни вертолетов, ни машин с мигалками, ни бравых парней в распоряжении… Ни даже оружия толком, – вернее, оно есть, конечно, но как бы не родное, так, двоюродное: не как у детектива, а как у якобы охранника неизвестно чего… Ни баз данных у него нет, ни криминальной лаборатории, ни права вызвать к себе повесткой, – короче, ничего у него нет, у бедного родственника следственных органов, у частного детектива. Кроме его головы. И должна она отдуваться за всех, чтобы компенсировать нехватку вертолетов, машин с мигалками и прочего – см. список выше.
Одним словом, не на что ему надеяться, кроме собственного соображения и воображения. И теперь Кис пытался загрузить и то и другое по полной программе.
Собственно, он никогда не считал, что отличается каким-то особым воображением, но что верно подмечено, то верно: он к людям внимателен. Он всегда (ну, часто) пытается их понять, поставить себя на их место и ощутить то, что чувствуют они. Он и сам не знал, от природы ли ему это качество дано или оно профессией выработалось, но это было именно так. И на основе этого внимания и понимания он и пытался выстроить чужую логику и психологию, погрузиться в нее, чтобы однажды с ней пересечься в некоторой точке ментального пространства. Однако если эта задача всегда была непростой – чужая душа потемки, как известно! – то сейчас она еще более усложнилась: ему нужно было проникнуть в логику и психологию дебила!
«М-да, ну и влип ты, Кис…» – поздравил он сам себя.
Впрочем, ради придания себе бодрости можно и отметить, что действовал дебил вполне логично и предусмотрительно. Он хитроумно выбрал в качестве оружия яд, который сумел изготовить (или добыть) сам; он смастерил стреляющее устройство в клюке и додумался замаскироваться под слепого… В самом деле, как удобно! Черные очки – он сквозь них прекрасно видит, тогда как они значительно скрывают его лицо и острый, прицеливающийся взгляд… Очки служат броским опознавательным знаком для прохожих: «Слепой!» Эта яркая, казалось бы, примета превосходно отвлекает внимание: никто не разглядывает слепого, и никто не способен его потом описать – слепой, и все тут. Более того, слепой часто поднимает свою палку, чтобы нащупать дорогу – кому придет в голову, что из ее наконечника и вылетает игла? Да и сам этот ход с иглой: в ее кончике помещается крошечная капля яда, но яд как раз выбран именно такой, что и нескольких микрограммов достаточно… Нет, что-то уж этот дебил слишком хорошо соображает! Разве только помог ему кто?
Или…
А почему бы не допустить, что сволочи этой, гению великому, Сергеевскому то бишь, не пришло в голову солгать Алле? Он не хотел ребенка, он был категорически против его рождения, а потом вдруг странно подобрел и сторговался с женой о признании мальчика под ее обещание взяться немедленно за роль… И подобрел он, заметим, ровно после того, как договорился со знакомым врачом в той больнице, куда положили малыша с воспалением легких… И именно этот врач объявил актрисе о дебилизме ребенка! Но очень, очень не исключено, что «дебилизм» стал всего лишь результатом хорошего гонорара доктору за фальшивый диагноз!
Правда, потом диагноз подтвердило светило педиатрии. Но Сергеевский мог подкупить и его! Деньги всем нужны, а услуга знаменитому деятелю советского кино еще и льстила… Тем более что Сергеевский светилу наверняка не сказал, чей это ребенок, потому Алле и не позволил с ним ехать. Он отправился к светилу с няней Измайловой – вот небось ей мальчика и приписал…
Хотя нет, не вяжется. Няне, по словам свидетелей, в ту пору было в районе пятидесяти. Это нынче женщины осмелели да разленились: рожают поздно. А тогда это совсем исключалось: в пятьдесят наши женщины были давно бабушками… Ну так он небось и выдал малыша за внука няни!
Или…. Или еще проще: никакого второго врача, светила педиатрии, и в помине не было. А подкупил Сергеевский всего лишь няню. Подкупил или запугал, чтобы подтвердила, что слышала диагноз… В этом предположении одно смущало детектива: по словам Евдокии, няниной дочки, мать ее была глубоко благодарна актрисе за человеческое к себе отношение и помощь – неужто предала свою покровительницу?
