Михаил Попов - «Нехороший» дедушка
— Пока понятно, — заметил генерал.
— На самом деле, все сложнее, и я — всего лишь как бы главный оператор при очень сложных механизмах.
— Не прибедняйтесь, — угрожающе усмехнулся генерал.
— Не разговаривайте со мной так, мне неприятно. Я стараюсь быть максимально откровенным. Не знаю, правда, почему. Я не конструировал эти очень сложные и очень дорогие приборы. Вы даже не представляете… Что происходит с пациентом, когда он оказывается внутри этого саркофага? — мы их называем капсулами. Начинается осторожное, очень корректное, осмотрительное воздействие на весь ансамбль энергетических биоинструментов, при помощи которых поддерживается индивидуальный ментальный статус. Снимаются ненужные напряжения между отдельными частями общей психической конструкции, мы как бы «проветриваем» душу.
— Промывание мозгов, — перевел генерал сказанное на привычный язык. Модест Михайлович посмотрел на него с сожалением.
— Личность остается абсолютно сохранной. Мы, наоборот, возвращаем человека самому себе. Мы, конечно, сохраняем все записи об этой процедуре.
— Вот это уже интересно, — деловито отозвался генерал. — И как вы их потом используете?
Директор вздохнул и опустил глаза.
— Никак. Это ведь запись в истории болезни. Если человек обращается к нам в следующий раз, мы можем проследить динамику…
— А вы принимаете только больных? — спросил я. — То есть только тех, кто нуждается в помощи?
Модест Михайлович поставил рюмку на стол. Я уточнил вопрос:
— Или вы записываете биотоки, наоборот, очень здоровых, так сказать, талантливых людей, затем сгруппируете, отцифровываете и сгущаете, а потом с их помощью, запустив их через трансляционную сеть, воздействуете на окружающую человеческую среду?
— Что?! — выпучил на меня глаза Модест Михайлович.
* * *Очень скоро молодой человек с удлиненным черепом определил, что здание его отделения представляет собой прямоугольник с двумя коридорами во всю длину, и длины этой около сорока метров. Коридоры соединены в концах перемычками. По внешней стороне этого прямоугольника расположены палаты, такие примерно, как та, из которой он только что выскользнул, середину занимают четыре бокса, в каждом — большая, метра в три длиной и метр в диаметре торпеда из металлической замши, заостренная с обоих концов и трижды перепоясанная широкими никелированными бинтами.
Дежурная смена медсестер располагалась в маленькой стеклянной кабинке между парами боксов для торпед. Медсестры пили чай, болтали о том, о чем обычно болтают медсестры, ночью они будут по очереди спать. Беглец бесшумно кружил по коридорам, присматривался и принюхивался к каждой двери, к любому отверстию. Когда ему нужно было миновать сестринский пост, он просто падал на пол и по-пластунски бесшумно скользил по теплому кафелю. Нижняя часть двери была непрозрачной, как и в палатах, и этого хватало, чтобы остаться незамеченным.
Цель поисков больного определить было легко — он явно хотел выбраться вон из заведения.
Узнав устройство своего узилища, пациент, видимо, понял, что нет никакой возможности незаметно его покинуть, поэтому молодой человек задумался, сев в роденовской позе в углу одного из коридоров. Дверь наружу одна, и она запиралась квадратным ключом. Можно попытаться отнять ключ у медсестер силой, но добиться этого без применения жестких мер было невозможно. Больной не походил на человека, способного на жесткие меры. Происходящее все же скорее напоминало безобидную игру, чем начало триллера, так по крайней мере выглядело со стороны. Молодой человек улыбался, гримасничал, показывал язык в ответ на глупые замечания медсестер, когда в очередной раз проползал мимо их поста. Очевидно, последний фильм, который он видел перед тем, как попасть под замок, это «Пираты Карибского моря», и он сам казался себе Джеком Воробьем.
Видеокамер в коридорах не имелось. А то медсестры могли бы увидеть много забавного в полумраке коридоров.
— Пульт?! — расхохотался Модест Михайлович. — Он сказал, что тут есть пульт? Ну, есть пульт, и что?! Почему бы тут не быть пульту? Это институт, тут…
— Покажи! — властно потребовал генерал.
— О Господи, — прошептал директор и встал из-за стола, но тут зазвонил телефон. Модест Михайлович послушал, и лицо его исказилось.
— Что?! Куда? Куда она могла подеваться?! Я же дал подробные инструкции! Что теперь делать? Я не знаю, что теперь делать! Нет, я знаю, что теперь делать — ищите! Бараны!
Модеста Михайловича настигли какие-то неприятности, но у меня не было сил его жалеть. К тому же на меня очень сильно подействовал тот факт, что старик Зыков оказался прав относительно пульта. Что за пульт? От чего пульт? Может, всего лишь для управления бойлерной или кондиционером. Нет, подсказывало что-то внутри, это тот самый пульт, важный, от него зависит все.
Хозяин кабинета положил трубку мимо телефона и посмотрел на нас, словно спрашивая — почему вы еще не ушли? Я был подавлен, внутренне смят, но Пятиплахов жаждал продолжить атаку. Видел, наверно, какую-то брешь в оборонительных построениях противника.
— Пульт! — сказал он звучно и окончательно.
Директор кивнул и уже вполне покорно двинулся к камину. Возле камина висела копия серовской «Тройки» — ироническая перекличка со сталинской тройкой, раз уж весь интерьер стилизован под ту эпоху?
— Вот, — сказал Модест Михайлович и, взяв за край картины, начал сдвигать ее влево, погружая в стену и вскоре перед нами был он — пульт: квадратный экран, как у средних размеров телевизора, рядом панель с кнопками и тумблерами.
— Работает? — строго спросил генерал.
— Работает, — пожал плечами директор — и продемонстрировал как: пару щелчков. Экран загорелся, на нем появилось заспанное лицо медсестры.
— Это мы вышли на пост, — сообщил Модест Михайлович.
Медсестра доложила, что все спокойно.
— А он?
— Спит, Модест Михайлович. Я проверила — таблетки проглотил. Каждый час делаю обход.
Директор кивнул, вырубил экран и, повернувшись к нам, пояснил:
— Сегодня у нас нет активного обслуживания. Капсулы не включены. А когда включены и идет обслуживание, я с лечащим врачом нахожусь там. Отсюда тоже можно руководить процессом, и даже всех четырех капсул, но обычно, как я уже говорил, мы оперируем на месте. А когда, — он зевнул, — работы нет, я в это время уже дома.
— Вы живете неподалеку? — спросил генерал, разглядывая тумблеры.
— Да, у меня дом в поселке, — директор опять зевнул, но генерал решительно не желал понимать намека.
— А кто такой «он»?
Модест Михайлович вздохнул и потупился.
— Да мальчик, сын того самого замминистра. Он был у меня перед вами.
Генерал сказал:
— Это тот, что дачу сжег, собрал группу и устраивает всякое черт-те что? Довольно остроумно иногда, да?
— Я бы сам с удовольствием посмеялся, если бы в эту компанию не попала моя родная дочь.
Ах, вот оно что! Мне стало жалко директора, я взял трубку его телефона и положил на рычаг — что я еще мог для него сделать? По моему ощущению, нам было пора сворачивать свою самодеятельную инспекцию и тихо отваливать в ночь. Но у Пятиплахова был совершенно другой план.
— А пойдемте туда? — предложил он.
— Куда? — испуганно покосился на него Модест Михайлович.
— Посмотрим на вашего пленника, посмотрим на ваши капсулы.
Мне было очень неловко за генерала. Мы и так уж загостились.
Модест Михайлович попытался возражать — мол, он волнуется, и ему хотелось бы присоединиться к поискам. Дочь куда-то убежала из дома, и сердце его не на месте.
Генерал скорчил мгновенную гримасу и дернулся, кажется, ему с трудом удавалось держать себя в рамках приличия. Я перестал его понимать.
— Вам лучше оставаться на своем посту. Во-первых, вы вряд ли сможете помочь в поисках. Есть и второе соображение: ваша дочь рано или поздно сама явится сюда.
— Ко мне? Исключено! Она считает меня чудовищем, я занимаюсь, по ее мнению, жуткими вещами. Я…
— Сюда, но не к вам.
— ?
— Вы же сами сказали, что здесь лежит этот парень — лидер их шайки.
Модест Михайлович захлопал глазами, он быстро все понял.
— Идемте!
Мы спешно спустились на первый этаж.
— Я бы на вашем месте запер кабинет, — сказал генерал.
— Разумеется.
Я был рад — что-то затеялось. И без моего прямого участия. Можно отложить всю свою головную кашу на потом, конкретное дело снимает с повестки абстрактные переживания. Я торопливо шел по коридору за этими двумя озабоченными господами в почти расслабленном, хотя и очень подавленном состоянии. И не отказался бы сейчас от какой-нибудь таблетки или освежающей процедуры.
Они о чем-то деловито переговаривались. И вот мы уже снаружи, под тихим мартовским дождем, фонари маленькими радугами отражаются в мокром асфальте. Сильно и неприятно пахнут голые мокрые кусты, растущие вдоль дорожки. Небо — огромный пласт влажной черной ваты. Возможно ли, чтобы оттуда явилась угроза нашему миропрядку? По крайней мере — не сию минуту!
