Татьяна Полякова - Ночь последнего дня

— Что произошло? — хмуро спросила я, тряхнув газетой, которую продолжала держать в руках.

— То, что я предсказывал, — ответил Рогозин не спеша, глядя куда-то поверх берез, росших напротив. — Углов давно не устраивал господина Долгих, и тот поспешил от него избавиться.

— Кому понадобилось подставлять Машку?

— Подставлять? — переспросил он.

— Вы ведь не думаете, что она в самом деле… — Я не успела договорить, Рогозин весьма выразительно пожал плечами.

— Надеюсь, что нет. Хотя… Полозов умеет убеждать людей.

— Я не верю, что это она.

— Естественно. Я бы на вашем месте тоже не поверил.

— Не трудитесь убеждать меня в том, что я могу ошибаться. Лучше давайте подумаем, как найти настоящего убийцу.

— Настоящий убийца мне хорошо известен — это господин Долгих. И его причастность к убийству Углова, а также и нескольким другим я и собираюсь доказать.

— А Машка?

Он вроде бы удивился.

— Сейчас мы все равно не сможем ей помочь.

— Вы знаете, где она?

— В психиатрической больнице, в первом отделении, проходит интенсивную терапию.

— Ей колют всякую дрянь, чтобы она превратилась в идиотку?

— А вы хотели бы, чтобы ей кололи то, к чему она давно пристрастилась?

— Вы мне поможете? — резко спросила я, а он усмехнулся.

— Я же сказал…

— Я сейчас не об этом. Вы поможете мне вытащить Машку?

— Как? Взять больницу штурмом? На тот случай, если вас такая идея посетила, предупреждаю: охрана там не хуже, чем в тюрьме, да и найти Марию будет непросто. Так что шею вы себе свернете, а ей не поможете. Но если вы даже каким-то образом смогли бы… Что дальше? Вы должны понимать: и она, и вы сразу станете мишенями.

— Что же делать?

— Работать, — вздохнул он. — Претворять в жизнь намеченный нами план. И когда…

— А Машка будет оставаться в психушке? — не выдержала я.

— Поверьте, больница — это самое безопасное место для нее на сегодняшний день. Мы ей не поможем, то есть мы можем помочь, лишь действуя строго в рамках закона.

Он еще что-то говорил, но я его не слушала. Меня переполняло отчаяние, а еще злость. Я была уверена: останется Машка в психушке или переместится в тюрьму, для Рогозина значения не имеет, у него собственные планы, и Машкина трагедия, по большому счету, его не волнует, а если и волнует, то только как возможность зацепить Долгих.

Пытаясь найти выход, я позвонила Рахманову. Он был в зоне недосягаемости и пребывал там весь день. Вечером я звонила ему домой, и каждый раз срабатывал автоответчик. Я поехала к нему на квартиру, уже догадываясь, что все мои труды напрасны. Консьерж мне дверь не открыл, заявив, что Рахманова нет дома, хотя я увидела свет в окнах его квартиры. Рахманов не желал со мной встречаться, но я с маниакальным упорством стремилась к этому и утром появилась в его офисе. На входе меня остановил охранник и вежливо попросил удалиться.

— Сволочь… — в бессильной злобе бормотала я и заняла позицию рядом с конторой Рахманова. Но он так и не появился. Надеюсь, ему пришлось спускаться по веревочной лестнице, чтобы избежать встречи со мной.

Время шло, я ничего не знала о Машке и не могла ей помочь. Это сводило меня с ума, и только тихим помешательством можно объяснить тот факт, что на следующий день я отправилась к Нику. Он обретался в казино, раскладывал пасьянс в задней комнате, меня встретил счастливой улыбкой.

— Глазам не верю, это ты! Совершенно ослеплен твоей красотой. А какой загар… Как там, на Канарах, погода не подкачала?

Я плюхнулась на диван рядом с ним и потерла лицо руками. Ник, отбросив в сторону карты, с любопытством за мной наблюдал. Потом вздохнул, поднялся и спросил серьезно:

— Водки хочешь?

— Давай, — кивнула я.

Он налил две рюмки, одну подвинул мне.

— С возвращеньицем, — хмыкнул Ник и выпил. Я тоже выпила, поморщилась, а он скроил несчастную физиономию. — Ты разбиваешь мне сердце. Я желал бы видеть тебя счастливой, и что? Сплошные душевные переживания. Что, кинул тебя твой Цицерон? Говорил тебе.., папу-то слушать надо, папа жизнь прожил, его на фу-фу не разведешь. Ладно, не грусти. Никуда сладкоголосый от тебя не денется. Я же тебя знаю: если мужик сразу не сбежал, значит, кранты, ты ж вроде наркоты: раза три попробовал и, считай, втянулся. Так что явится Цицерон, как ни в чем не бывало, и будет любить тебя пуще прежнего. Прислушивайся к папулиным советам, и начнешь из него веревки вить. И будет все в шоколаде. Еще налить?

— Нет.

— Зря. Водка хорошая. А доживу до пенсии, перейду на коньяк. Начну посиживать в кресле-качалке перед камином и потягивать благородные напитки. Красота.

— С трудом представляю тебя пенсионером, — вздохнула я.

— Совершенно напрасно. Лишь бы господь сподобил дожить.

— И чем ты будешь заниматься?

— Стану разводить цветы, — с серьезной миной ответил Ник. — А что, у меня всегда была тяга к прекрасному. Папаша мой очень розы уважает, приму эстафету. Что поделаешь, наследственность. Буду ковыряться в саду, куплю панаму с дырочками, чтоб темечко не пекло, стану пить чай со старушками и записывать рецепты малиношного варенья.

— Ты сам-то в это веришь? — не удержавшись, съязвила я.

— Когда как, — добродушно ответил Ник. — Должна же быть у человека мечта. Вот я мечтаю о пенсии. А ты о чем? Ладно, не отвечай, и так знаю: мечтаешь увидеть папу в гробу, и как можно скорее. Да только нервы мои сердечные волнуешь такими глупостями. Хоть бы головенкой подумала: ну куда ты без меня?

— Ник, что с Машкой? — тихо спросила я.

— А что с Машкой? — вроде бы удивился он. — Лежит себе в психушке, к кровати привязанная. Апельсины жрет. Каждый день по три килограмма отсылаю, чтоб вся в витаминах была.

— Ее держат связанной? — стиснув руки, спросила я.

— Ты зачем пришла? — резко спросил Ник, а я вздохнула.

— К кому мне идти, скажи на милость…

— О-о, — поднял он вверх указательный палец, — пробило. Дошло, наконец. Блудная дочь. Поцелуй папу в темечко, только он о тебе и думает.

— Кто стрелял в Углова? — спросила я.

— Тебе-то что за разница? Знакомец наш стрелял, а кто конкретно, не твоего ума дело.

— А Машка, что с ней?

— Машка твоя дура, одна извилина и та от наркоты фактически прямая. Дядя должен был в большой печали застрелиться, мы для него и причину подготовили, для достоверности — большой-пребольшой проигрыш в казино. Конечно, причина так себе, я нашим даже выговор сделал, что работают без огонька, но все-таки лучше, чем ничего. И как раз в тот момент, когда Углов стрелял себе в голову, в кабинет входит твоя Машка — без стука, заметь, что говорит о ее дурном воспитании, — и начинает вопить, характер-то у твоей подружки склочный. Короче, Углов шмальнул себе еще и в грудь для убедительности и сунул пистолет Машке в руку. А что бедняге было делать? Ситуация-то внеплановая, а работают одни дилетанты, скоро специалиста, чтоб смог собрата укокошить без сучка и задоринки, днем с огнем не сыщешь. Как тут на пенсию уходить? Надо ковать кадры. В общем, на Машкины крики народ понабежал, а у нее единственная ее извилина вдруг заработала, и она поняла, как скверно выглядит: вся в крови да с «пушкой» в руках… Да, тут необходимо отдать должное твоей подруге, не зря я на нее тратил силы и время: другая принялась бы вопить, что был в кабинете еще человек, он-то, такой-сякой, Углова и укокошил, а потом мне пистолетик в руки вложил, а сам через лоджию в соседнюю приемную, которая в тот момент была абсолютно пуста и где дверь заблаговременно оставили незапертой, смылся. Но Машка о человечке ни слова. Вопила отчаянно, в большой печали, что вляпалась, но все не по делу. Буйствовала. И отправилась в психушку. Тут уж я быстренько подключился.

— Ты можешь говорить серьезно? — не выдержала я. Его тон доводил меня до бешенства, но я вынуждена была смирить себя, и в моих словах было больше сожаления, чем злости.

— Пожалуйста, — легко согласился Ник и вновь устроился на диване рядом со мной. — Поведи она себя по-другому, начни отпираться и все такое прочее… — он сделал характерный жест, проведя ребром ладони по горлу, — скончалась бы при первой возможности. Нам суета ни к чему. Углов хоть и ничтожество, но кресло, в котором он сидел, требует уважения. В психушке Машку уже посетил адвокат и растолковал ей, что к чему. Если ее угораздило так не вовремя войти в кабинет, придется брать убийство на себя. А что, тоже неплохо: большая любовь, ревность.., все в лучших традициях ее любимых сериалов. Когда она окончательно проникнется, врач разрешит следователю ее допросить.

— И Машка сядет в тюрьму за убийство? — с трудом расцепив зубы, спросила я.

— Я тебе про темечко говорил? Можешь целовать прямо сейчас.

— Ник…

— Ну что, «Ник»? — усмехнулся он. — Будешь папу слушать, все сложится в «елочку». Состояние аффекта, то да се… Полежит полгодика в психушке, страсти улягутся, и врач решит, что для общества она не опасна. Переведем в другую психушку с режимом полегче, не психушка, а санаторий, а там и вовсе домой…