Алла Полянская - Прогулки по чужим ночам
— Глянь, Вадик, какие рыбы! Только аквариум неуютный, если бы я была рыбкой, не захотела бы в нем жить.
— Думаешь, у них есть выбор?
Я терпеть не могу, когда нет выбора или же выбор плохой. Я вообще не люблю выбирать или принимать важные решения. Я их, конечно, принимаю, но этот процесс нарушает мое внутреннее равновесие. Лучше просто идти по дороге, сквозь туман и запах сгоревших листьев, и знать, что никому ничего не должна, и весь мир может идти на фиг. Наверное, я еще сумею собрать воедино осколки своей жизни, хотя Старик и говорил, что не стоит собирать то, что разбилось. Если разбилось, значит, время пришло и надо начинать что-то новое. Как он там, наш Старик? Мы скоро вернемся к нему.
— Идите оба сюда. — Слисаренко заглядывает в комнату. — Только очень прошу — держите себя в руках.
Я всегда держу себя в руках, просто ты об этом не знаешь.
Комната, где собралось несколько рассерженных людей, — большой кабинет, украшенный массивными деревянными панелями. Спятили все на том, чтобы уничтожать деревья ради своего тщеславия! Хорошо хоть мертвые головы не смотрят со стен.
— Пожалуйста, госпожа Климковская, проходите.
Невысокий человек поднимается мне навстречу. Он смугловатый, у него яркие голубые глаза, жиденькие темные волосы зачесаны назад. Он учтиво улыбается мне, но для меня его поведение — полная неожиданность, Слисаренко же говорил, что адвокаты не в курсе происходящего. Так откуда коротышка знает меня?
— Что это вы затеяли?!
Невысокая тощая женщина резко подскочила со стула. Я не смотрю на нее. Мой взгляд встречается с глазами Андрея-Андерса, и он отворачивается. Его волосы все так же красивы, он такой, как прежде, но теперь я знаю, что он появился рядом, чтобы уничтожить меня. Не со злости, не из мести, а из-за денег.
— Это не Элиза Климковская! Вы все подстроили, я подам на вас в суд! — кричит женщина.
— Фрау Вернер, сядьте, пожалуйста.
Я смотрю на нее, не отрываясь. Такой, наверное, была бы сейчас моя мать — они похожи, как близнецы, природа пошутила. Я рассматриваю ее смуглое красивое лицо, уже, наверное, подрихтованное пластическим хирургом, дорогую одежду и украшения, но она для меня не существует. Мне только любопытно — что она сейчас чувствует? Страшно ли ей, или ее душит злость, или просто жалко денег? Я представить не могу, о чем может думать эта тварь. Танька была права, я всех меряю по себе.
— Именно это и есть настоящая Элиза Вернер-Климковская. — Коротышка говорит по-русски очень сносно. — Я наблюдал за вами и думал: как далеко вы решили зайти, фрау Вернер? Ваш муж был моим клиентом, хоть и недолго, но был. Я лично составлял его новое завещание, полностью аннулировавшее предыдущее. И я знаю, какие причины были у него для такого шага. Я не стану читать вам мораль, но наконец все встало на свои места. Настоящая наследница здесь, а вы можете уходить, ваше присутствие больше не требуется. И эту даму тоже заберите с собой.
Около стола сжалась в кресле девица, немного похожая на меня, но спутать нас мог бы только слепой. Где они ее откопали? И если все это спектакль, то где Слисаренко и его армия? Кстати, надо отдать Андрею его ручку, пока не забыла.
— Держи, Андрей, это твое.
— Лиза...
— Я забыла о ней, извини.
Анна смотрит на меня, как на привидение. Сейчас она, наверное, горячечно соображает, где ее папаша и почему я до сих пор жива. А я вот не понимаю, зачем она ввязалась в эту историю с наркотой, у нее же все было!
— Меня зовут Генрих Штольц, я адвокат вашего отца. Садитесь, госпожа Климковская. Нам надо о многом поговорить, дела не ждут. Где ваши бумаги?
Бумаги? Черт, и правда, куда делись мои документы?
— Вот.
Рыжий кладет на стол адвоката незнакомую папку. Это же надо, а я не видела, что она у него в руках! Я что, волнуюсь? Нет. Я просто хочу спать.
— Вы об этом еще пожалеете, господин Штольц! — говорит Анна.
— Не думаю. Дело в том, что, когда ваш муж подписывал завещание, он отдал мне поручение — найти его дочь. Он очень сожалел, что не сделал этого ранее. И в этой папке — отчеты наших детективов, которые занимались ее поисками. Он хотел встретиться с ней и за этим полетел в Россию, где был похищен и убит. В последние недели мы пытались связаться с госпожой Климковской, но безуспешно. Собственно, я собирался вам об этом сказать, но вы не дали мне такой возможности, устроив это представление.
— Так вы все знали? — Анна сжимает губы в нитку.
— Конечно. Фотографии Элизы Вернер у нас тоже были, но вы так настаивали на встрече, что я...
— Ты! — Анна смотрит на меня горящими глазами. — Ты, ничтожество подзаборное, у тебя нет никаких прав! Из какой помойки ты выползла?
— Это я сдала ментам твоего папашу.
Ну не могу я промолчать, никак. Она рассержена и сейчас соскочит с нарезки, а я ей в этом помогу. Я тоже люблю наблюдать крайние проявления психики. Когда-нибудь мне эти игры боком выйдут, а может, даже сейчас, но сдержаться я не могу.
— Что ты сказала?
— Ты слышала. Я сдала ментам твоего папашку. Сидит он сейчас на нарах и чешет геморрой, а его развалюху я сожгла. Ты не знала? Там такой большой камин, а рядом — жуткие кресла. Я убила Гриба, потом выгребла уголья на ковер и пустила такого красного петуха, что любо-дорого! Отлично горело. Я радовалась до упаду, просто именины сердца. Только не лопни от злости.
Она смотрит на меня, и ее лицо бледнеет до желтизны. Она как-то враз догнала свой возраст и стала похожа на усохшую старую ведьму. А я хочу спать, мне уже не интересно наблюдать за ее истерикой.
И тут Анна выхватила из сумочки небольшой пистолет. Да, дела не очень, что теперь скажет Слисаренко? Где его черти носят? Или он хочет, чтобы эта психопатка перестреляла нас всех? Зачем вообще затеяли этот цирк?
И я понимаю вдруг зачем. Они все знали, но доказать не могли. Никаких доказательств, только их уверенность, но для суда этого мало. Как полковник сказал — «без вас это дело не закончится»? Они всю дорогу хотели засадить меня в тюрьму, чтобы развязать этой психопатке руки и поймать ее на горячем. Как долго бы это тянулось, неизвестно, но все это время меня держали бы в вонючей камере, где полно микробов. А когда дело не выгорело, они просто подставили меня как приманку — в надежде, что я, по своему обыкновению, захочу эту кобру подразнить и она не сдержится. Мало мне будет радости, если она всадит в меня всю обойму.
— Мама, прекрати!
Это Андрей. Хорошо, что мы с тобой не переспали, красавчик, — это был бы инцест. Но чего ты дергаешься? Тебя мамаша не убьет, наверное.
— Сядь, Андрей! Если все так обернулось, то я решила: пусть состояние отойдет благотворительным организациям, но не этой грязной девке.
— Мама, перестань!
— Нет, и лучше молчи, ты меня знаешь! Если бы не твои сопли, Клаус был бы мертв до того, как изменил завещание!
— Фрау Вернер, я бы вам не советовал...
— А ты молчи, слизняк! Ты все равно уже никому ничего не расскажешь — вы четыре ненужных свидетеля...
— Мама, не надо! Прекрати истерику.
— Нет.
Я понимаю только одно: она спятила. Может, не навсегда, но именно сейчас она не в себе, а говорил же Леха: когда человек нервничает, он делает ошибки. Но эта тетя, сдается мне, всех переплюнула.
— Хочешь выстрелить? Так стреляй, чего тянешь? — Я все равно не сдержалась, язык мой — враг мой. Эта дрянь мне не нравится, и все.
— Лиза, не зли ее. — Андрей умоляюще смотрит на меня. — Она выстрелит.
— Как ты выстрелил в своего отца?
— Это не я, клянусь! Я не знал, что они задумали! Я ничего не знал, поверь мне, пока все не произошло — там, в гостинице! Он стал сопротивляться, и они случайно застрелили его. А потом у меня не было выбора.
— Что ты имеешь в виду?
— Мой сын имеет в виду, что он — ничтожество, такое же, как его настоящий отец! — Анна выплюнула это в Андрея. — Сентиментальный кретин, не захотевший помочь родной матери, предатель!
— Мама, перестань!
— Лучше бы я тебя не рожала!
Она переводит на меня дуло пистолета, звучит выстрел... Все, вот и конец. И не наступит лето, и не будет для меня кота на столе, и подсолнухи расцветут для кого-то другого... Но мне почему-то не больно.
— Я убил ее...
Она лежит на полу, в комнату входят какие-то люди, визжит женщина... Я что, до сих пор жива?
— Андрей выстрелил в нее. — Слисаренко берет меня за руку. — Все позади.
— Андрей?
— Да. Вы же отдали ему ручку-пистолет, удивляюсь вашей беспечности.
Черт, я совсем забыла, что эта ручка стреляет!
— Анна умерла?
— Нет, жива, ее вылечат, и она ответит за свои преступления.
— А Андрей?
— Ну, суд определит степень его вины, но без вас ничего бы не получилось.
— Полковник Слисаренко, вы негодяй.
— Что?!
— Да, вы негодяй. И я желаю вашей прекрасной жене долгих лет жизни. Вы отлично знаете, что у вас против Анны ничего не было. И вы сделали ставку на то, что я стану ее дразнить и выведу из равновесия. Вам же для полноты картины не хватало только моего трупа, не так ли? Именно для этого вы меня сюда и привезли, разве нет?
