Виктория Платова - Битвы божьих коровок
Закончив скандировать, Жумыга уставился на Пацюка. Он ждал поощрительную сахарную косточку в лице ста честно заработанных рублей.
Но Пацюк не спешил.
— Где конкретно ты ее высадил?
— Да она маленькая, эта улица. Ее можно за пять минут пройти.
— Где конкретно? — снова нажал Пацюк.
— Погоди, не напирай. Значит, мы тормознулись возле фабрики, где костюмы напрокат дают… Всякие там маскарадные…
— Она просила подвезти ее именно к этой фабрике?
— Да нет, фабрику мы как раз проехали. За фабрикой — маленький магазинчик. То ли хозяйственный, то ли еще что-то… А рядом с магазинчиком какое-то заведение… То ли увеселительное, то ли нет… Я не помню. Честное слово. Но там еще какие-то бутылки по бокам…
— Какие бутылки? По каким бокам?
— Понятия не имею. Вроде украшений.
— Так куда она вошла? В магазинчик или в увеселительное заведение?
— Вроде в заведение… Или в магазинчик… Не помню, ей-богу… Нет, все-таки в заведение.
— А ты не проследил?
— Зачем мне за какими-то девками следить? Тем более что она сказала, что сейчас выйдет… А, вот еще что… Она звонила! Точно звонила! По этому… По сотовому телефону. Еще перед тем, как мы с Фонтанки свернули. Позвонила и начала лепетать что-то типа “Хотел, хотел!”, быстро так… Несколько раз повторила…
— И?
— И все. Отключилась. Я ведь еще почему про хахаля подумал… Из-за этого звонка. Похоже, что хахаль чего-то хотел, да не смог. Или она ему не дала… Вот и жаловалась кому-то…
— Кому? — невольно вырвалось у Пацюка.
— Ну, не тебе же, правильно? Или тебе?..
Да, Жумыга действительно попал в точку. Он, Пацюк, “хотел, да не смог”. Все верно. Все абсолютно, безнадежно правильно. А ведь если бы он тогда удержал Мицуко… Нет… Он бы не удержал. В том состоянии, в котором она была, удержать ее было невозможно. Этот факт снова отсылал Пацюка к вопросу: что же такое увидела девушка в его машине или около его машины? Но даже приблизиться^ к ответу на этот вопрос он не мог. И что значит “Хотел!”? “Хотел убить меня?”… “Кто-то хотел убить меня?”…
А может, она увидела смертельного врага в окне “Аризоны”, которого он сам не заметил…
— …Ну, так как, командир? — бесцеремонно встрял в мысли Пацюка Жумыга. — Вроде я все рассказал, что знал. И даже больше. Гони пити-мити.
— Значит, магазинчик рядом с фабрикой, где даются напрокат карнавальные костюмы? — еще раз уточнил Пацюк.
— Ну!
— И увеселительное заведение с бутылками?
— Ну!
— Не забудь жене подсолнечного масла купить, Тимур Манивальдович, — напутствовал его Пацюк, протягивая сотенную.
…Бросив в ненасытную пасть трехглавого змея остатки своего состояния, Егор оказался перед выбором: либо возвращаться к Бороде, либо двигать в сторону улицы Добролюбова. Здравый смысл подсказывал ему: магазинчик в столь поздний час закрыт, а в увеселительное заведение “с бутылками” вряд ли пустят человека без денег… Лучше уж ароматические палочки с рисом! Но кто и когда прислушивался к голосу здравого смысла?..
Вот почему спустя какой-нибудь час Пацюк оказался на улице Добролюбова.
Не самой длинной и не самой известной. Хотя бы потому, что коренной питерец Егор. Пацюк даже не подозревал о ее существовании.
Он сразу же обнаружил замшелое здание фабрики по изготовлению театральных костюмов. Тут же, справа от двери, не открывавшейся по меньшей мере лет десять, висела потрескавшаяся табличка “ПРОКАТ”. Это и был ориентир, заданный Жумыгой. За фабрикой следовал шестиэтажный жилой дом с аркой.
Именно в этом доме, на первом этаже, и расположился магазинчик, который простак Жумыга сдуру принял за хозяйственный.
Впрочем, определение “магазинчик” не совсем подходило к двум широким вычурным витринам. В них были выставлены светильники, которых Пацюк, пользовавшийся одним-единственным прибором под названием “прищепка, артикул 2349-84”, в жизни своей не видел.
Особенно потрясла его воображение лампа, стилизованная под фигуру какого-то египетского бога. Пацюк мог бы поклясться, что она инкрустирована драгоценными камнями! Запястья и щиколотки бога вспыхивали и гасли с завидной периодичностью. Пацюк простоял у витрины несколько минут, загипнотизированный этой тягучей цветомузыкой. А затем перевел глаза на соседнюю витрину. И соседняя витрина не подкачала: она тоже оказалась пантеоном каких-то неизвестных Пацюку божков. Африканских? Индейских?.. От их широко раскрытых глаз, широко раскрытых ртов, широко расставленных кривоватых ног веяло такой языческой необузданностью, что стажер поежился. Интересно узнать, чье же воображение вызвало их к жизни? И кто придал хрупкому стеклу такую властность, свойственную разве что мрамору? Или граниту. Или дереву твердых пород…
Пока он размышлял о вещах, даже близко не лежавших в плоскости его изысканий, в глубине магазинчика возникло какое-то движение. Ободренный этим, Пацюк заколотил ладонью в стеклянные двери. И колотил до тех пор, пока за стеклом не возникло лицо женщины лет сорока — очевидно, жрицы. Назвать ее по-другому (старшим продавцом, например) у Пацюка не повернулся бы язык. Слишком уж изысканны были лампы, выставленные в витринах.
Такие вещи не продают.
Такие вещи созидают, творят, ваяют в единственном экземпляре, а потом торжественно вносят их в храмы.
Теперь, во всяком случае, понятно, куда летел на своих крылышках черноволосый ангел.
— Мне нужно поговорить! — крикнул он женщине за стеклом.
Эффектная, хотя и несколько потасканная брюнетка поджала губы: о чем можно разговаривать с плохо одетым шерстяным мухомором?
— Всего лишь несколько минут, — четко проартикулировал Пацюк сквозь стекло и сложил руки на груди.
Но жрица была непреклонна. Она демонстративно щелкнула замком и так же демонстративно выставила табличку “CLOSED”.
— Мне нужно поговорить об одной девушке. Это важно! О девушке!.. Я знаю, что она была здесь… — не унимался Пацюк.
Неизвестно, то ли его несчастный вид смягчил сердце брюнетки, то ли словосочетание “одна девушка” взволновало ее, но дверь открылась. Женщина, застыв на пороге, скептически осмотрела Пацюка и так же скептически улыбнулась.
— Еще одна жертва несчастной любви, — бесцеремонно заявила она.
Пацюк покраснел.
— С чего вы взяли?
— А сюда другие не ходят.
Егору понадобилось несколько секунд, чтобы переварить это заявление.
— Ну, что с ней стряслось? Оставила вас?
Чего-чего, а нахрапистости ей было не занимать. И самой обыкновенной рыночной наглости. Женщина подняла руку и коснулась спущенной петли на мухоморах. И потянула за нее. В немом изумлении Пацюк наблюдал, как в узких жестких пальцах жрицы исчезает конец нити.
— Я бы тоже оставила, — категорично заявила женщина, оставив нитку в покое. — Выкладывайте. Она встретила какого-нибудь богатого подлеца и ушла от вас?
— Не совсем так.
— А как?
— Видите ли… Есть сведения, что в прошлую субботу она была здесь. Зашла в ваш магазин…
— Это не магазин, а галерея. Читать умеете? И она ткнула Пацюка носом в табличку:
"КИБЕЛА” ГАЛЕРЕЯ СТЕКЛА
Название “Кибела” не слишком понравилось Пацюку и вызвало в нем смутные ассоциации с чем-то давно забытым, почерпнутым из старых книг. Но времени на анализ собственных ощущений не было: женщина могла в любую минуту закрыть дверь.
— Извините. Она зашла в галерею.
— В прошлую субботу? — Женщина нахмурилась. — Она хотела что-нибудь купить? Или, может быть, купила?
— Не знаю. Возможно, она кого-то искала, — высказал предположение Пацюк.
— В субботу — это вряд ли. Обычно девушки ищут здесь кого-то по понедельникам. — Лицо жрицы исказилось. Видимо, она питала к понедельникам особую ненависть.
— А почему по понедельникам?
— Потому что по понедельникам здесь бывает один наш автор. — Женщина произнесла это слово с невыразимой гадливостью. — Девушки очень им интересуются. Может, это был все-таки понедельник?
— Нет, — твердо заявил Пацюк. — Это была суббота. Пять часов вечера или около того. Вы были здесь?
— Я всегда здесь, — ответила она.
Глупый вопрос: где еще находиться жрице, как не в собственном храме, у жертвенных плошек с жертвенным огнем!..
— Тогда вы сможете мне помочь.
Несколько секунд Пацюк раздумывал. Конечно, все было бы совсем по-другому, если бы у него в кармане (и не этой дурацкой куртки, а его собственного пиджака!) лежало удостоверение. И разговаривал бы он с брюнеткой не на улице, как последняя собака, а внутри стеклянного пантеона. Или — в худшем случае — в своем рабочем кабинете. И звал бы он брюнетку не жрицей (про себя), а, исходя из броской внешности, какой-нибудь Анаис (вслух и — “можно без отчества, господин следователь”). А сейчас нет никакой гарантии, что она захочет говорить о Мицуко, даже если что-то знает о ней. Или знает ее, или кого-то, кто знает ее…
