Татьяна Степанова - Врата ночи
— Кое-что уже слышал об этом обществе. Из беседы с неким Василием Астрахановым. Знаете такого?
— Конечно. Это ответственный секретарь фонда... Постойте-ка, а вы и его уже допрашивали?
— Служба. Произошло убийство. Мы опрашиваем всех знакомых Алагирова. Кстати, Астраханов сказал мне, что на той неделе вы договаривались с ним о встрече здесь, в институте, на шестнадцать часов. Шла речь о каких-то документах.
Колосов перехватил быстрый взгляд Белкина в сторону «референта».
— Да, у нас вся документация для них была уже готова, — ответил он. — Астраханов должен был приехать и забрать бумаги.
— Он сам назначил вам это время — четыре часа дня?
— Нет, кажется... Вроде сам... Нет, это я ему позвонил. Но он не приехал. Позже извинился. Сказал: непредвиденные дела задержали.
Белкин смотрел на Колосова в упор. И в его темных глазах Никите почудилось... Но вот он опустил взгляд, чуть усмехнулся. Спросил:
— Это что, как-то связано со смертью Абдуллы, Никита Михайлович?
— Нет, Валентин Александрович, просто я проясняю для себя кое-что. С вашей помощью. — Никита с досадой чувствовал, что фальшивит. — А как часто Алагиров посещал ваш музей?
— Нередко, скажу так. И когда дела приводили его сюда, и когда...
— Что?
— Ну, ему было всего-то двадцать шесть. А в этом возрасте... Одним словом, не могу сказать, что каждый раз, бывая в этих стенах, он приезжал именно ко мне.
— Что, к кому-то из ваших... сотрудниц? Белкин хмыкнул одобрительно, словно приветствуя сообразительность собеседника.
— Нет, Янина Мелеску не работает в нашем институте. Обращается к нам за консультацией. Она художник-мультипликатор. Как это сейчас называется... Анимация, аниматроника... У нее разрешение работать здесь, в музее, рисовать с натуры. — Белкин кивнул на барельефы на стенах. — К нам немало разного творческого народа обращается — художники, скульпторы, модельеры, киношники. Кому можем — помогаем.
— Значит, Алагиров приезжал к ней?
— Мне так порой казалось. Но лучше спросить ее. Если она, бедняжка, сейчас, конечно, в состоянии говорить. Смерть Абдуллы — страшный удар. Эх, Абдулла... Нет, но у вас есть уже какие-то версии, вы ищете убийцу?!
— Конечно, ищем, землю роем. — Колосов смотрел на Белкина. — И это не простой грабитель. На счету этого человека жизнь не одного Алагирова, Валентин Александрович. Это нам известно точно, — он оценивал про себя сказанное Белкиным. Хранитель музея, археолог с выправкой кадрового офицера охотно давал показания об отношениях Алагирова с женщиной по имени Янина, словно намекая... Или, быть может, отводя внимание от...
— Но приехал я не только за тем, чтобы спрашивать вас об Алагирове. — Колосов извлек из кожаной папки, привезенной с собой, запакованную в пакет каменную пирамидку с увесистым основанием и просверленным верхом. — Вот это было найдено нами на месте преступления возле трупа. Что это за предмет и каково его назначение, нам неясно. Посоветовали обратиться за консультацией в ваш музей.
Белкин вздрогнул. Или... Колосову так показалось, но реакция была... Осторожно, очень осторожно взял вещдок вруки и...
— Слава богу... а я подумал... — Он быстро перевернул пирамидку, впившись взглядом в основание. — Черт, ну надо же... Никита Михайлович, я подумал, это из нашей коллекции. Даже в жар бросило. Идемте со мной, вот этот стенд. — Он стремительно увлек за собой Колосова к музейной витрине, на которой Никита поначалу увидел лишь разбросанные по черному бархату древние монеты, а затем и...
Они с Белкиным стояли возле стенда одни. «Референт» остался на банкетке, казалось, он потерял к разговору всякий интерес.
— Что это? — тихо спросил Колосов. Перед ним на стенде было множество пирамидок и столбиков из темного камня, точно таких же, как и изъятый вещдок.
— Это каменные печати, Никита Михайлович. Шумерские, ассирийские. Эти вот из Вавилона, эти из Ашшура, Ниневии, из Ура — древнейшие и ценнейшие. Найдены при археологических раскопках в разные периоды на территории современного Ирака и Сирии. Один из самых часто встречающихся наряду с нововавилонской нумизматикой артефактов ассиро-шумерской материальной культуры. Использовались в древности в качестве личных печатей владельцев. Они ведь писали на глиняных табличках. — Белкин улыбнулся, словно говорил о ком-то из своих близких знакомых. — А в качестве своей личной подписи прикладывали такую вот печать. Видите отверстие? — он указал на просверленную дыру. — Это для шнурка. Они носили печати на поясе или на груди, как медальон.
— Древние? Ничего себе медальон! Увесистая болванка, — Колосов смотрел на печать. — Убить такой гирькой можно.
— И это тоже случалось. Во время дворцового мятежа один из древних правителей Месопотамии был убит восставшей знатью этими вот, как вы выразились, «болванками». Использованными в роли кастетов. В его личные покои запрещено было входить с оружием, мечи сдавали дворцовой страже. Но на печати запрет не распространялся.
— Использовали в роли кастетов? — Колосов поднял глаза на Белкина, а тот смотрел на стенд. — Неужели, Валентин Александрович?
Воцарилась звенящая пауза.
Он слышал дыхание собеседника. А затем тот резко, громко сломал это молчание — как печать.
— Да, эти предметы использовались не только как идентификаторы подписи или как оружие. Но и как амулеты, обереги, личные талисманы. Это была вещь, с которой человек с берегов Тигра и Евфрата практически не расставался на всем протяжении жизни, ну как мы с паспортом. И в этой связи чрезвычайно интересны рисунки, вырезанные на печатях. — Белкин отключил сигнализацию, открыл стенд, положил вешдок на черный бархат рядом с другими. — Замечаете сходство? Среднеассирийский период. Расцвет глиптики в ассиро-вавилонском искусстве. Глиптика — это резьба на печатях. На основании, вдавливаемом в мятую глину, в глубоком рельефе вырезалось изображение — отдельная фигурка или какая-то сценка, которую владелец печати избирал своей подписью, если хотите, своим личным девизом.
— И какой же личный девиз изображен здесь? — Колосов указал на вещдок.
— ШЕДУ, — ответил Белкин. — Тот, кто около двух с половиной тысяч лет назад заказал резчику по камню эту печать, выбрал для себя символ ШЕДУ.
— Вы хотите сказать, этой штуке две с половиной тысячи лет?! — Никита не верил ушам своим.
— Я отнес бы ее, как и вот эти, к временам ассирийского царя Тиглатпаллассара III, это примерно конец восьмого века до нашей эры. И это не слишком древний артефакт для культуры Междуречья. — Белкин улыбнулся.
— ШЕДУ — это что еще такое?
— Крохотная копия большого оригинала. Оглянитесь. Он позади вас.
Колосов оглянулся. Пятиногий крылатый человек-бык, украшенный царской тиарой, взирающий с высоты с холодной каменной усмешкой.
— Этот крылатый изображен вот здесь? — Никита перевел взгляд на крошечную печать и... Черточки рельефа сливались в...
— Черт, а действительно, пять ног, и крылышки, как у ангелочка, а это вот голова... Но все так схематично. Я подумал, что это просто какие-то насечки, а тут и точно контуры фигурки просматриваются. Ну и глаз у вас, Валентин Александрович.
— Пристрелянный, — Белкин хмыкнул. — Как у снайпера.
— А вам ведь сначала показалось, что это экспонат из вашего музея. — Колосов тоже хмыкнул. — О пропаже, наверное, подумали. Хотя невозможно даже предположить, что из этих стен, — он покосился на «референта», — что-то может исчезнуть без ведома сотрудников. И еще я заметил, что вас абсолютно не удивил тот факт, что мы нашли эту вещь на месте убийства возле тела Алагирова. Другой бы человек вашей ученой профессии всполошился: как попал древнейший артефакт на место преступления? А вы... Вас ведь это не удивляет, правда, Валентин Александрович?
— Нет, меня это не удивляет.
— Интересно почему?
— Потому что я уже видел этот предмет раньше. И неоднократно.
— У кого вы видели этот предмет?
Колосову показалось, что Белкин медлит с ответом намеренно.
— У самого Абдуллы, — сказал он, наконец. — Он не расставался с этой вещью. Носил как брелок. Но это был не обычный брелок, это был для него подлинный талисман.
— Предмет, которому более двадцати семи веков! Шутите, Валентин Александрович?
— Нет, не шучу. Эту вещь Алагиров получил по наследству от родного деда. А насчет стоимости артефакта... Заверяю, она, несмотря на возраст, не так уж и высока. Элементы глиптики средне-ассирийского периода не относятся к особо ценным, редким коллекционным экспонатам. Может, потому, что земля Ирака щедро дарит их до сих пор даже археологам-дилетантам. В Багдаде, я сам видел, в антикварных лавках такие вещи можно купить свободно. И цена колеблется от сотни до нескольких сотен долларов. Так что... А Абдулла, повторяю, получил печать в наследство от деда. Во время Первой мировой тот служил переводчиком при штабе корпуса, подчинявшегося наместнику Кавказа и расквартированному в Северной Персии. А затем вместе с казачьей сотней Уманского полка был послан в военную экспедицию на соединение к англичанам из Ирана в Ирак.
