Пойди туда — не знаю куда - Виктор Григорьевич Максимов
Черный джип «гранд-чероки» остановился впритык к синему, с тюремными решетками на окнах, «мусоровозу». Магомед, хлопнув дверцей, вышел, а вонючий конфидент Ашота Акоповича, восхищенно выпучившись, прошипел ему вслед, как проколотый баллон:
— Ну, ва-ащ-ще!..
Войдя в помещение дежурки, Борис Магомедович сунул под нос сидевшему за столом лейтенантику красную книжицу с золотым государственным орлом:
— Майор Базлаев, ФСБ. Нужно срочно позвонить в Новоцаповский райотдел милиции!
Связь с населенным пунктом, в котором иномарки «раздевали» прямо под окнами «ментовки», была установлена в считанные минуты.
— Новоцапов! — протягивая трубку, радостно сообщил воронежский лейтенант. — На проводе сержант Пантюхин, товарищ майор!
С сержантом Пантюхиным товарищ майор говорить не стал.
— Лейтенант Цыпляков на месте?.. Ну так дай мне его!.. Алло, Цыпляков? Какие-нибудь новости по нашей тачке есть?
— Так точно, товарищ майор! — радостно отчеканил новый новоцаповский начальник райотдела. — Нашли!
Сердце у Бориса Магомедовича екнуло, рука, сжимавшая липкую заплеванную трубку, вспотела:
— Нашли?! Что нашли, Цыпляков?
— Да их же — Лохова, Лопухова и Лепехина!
— Ло… Слушай, а кто это?
— Так ведь наши же, новоцаповские, которые ваш джип грабанули!
Теперь у Магомеда вспотел уже и лоб.
— Значит, говоришь, нашли?
— Так точно, с поличным, можно сказать, взяли. В сарайчике у Лопухова все и было: и подголовники, и магнитофон японский системы «Панасоник», и коврики резиновые итальянские…
— И колесы, колесы! — подсказал новоиспеченному начальнику сержант Пантюхин.
— Так точно, и резина шипованная, американская!
— А больше… а больше ничего там не было? — предательски сорвавшимся голосом спросил Борис Магомедович. — Куклы вы, лейтенант, у них не обнаружили?
— Куклы?! Так вы и про куклу знаете, товарищ майор?! — пораженно воскликнул новоцаповский сыскарь. — Точно, была кукла, только ведь мы…
— Что, что вы? — побелев от волнения, закричал Магомед, но на том конце провода что-то стукнуло, треснуло, затарахтело. Глухо забубнил Пантюхин, послышались неразборчивые чужие голоса. Трубка громко щелкнула в ухо самозваному сотруднику ФСБ.
— Минуточку, товарищ майор, — понизив голос, торопливо пробормотал лейтенант Цыпляков. — Одну минуточку, тут у нас товарищи из Москвы приехали. Тут у нас, елки, такое… ЧП у нас ночью было. Да вы ведь, конечно, в курсе…
Слышно было, как лейтенант положил трубку на стол и, тяжело топая, побежал куда-то.
Минуточка длилась невыносимо долго. Борис Магомедович, у которого с кончика носа свисала теплая щекотная капля, слышал, как там, в Новоцапове, тоскливо ныл пьяненький задержанный:
— Отпусти, сержант, слышь, будь человеком, отпусти…
— Пить меньше надо, Разыграев! — шурша бумагами, недовольно бурчал Пантюхин.
Во рту у Бориса Магомедовича было кисло, живот томительно подсасывало. «Только язвенного обострения и не хватало!» — тоскливо думал нетерпеливо переминавшийся с ноги на ногу Магомед.
И вот наконец хлопнула немыслимо далекая дверь, скрежетнул стул.
— Прошу прощения, служба, — сказал подошедший к аппарату лейтенант Цыпляков. Голос у него был невеселый и, прямо скажем, совершенно не начальственный.
— Досталось на орехи? — изобразил сочувствие Магомед.
В ответ послышался тягостный вздох:
— Эх, не то слово!.. Вы про куклу спрашивали, товарищ майор. Есть кукла.
— С голубыми глазами, светловолосенькая такая? — Магомед, забывшись, так громко выкрикнул эти слова, что воронежский дежурный испуганно на него покосился.
— Точно. Только ведь у нас она по другому делу проходит. Ларек они взяли у горбани — Лохов, Лопухов и Лепехин. Говорят, что кукла оттуда. Их три, говорят, было. Две успели толкнуть, третья в сарайчике осталась…
Борису Магомедовичу показалось, что у него из-под ног уходит пол.
— Минуточку-минуточку, Цыпляков! То есть как это… как это три?!
— Вот и я ему, товарищ майор: да как же три, когда их пять в ларьке-то было. Четыре в коробках, одна на витрине. И про «сникерсы» тоже врут они, как сговорились. Джебраилов, хозяин точки, говорит — восемь коробок «сникерсов» было, а они, сукины дети, утверждают — одна! Одну, вскрытую, у Лопухова и нашли. А еще сигареты «Мальборо» — четыре упаковки, тушенка китайская со стеной — десять банок, помада женская в тюбиках…
Желудочный спазм прямо-таки скрючил Бориса Магомедовича.
— Отста… отставить помаду, лейтенант, — мучительно морщась, простонал он. — Я тебя про куклу спрашиваю, кукла эта твоя как выглядит?
— Так ведь обыкновенно, — удивился лейтенант Цыпляков. — Они же все на одно лицо — голубоглазенькие, волосюшки светлые, ну туфельки там, платьица, рюшечки всякие. Американская, товарищ майор, кукла, а называется она — Горби!
Окно в дежурке было приоткрыто. Теплый, совсем уже летний ветерок вздувал казенные занавески, игриво топорщил хохолок на затылке сидевшего без фуражки воронежского лейтенанта. Волосюшки у него были светлые, почти белесые, совсем как…
Кислый комок подкатил к горлу Магомеда.
— Слышишь, Цыпляков, — с трудом сглотнув, сказал он, — кукла эта ваша вовсе не Горби, а Барби называется… Барби, а не Горби, понял или еще разок повторить?..
В Павловске, где Вовчик встал под заправку, Магомед вдруг спросил у шмыгавшего носом «отморозка»:
— Слушай, ты, цветок душистых прерий, а как к тебе «тетешник» попал?
Увы, и в этом случае предварительная версия Бориса Магомедовича подтвердилась: патологический жадюга Ашот Акопович попросту отвез на дачу с таким неимоверным трудом им, тогда еще следователем Базлаевым, добытое из сейфа вещественное доказательство. Там его — в собачьей, елы-еп, конуре — и обнаружил повсюду сующий свой трижды перебитый нос Киндер-сюрприз, стороживший с Торчком загородную недвижимость патрона. Там же, у конуры, над телом накачанного наркотиками ротвейлера и возник план наезда на Семена Ароновича Солоновича, соседа Акопяна по даче.
«Старый скупердяй, жмот! — клял Микадо бывший следователь прокуратуры. — Ведь говорил же, говорил я ему: выбрось, Ашот, пушку. Утопи, зарой, продай лицу нерусской национальности. Без орудия убийства и сам факт убийства под вопросом, тем более такого нелепого, можно сказать, несусветного…»
Человек трезвого, аналитического ума, Борис Магомедович вспомнил некоторые обстоятельства этого странного дела и невольно поежился. Обвинение практически рассыпалось не только потому, что исчез акопяновский пистолет. На другой день после преступления из морга сгинули и трупы обоих убитых: коллекционера Мфусианского, сына, между прочим, всемирно известного академика и правозащитника, и того,
