Татьяна Степанова - Душа-потемки
– Ну вот, что и требовалось доказать, – Гущин, тоже узнавший место, повел рукой. – Вот как этот черт… этот маршал-донжуан сюда приходил инкогнито, – он сделал ударение на предпоследнем слоге. – «Генеральский» дом, дери его за ногу… А дверка-то, – он обернулся, – тут ведь все оштукатурено было, а штукатурку кто-то содрал, причем совсем недавно.
Катя прислонилась к трубе мусоропровода. Подземный ход из спецзоны в этот дом… и они только что нашли его, но… не может быть такого, чтоб об этой двери, о подвале и спуске по винтовой лестнице никто из жильцов не знал, это ведь строили всё вместе тогда…
И снова Елистратов, точно угадав ее мысли, обернулся к своим подчиненным.
– Так, вы тут на площадке, а мы поднимемся наверх. Федя, на каком этаже та старуха живет, Искра, напомни мне?
– На пятом, – ответил Гущин.
Пошли к лифту. Начали смотреть нумерацию квартир на почтовых ящиках, и оказалось…
– Это не здесь, это в другом подъезде, – сказал Гущин.
Вышли на улицу во двор, уже полный вечерних теней. И снова Катя огляделась: вон тот подъезд, в котором живет Сорокина, а этот… возле этого тогда стояла машина Марка. И сам он вышел отсюда, именно отсюда…
– Не воняет от нас? – в лифте Елистратов потянул носом. – Да вроде нет. А то сразу смекнет старуха, откуда мы.
Поднялись на пятый этаж, позвонили в дверь.
– Кто там?
– Искра Тимофеевна, откройте, пожалуйста, милиция.
Старуха Сорокина открыла дверь на цепочке.
– Опять вы? Ко мне?
– Один срочный вопрос возник, – Елистратов старался говорить своим обычным тоном. – Специально вот приехали с вами посоветоваться.
– Ну что же, проходите, я, правда, уже прилегла.
Они вошли. Искра Тимофеевна Сорокина встретила их снова в ситцевом халатике – на этот раз в другом, розовеньком, пестреньком, удивительно шедшем к ее седой шевелюре.
– Ой, откуда ж вы такие? – она всплеснула руками.
– Операция в районе, задержание особо опасного преступника, – соврал Гущин басом. – Просим прощения за вид. Но, правда, дело срочное.
– Да пожалуйста, пожалуйста, только вот я подумала по старой своей лагерной привычке… Время-то позднее, одиннадцать. Раньше как раз по ночам приходили забирать, арестовывать… и с обыском тоже…
– Можем мы пройти на кухню, присесть, передохнуть? – спросил Елистратов.
– Да пожалуйста, пожалуйста, – Сорокина смотрела на них с любопытством, и Кате показалось, что все их ухищрения ни к чему, что она все понимает или догадывается.
– Искра Тимофеевна, вы тут в этом доме дольше всех живете, – сказал Елистратов. – И знаете, наверное, все про этот дом… Так где, вы говорили, располагалась квартира балерины Маньковской?
– Там, – Сорокина махнула сухонькой ручкой на противоположную стену. – Там же, где и наша прежняя квартира… папина… В бельэтаже, это на третьем этаже, а идти надо через тот, другой подъезд.
– Мои сотрудники дом в прошлый раз осматривали. Там в подъезде на лестничной площадке первого этажа дверь за мусоропроводом.
– Так это в подвал, там должно быть все закрыто и опечатано… За мусоропроводом… нет, постойте, это дверь в бомбоубежище ведет.
– В бомбоубежище?
– Ну да, в старое бомбоубежище. Сейчас-то там все забито, заколочено.
– И вы во время войны туда спускались? – спросила Катя.
– Я нет, никогда, и мама моя тоже… Нас же сюда выселили, в эту конурку, идти через двор… и потом мама говорила, если дом рухнет от прямого попадания бомбы, то из подвала никто не выберется. Нет, мы не спускались, мы даже в метро во время ночных налетов не ходили. Другие жильцы – возможно, да у нас тут почти все семьи в эвакуацию уехали, дом практически пустовал.
– А потом этим самым ходом в бомбоубежище кто-нибудь пользовался? – спросил Елистратов.
– Да откуда ж мне знать? Наверное. А впрочем, зачем?
– А у вас не возникала мысль о том, что в те далекие годы, когда к Августе Маньковской приезжал ее поклонник, он мог пользоваться…
Катя не договорила, Гущин пребольно наступил ей на ногу – молчи!
– Он мог пользоваться… чем? – старуха смотрела на них остро.
Повисла неловкая пауза.
Потом Сорокина усмехнулась.
– Ну, вам видней, господа… вам видней, товарищи…
– А она ничего не говорила вам? – спросил Гущин.
– Августа? Мне?
Интонация!
Что-то возникло и мигом исчезло, что-то промелькнуло в этой скрипучей, как рассохшееся от времени дерево, интонации… что-то такое, отчего Катя невольно подумала: а не задушила ли сама Сорокина в ту мартовскую ночь или в тот мартовский день восьмидесятого старую балерину в ее же собственной постели?
Глава 47
НАВЕРХ
На этой передышке или беседе путешествие не закончилось, как втайне надеялась Катя.
Покинув квартиру на пятом этаже, они снова спустились на улицу, прошли через двор, и вот она – дверь соседнего подъезда, а за ней та, другая дверь, ведущая вниз, в темноту.
Летняя ночь уже опустилась на город. Здесь, во дворе, не слышен был даже шум транспорта.
Внимание Гущина внезапно привлек домофон подъезда.
– Странно, сломан, – он посветил фонарем на панель. – В таком доме – чтобы сломали и не починили сразу?
– Что ж, продолжим, – сказал Елистратов. – На этот раз спускаемся туда втроем. Вы, – он обернулся к подчиненным, – страхуете нас наверху у входа, постараемся держать с вами связь, если, конечно, опять внизу все не заглохнет. Ну будем надеяться… Вроде идти тут совсем недалеко, если только найдем… то, что ищем.
Катя на этот раз не стала спрашивать: что мы ищем? Стена Замоскворецкого универмага – вот она, напротив, за тополями.
– Дверью этой точно кто-то совсем недавно пользовался, – сказал Гущин, снова оглядывая потайную дверь в «бомбоубежище». – Тут когда-то всю стену целиком заштукатурили, а теперь штукатурку отбили. Кто-то спускался отсюда… А вот куда шел? Один выход мы установили, сейчас задача найти другой – главный для нас.
Не через стены же он там проходит…
Когда все заперто и сдано на охрану…
Катя спускалась по винтовой лестнице, старалась изо всех сил, чтобы голова не закружилась. И ничего в том особенного нет, подумаешь – лестница…
– Видишь, оно все как, – шепнул ей Гущин. – Подъехать под землей сюда можно было тайком на машине. И все тут связано в округе – казармы, а там командный пункт был, потом Гознак, это вот гнездо – муравейник для красных командармов и их семей… так, может, и в мосторг ход имелся… чтобы глаза пролетариату, который в очередях маялся, не мозолить…
И снова достигли бетонного дна подземелья.
– Сюда, – уверенно скомандовал Гущин, увлекая их в темный боковой проход.
– Мы отсюда шли, там дорога, – возразил Елистратов, светя фонарем.
– Правильно, поэтому нам сюда, тут каких-то тридцать-пятьдесят метров!
Шли молча, неожиданно проход сузился и раздвоился.
– Нет, это что-то другое, мы тут не проходили, – Гущин снова было полез за своими кальками, потом только рукой махнул. – Так, если выдерживать направление, то нам… нам сюда, точно сюда.
Повернули, шли в темноте в тесном проходе. Сверху начало капать. И внезапно путь преградила глухая кирпичная стена – тупик.
Повернули назад, дошли до развилки.
– Ладно, сейчас проверим и тот туннель, – скомандовал Гущин уже не слишком уверенно, – тут всего-то сотня метров!
До универмага? Но это там, наверху, где ночь, звезды и луна. Катя посмотрела вверх, водя фонариком. А здесь только бетон и кирпич. Лишь сейчас она ощутила, что смертельно устала. Сколько времени вообще?
Гущин и Елистратов углублялись в темноту, уже ожесточенно о чем-то споря. Голоса все глуше… Катя прислонилась к стене. Отсюда хотя бы можно быстро вернуться к винтовой лестнице и подняться. Она снова направила фонарик на стены. Если действительно это так близко отсюда, то…
Трещины, выкрошенный временем кирпич… а там что? Катя подошла ближе и…
На кирпичах – еле различимый знак-указатель: стрела, нарисованная белым мелом, полустершаяся от времени, сырости и…
– Ой, идите сюда! – закричала Катя. – Я, кажется, нашла!
Стрелка указывала в темноту. Подошли Гущин и Елистратов, их мощные фонари осветили стену, и сразу стал виден еще один указатель мелком – прямо и направо.
Совсем рядом с винтовой лестницей, почти впритык!
– Тут ниша, смотрите! – Елистратов шагнул в темноту. – А здесь что у нас? Батюшки-светы… вот это уже интересно.
Из стены торчал пожарный вентиль. Вроде как самый обычный пожарный вентиль – кольцо, только очень крупного размера.
Елистратов, сунув фонарь Кате, повернул его по часовой стрелке и…
В стене открылся проход… нет, это сначала Кате так показалось – от неожиданности, от темноты, это было что-то совсем другое, не проход, а…
– Черт, да это подъемник! – воскликнул Гущин, – лифт!
То, что открылось их взору, походило на кабину – внутри все отделано панелями из дуба, наверху – плафон, но свет не зажегся.
