Виктория Платова - Эшафот забвения
В нашем возрасте. В нашем возрасте есть масса других проблем, кроме собственной кожи и крема от морщин. Нераскрытое убийство, например.
* * *…Все сошлось. Все сошлось, говорила я себе, трясясь в переполненном троллейбусе. Все сошлось, говорила я себе, спускаясь по эскалатору в метро. Все сошлось, потому что не могло не сойтись. Я выбрала правильный цвет фигур, мой дебют был добротно-традиционным, я не забыла сделать рокировку, я удачно перевела партию в эндшпиль, и моя пешка проскочила в ферзи. Я выиграла. Я выиграла в закрытом чемпионате, но мой успех никогда и никем не будет подтвержден. Я не смогу наказать злодейство, но я знаю, кто его совершил.
Я получила подтверждение всему.
Оставались маленькие раздражающие нестыковки, но на них можно закрыть глаза. На нестыковках может играть адвокат, третируя ими суд присяжных: моя подзащитная не совершала этого преступления, господа, она не стала бы оставлять фотографию на месте преступления, она не стала бы писать записки, у нее больное сердце, она страдает тахикардией и рассеянным склерозом. Посмотрите на ее руки, господа присяжные, они распухли в суставах, это артрит, неизменный атрибут преклонного возраста… Эти руки вряд ли нанесли бы удар такой силы… Даже учитывая неприязненные отношения между моей подзащитной и потерпевшей. А почему бы нам не учесть логику этих отношений? Представить, что две женщины, всю жизнь люто ненавидевшие друг Друга, вот так распивают шампанское? Представить, что эмоциональный человек – а моя подзащитная эмоциональный человек – отставит бокал и нанесет удар прямо в сердце жертве? Это из области фантастики, господа…
Несчастные старухи.
Одна из них убита. Вторую будет медленно убивать совершенное убийство. И никому из них уже не поможешь.
Совершив это, Фаина Францевна подписала себе смертный приговор. Не нужно глубоко знать психологию, чтобы понять источник ее жизненной силы.
Ненависть.
Ненависть к более удачливой сопернице. Вот что поддерживало ее все эти годы, вот что давало ей силы жить, вот что было ее стержнем. Лишившись этого источника, она умрет от жажды, она больше не сможет найти другой, такой же сильной эмоции. Это так похоже на страсть – ведь ненависть и есть страсть. А страстям противопоказаны воспоминания.
Я не могу быть обвинителем. Нет, не могу.
Прислонившись к вагонному стеклу, я пыталась вспомнить лицо Александровой – и не могла. Оно сливалось в моем воображении с лицом Фаины Францевны Бергман, они были неотделимы друг от друга, они были одним целым, сестрами-близнецами, орлом и решкой, двумя сторонами одной медали.
Я возвращалась к Митяю совершенно измотанной этими своими мыслями. Я даже не могу посвятить его в то, что произошло, – как бы я к нему ни относилась. Как бы я к нему ни относилась, он все равно остается человеком Кравчука, не самым последним, если ему с самого начала поручили деликатную миссию присматривать за такой паршивой овцой, как я.
Мне не с кем поговорить о том, что произошло, – и это суровая реальность сегодняшнего дня. С тех пор, как на площадке появилась Бергман, Братны старательно избегает меня. И это не потому, что я была свидетельницей преступления и – в какой-то мере – его соучастницей. И не потому, что он хочет поскорее забыть о том, что произошло, а одно мое присутствие напоминает ему о рукояти шила под сердцем старой актрисы. Он забыл об этом сразу же, без всяких внутренних усилий, – как забывает обо всем, что не затрагивает сферы его интересов.
Сейчас он одержим новой актрисой. Сейчас все сложилось идеально, сейчас он попал в самую сердцевину, сейчас он понял замысел фильма до конца. Сейчас ему не нужен никто – ни чтобы поддержать его, ни чтобы возразить ему.
…Все закончилось так, как и должно было закончиться, банальный, давно апробированный мною способ ухода от всех проблем: я купила в ларьке дагестанский коньяк, от которого за километр несло фальшивкой, и выпила полбутылки на лавочке возле митяевского дома.
Легче от этого мне не стало. И подкрашенный спирт, под завязку нашпигованный дубильными веществами, не согрел меня. Неужели я никогда не смогу по-настоящему напиться?..
…Я оставила недопитый коньяк возле мусоропровода и, подбросив на руке ключи, все-таки решилась позвонить.
Митяй открыл сразу же.
– Ты задерживаешься, – без всякого выражения в голосе сказал он. Это что-то новенькое.
– А ты уже успел соскучиться?
– Ненавижу беспорядок и распущенность.
– Ты разрешишь мне войти или так и будем стоять на пороге? – Чертов коньяк запоздало начал проводить воспитательную работу в организме – меня качнуло.
Митяй поддержал меня – все-таки справедливости ради нужно отметить, что реакция у него отменная.
-Да ты уже набраться успела! – сказал он брезгливо. – Раздевайся и иди проспись.
– У меня другое предложение, гораздо более продуктивное… Поехали куда-нибудь. Я тебя приглашаю. – Черт знает что, откуда возникла эта бредовая идея, уж не коньячные ли пары ее навеяли?
– Господи, куда ты можешь меня пригласить? – Митяй критически осмотрел мой нищенский прикид, подстреленное пальтецо и добротные тяжелые ботинки, годящиеся разве что для недолгих вылазок в Швейцарские Альпы.
Внутренности не лучше, их можно даже не комментировать: потертые джинсики и свитерок с барского плеча Серьги Каныгина. И голое тельце под свитерком, милый чистенький мальчик, тебе даже в голову не придет до него добраться…
– Я знаю одно милое местечко…
– Распивочная у Курского вокзала? – Это было уже слишком. Откровенный вызов в память об уехавшей в Лиссабон противозачаточной пилюле с дипломом спортивного массажиста.
– Зачем же так? Это ресторан с хорошей кухней. Его держит один мой близкий приятель.
– Автомобилист? – прищурившись, спросил Митяй, он, оказывается, ничего не забывает, ценное качество.
– В некотором роде. Ты согласен? – Я была уверена, что он не согласится.
Но он согласился. Сегодняшний день продолжает преподносить мне сюрпризы, очень мило с его стороны.
– Ты переоденешься? – осторожно спросил Митяй.
– Это очень демократическое место. Никаких смокингов не нужно.
– Хорошо. Я буду готов через пятнадцать минут…Спустя час мы уже подъезжали к “Попугаю Флоберу”. За несколько кварталов до ресторана Митяй начал беспокоиться.
– А как называется этот кабачок? – аккуратно спросил он.
– Знаешь, у меня очень плохая память на названия. Визуально помню, а вот со всем остальным туговато. Сейчас свернешь налево, и выйдем прямо на цель.
…Парковка перед “Попугаем Флобером” была отдана на откуп крутым иномаркам. Вполне приличная “девятка” Митяя выглядела здесь инородным телом, бедной телятницей из совхоза, приехавшей в город к своим дальним зажиточным родственникам.
Не доезжая до парковки, Митяй остановился, бросил руль и повернулся ко мне: ноздри его раздувались.
– Так и знал, что ты меня подставишь! – прошипел он. – Говорил же сто раз, не стоит доверять такой бабе, как ты!
– А в Чем, собственно, проблема, милый?
– Это кабак моего шефа.
– Ну и что?
– А то, что есть такое понятие – субординация.
– Что ты говоришь! Это когда дворня должна сидеть в людской и жрать за печкой картофельные очистки? И дальше гардероба – ни-ни?
– Ты просто дура! При чем здесь картофельные очистки? При чем здесь гардероб? Просто в этот кабак мы не ходим.
– Именно в этот?
– Да.
– Отчего же? Было письменное распоряжение? Циркуляр? Вас выстроили и перед строем зачитали приказ?
Митяй растерялся. Он не мог сказать мне ничего вразумительного.
– Ну, нет, конечно. Просто это не принято, и все.
– А ты знаешь, что все, что не запрещено, – разрешено? Меня пригласил сам Кравчук, и ты это слышал. Меня пригласил он, а я приглашаю тебя. Или ты находишь это противоестественным? Конечно, есть такая вещь, как дешевое холуйство…
– Ладно, только ты иди вперед.
– А ты? Зайдешь пописать в ближайшую подворотню?
– А я посмотрю, как тебя вышвырнут отсюда. Это доставит мне большое удовольствие.
…В роскошном холле “Попугая Флобера” меня встретил швейцар с лицом бойца отряда специального назначения, прошедшего все горячие точки, включая Абхазию и Приднестровье. Должно быть, и сейчас при желании у него под униформой можно легко обнаружить установку “Град”.
Швейцар критически осмотрел мой затрапезный наряд:
– Чего надо?
– Метрдотеля, – лаконично ответила я.
– А Папу Римского? Топай отсюда.
– Тогда к метрдотелю добавьте еще и книгу жалоб.
– Чего-чего?
– Не думаю, что Андрей Юрьевич останется доволен тем, как принимают его гостей.
Имя Кравчука произвело магическое впечатление на швейцара. Он моментально исчез и появился спустя несколько минут уже с метрдотелем, тем самым, которого я уже видела, – скромный резидент под дипломатическим прикрытием, наш человек в Гаване, вышедший в отставку Джеймс Бонд.
